Америка reload game

Еськов Кирилл Юрьевич

– Главное – теперь мы знаем, что такое оружие есть. Эффект внезапности они, по серьезному счету, профукали. Пароходы жалко, конечно – нет слов, но могло быть и хуже.

Засим эскадра продолжила свое движение к Елизаветинску: в Новотобольске и Новоиркутске крайне сложный фарватер, где вполне можно ожидать минных заграждений вроде тех, что русские использовали на Балтике, а Петроград слишком хорошо укреплен самой природой и имеет мощнейшие береговые батареи. Днем 30 августа эскадра вышла к намеченной точке калифорнийского побережья – примерно на полпути между Петроградом и Елизаветинском, и повернула к югу. Ночью с фрегата «Персей» были высажены три взвода стрелков из Девяносто второго батальона специального назначения под командованием лейтенантов Шарпа, Мэлори и Рэй-Ланкастера, имевших задание разрушать во вражеском тылу железнодорожные пути и линии телеграфа, и двое крайне немногословных людей в гражданском, чья задача, имена и звания были вне компетенции адмирала. Высадка прошла успешно, даже без обычных в таких случаях накладок, и десантники ушли в чапараль. Больше о них никто ничего не слышал.

(Точнее сказать – никто о них не слышал, пока не завершились боевые действия; позднее же эти ребята приобрели вполне всеевропейскую известность как «диверсанты Рэй-Ланкастера». Едва лишь было заключено перемирие и представитель Компании Александр Мартьянов вернулся в Лондон из своей полугодичной высылки на континент (его коллеги-эмиссары из Гудзоновой и Ост-Индской компаний, Лемье и Пикеринг, предпочли аналогичной высылке в Новый Гамбург или Мехико добровольный домашний арест в своих петроградских особняках), как правительство Ее Величества получило пресловутое «предложение, от которого невозможно отказаться». Итак: по ходу имевшего место конфликта калифорнийскими вооруженными силами и секретными службами были захвачены в плен британские диверсанты – лейтенант Рэй-Ланкастер с двенадцатью рядовыми и сержантами Девяносто второго батальона спецназначения (лейтенанты Шарп и Мэлори с остальными бойцами погибли) – и арестованы двое шпионов: капитан Мак-Грегор и майор Бонд. Насколько соответствует воинскому кодексу деятельность Рэй-Ланкастера и его людей, направленная на умышленное уничтожение невоенного имущества вне зоны боевых действий – вопрос открытый, «возможны варианты» (это при том, что по калифорнийским законам порча железных дорог и телеграфных линий однозначно карается смертью, вроде как в доброй старой Англии – поджог королевских верфей), но уж Бонд-то с Мак-Грегором за свой шпионаж в военное время на расстрел себе заработали по любым законам и понятиям; тем не менее, калифорнийские власти готовы отпустить всех этих людей домой – если из британских тюрем будут освобождены семеро агентов, отбывающих там, с довоенных еще времен, срока за кражи промышленных секретов.

Но тут нашла коса на камень: правительство Ее Величества заявило, что оно не торгуется с шантажистами и не намерено подрывать основы британского правосудия, отменяя вступившие в законную силу приговоры уголовным преступникам. Вскоре из Петрограда пришел убийственный (в буквальном смысле) ответ: майор Бонд и капитан Мак-Грегор расстреляны (и сей факт подтверждал потрясенный мсье Лемье) – просто чтоб напомнить Лондону, что шпионаж в военное время это не шутки… Если же правительство Ее Величества надеется, что уж с Рэй-Ланкастером-то и его солдатами ничего подобного случиться не может поскольку те находятся под защитой конвенции о военнопленных, то – увы и ах: бойцы Девяносто второго батальона попали в руки союзных Компании диких индейцев,

известных своей кровожадностью; Компания, конечно же, готова приложить усилия для их освобождения, но заниматься этим она, конечно же, не обязана – с какой стати? Дальше история «Чертовой дюжины диверсантов» выплеснулась на страницы газет, причем не только английских. Общественное мнение, как водится, раскололось: одни призывали «сперва спасти англичан от страшной смерти, а всё прочее – там видно будет», другие – требовали «не поступаться принципами». Правительство, хотя и не без колебаний, склонилось ко второму варианту: таки да – «мы не поддадимся на шантаж» и «пусть рухнет мир, но свершится Правосудие». Ситуация очевидным образом зашла в тупик, и тут Мартьянов получил два частных письма. Одно письмо было от матери лейтенанта Рэй-Ланкастера, урожденной графини Эссекс. Вполне соглашаясь с тем, что Компания вовсе не обязана вызволять англичан из индейского плена, она предлагала лично профинансировать спасательную экспедицию: их семья достаточно влиятельна и богата – что скажет господин посланник о сумме в девяносто тысяч фунтов, перечисленных на счет Компании, или на иной счет по его указанию? Она проводит дни и ночи в молитвах за своего Генри, заклиная Господа не допустить хладнокровного убийства ее единственного сына – совершенно к тому же бессмысленного… Мартьянов почтительно ответил графине, что в ее печальных обстоятельствах действительно лучше положиться непосредственно на Господа, нежели на Святого Георгия с его кавалерией; что он тоже молится вместе с ней, и у него есть отчетливое предчувствие (слово «предчувствие» было подчеркнуто на письме дважды), что всё окончится хорошо; впрочем, тс-с-с! – не следует поминать о таких вещах вслух, ведь удачу так легко спугнуть… Автором второго письма был герцог Веллингтон, собственной персоной; старый полководец уже почти десять лет как удалился от дел, оставаясь, однако, непререкаемым моральным авторитетом для англичан, великодушно простивших национальному герою его не слишком удачное премьерство. Победитель Наполеона писал, что взяться за перо его побудили причины сугубо личные. Ведь это именно он создал во время Испанской кампании Девяносто второй батальон специального назначения для разведывательных и диверсионных операций во французском тылу во взаимодействии с местными герильерос, и оттого ощущает свою ответственность за случившееся сейчас с бойцами батальона. Сам он находит прекрасным исповедуемый калифорнийцами принцип «Мы своих не сдаем, никому и никогда», и восхищается их решимостью идти до конца в попытке вызволить своих людей из английских тюрем. Однако, как ему сдается, путь этот именно что уже пройден до конца, и дальше следовать той дорогой просто некуда: на Даунинг-стрит*

– ------------------------------------

*Даунинг-стрит – улица в Лондоне, на которой расположены резиденция премьер-министра Великобритании и Министерство иностранных дел; в переносном смысле – британское правительство (прим. ред. ).

– ------------------------------------

все равно уперлись вмертвую и не отступят, считая это «потерей лица», а если те индейцы и в самом деле примутся резать британских пленников, ответственность за эту бойню – как ни крути – всё равно ляжет на Петроград (при том, что сам он отлично понимает, по своему испанскому опыту, всю сложность и деликатность задач по взаимодействию со всякого рода иррегулярными союзными силами). Он не станет комментировать казнь Бонда и Мак-Грегора (хотя кое-что можно бы сказать и тут…), но уж убийство военнопленных, не запятнавших себя какими-либо преступлениями против местного населения – это крайняя подлость, идущая вразрез всем законам, божеским и человеческим. «Мне кажется, – заключал фельдмаршал, – что это тот самый случай, когда честь и рассудок говорят в один голос: вам следует просто освободить этих парней. Я уверен, что это весьма благотворно повлияло бы на британское общественное мнение и, со своей стороны, даю слово сделать всё лично от меня зависящее для облегчения участи ваших шпионов».

Мартьянов в учтивых выражениях поблагодарил полководца, выразил восхищение тем, что тот тоже «не сдает своих людей» и согласился с его оценкой ситуации: в возникшей патовой позиции настоящую силу покажет тот, кто просто уступит; по имеющимся у него сведеньям, эта точка зрения разделяется и многими в руководстве Компании. Что же касается «шпионов», продолжал его степенство, кажется, именно на родине герцога выработана чеканная формула: «Дипломат – это джентльмен, бессовестно лгущий во имя своей Родины». Так что ему как-то не очень понятна принципиальная разница между теми, кто по приказу своей Родины готовит взрыв железнодорожного моста во вражеском тылу, и теми, кто по такому же точно приказу крадет у врага военные чертежи. Видимо, тут есть какой-то нюанс, самоочевидный для аристократа, но совершенно ускользающий от купчишки вроде него…

Как бы то ни было, буквально через несколько дней после означенной переписки прибывший из Нового Гамбурга пароход привез в Амстердам благую весть, отозвавшуюся по всей Европе газетными шапками: «Диверсанты Рэй-Ланкастера вызволены из индейского плена калифорнийскими коммандос! Бойцы Девяносто второго батальона переданы Русско-Американской компанией петроградскому эмиссару Гудзоновой компании Лемье, и будут пользоваться его вынужденным гостеприимством вплоть до подписания мира. Никаких подробностей своего пленения и последующего освобождения они не сообщают – ссылаясь на данное освободителям слово».

А когда королева внезапно (и, разумеется, вне всякой связи с происшедшим!) помиловала семерых калифорнийцев, сидевших в английских тюрьмах, последовал еще один сюрприз. В и без того уже превратившийся в казарму уютный петроградский особнячок гостеприимного по-северному Лемье вселились еще двое постояльцев: так же ожидающие официального подписания мира майор Бонд и капитан Мак-Грегор – живые и невредимые… Позже начальство выразило Лемье крайнее неудовольствие той ролью, что он сыграл в истории с засЫпавшимися нелегалами, но канадец лишь плечами пожал: «Я был поставлен перед очень простым выбором: либо подтвердить, будто видел своими глазами трупы Бонда и Мак-Грегора, либо заполучить эти трупы в натуральном виде. Сообщить же об истинном положении вещей по своим секретным каналам связи я не мог, ибо от выдворения из Петрограда меня перед тем избавили исключительно под “слово британского джентльмена”. Что я сделал не так, сэр?» )

…Утром 31 августа эскадра Прайса, перестроившаяся из походного ордера в кильватерную колонну, появилась на траверзе Елизаветинска. Адмирал понимал, что треклятый «Садко» донес уже весть о начале войны до густо прошитых телеграфною проволокой калифорнийских берегов, так что флот Компании имел кучу времени, чтоб укрыться в неприступном заливе Петра Великого – и на то, чтО сейчас открылось его глазам в Елизаветинской гавани, он и надеяться не смел!

13 Калифорнийский флот (одиннадцать вымпелов, являющие собой, на опытный взгляд британского адмирала, разнородную и довольно-таки бессмысленную сборную солянку) был застигнут в закрытой гавани Дымная в северо-западном углу обращенного на юг залива Сан-Педро. Вход в гавань загораживали три выстроенные в линию нелепого облика посудины, в которых угадывались плавучие батареи; позади той линии находились два парохода (довооруженный уже как надо «Садко» и его брат-близнец) и шесть паровых фрегатов, плюс еще какая-то совсем уж вспомогательная мелочевка. Шансов против союзной эскадры у всего этого добра не было никаких, и Прайс на максимальной скорости повел возглавляемую «Абукиром» кильватерную колонну по диагонали через залив к дальней, восточной, оконечности Дымной, дабы отрезать калифорнийцам пути бегства – одновременно формируя при этом закупоривающую гавань боевую линию, готовую разить врага бортовыми залпами; Депуант с обоими французскими линкорами замыкал линию, имея приказ ни в коем случае не заходить пока в зону досягаемости батарей крепости Форт-Никола, защищающей вход в Дымную с запада. Ветер благоприятствовал Прайсу, так что к девяти тридцати утра маневр его был уже практически завершен, и лишь тогда калифорнийцы сделали первый свой ответный ход: навстречу колонне из-за края линии плавучих батарей выдвинулись несколько крохотных суденышек, которые, по отсутствию парусного оснащения, были приняты поначалу за спасательные шлюпки. Минуты спустя стало ясно, что это паровые катера, числом с полдюжины, движущиеся с колоссальной скоростью – на глаз, никак не меньше двенадцати узлов. Создатели тех катеров, инженеры Громов и Месснер из Дома Жихаревых, нарекли их «шершнями», что чрезвычайно точно отражает их назначение – атаковать неуязвимым смертоносным роем несопоставимо превосходящего по мощи врага; англичане же станут называть их «орками» – касатками: что ж, на охотничью тактику стаи китов-убийц это походит в не меньшей степени… За считанные минуты преодолев зону эффективного огня носовых орудий адмиральского флагмана – канониры Ее Величества сделали всё, что могли, но попасть ядром в такую цель, да еще и движущуюся рваным зигзагом, было разумеется, не в человеческих силах, – «шершни» подлетели к «Абукиру» на дистанцию пистолетного выстрела и стали вонзать в него свои жала. На сей раз природа нового калифорнийского оружия была, в общем-то, ясна: ракеты. Небывалые, правда, ракеты – невиданного размера и неслыханной разрушительной мощи. Тактика «шершней» была проста, как грабли: приблизиться к врагу почти вплотную, произвести два пуска, наводясь на цель всем корпусом, и улепетывать – на той же скорости и тем же зигзагом; сейчас «шершни», один за одним, заходили на «Абукир» с носа и затем стреляли ему в левый, обращенный к гавани, борт. Точность попаданий, как всегда у ракетного оружия, оставляла желать лучшего, однако в этот раз дистанция была слишком мала, а мишень – слишком велика: из шести ракет, выпущенных тремя первыми «шершнями», в цель попали четыре, приведя линкор в неремонтопригодное состояние: левый борт его с орудийными палубами практически перестал существовать. Три новых «шершня», проскользнув вдоль того разрушенного борта, атаковали два следующих за «Абукиром» линкора, каждый из которых получил в итоге по два попадания; при этом выяснилось, что катера те, преодолевая зону артиллерийского огня, могут разгоняться – на короткой дистанции, правда – до совершенно уже немыслимых скоростей: шестнадцать-семнадцать узлов! К моменту последних атак англичане, убедившиеся в полной неэффективности ядер, получили приказ «сменить стек на мухобойку» и перешли на картечь; вода вокруг катеров несколько раз вскипала от картечных залпов, но не похоже было, чтоб это причинило им хоть какой-то вред. Отстрелявшись, «шершни» отошли за линию плавучих батарей – заправиться и перезарядиться; весь налет занял какие-то 10-12 минут; остальной калифорнийский флот даже с места не шелохнулся. Да, так вот оно и было: Дерево крепче стали, Море верней земли. Всё, что вы посчитали, Мы разочли. Рыбой через пороги, Рифмой во тьму времен. С вами Святой Георгий? С нами – дракон. Воздух хрустит, как хворост, В горле сухой налёт. Скорость, огонь и скорость. Залп. Доворот. В небо летит счастливо Горькая злая взвесь. В чёрном котле залива Всё, что мы есть. Яростное круженье Моря, светил, земли. Следую на сближенье. Залп. Отошли. Кинувшиеся было вдогонку за наглыми недомерками паровые фрегаты «Бомбей» и «Корк» достигли линии плавучих батарей, получили по нескольку разрушительных попаданий из нарезных орудий Кокорева, сделали пренеприятнейшее открытие о полной неуязвимости тех лоханок для собственного ответного огня и поспешно отошли. Тяжело раненный Прайс тем временем перенес флаг с безнадежно поврежденного и потерявшего управление «Абукира» на «Трафальгар» и принял разумные, в общем-то, решения: сформировал вторую, параллельную, колонну из фрегатов, выдвинув ее вперед и чуть левее основной – с тем, чтоб те могли обстреливать ракетные катера, атакующие основную колонну, бортовыми картечными залпами: ничего другого просто не оставалось. Тут-то, в момент окончания перестроения, их и застала вторая атака «шершней». 14 Мелкие случайности зачастую оказывают огромное влияние на исход крупных баталий. В данном случае всё решило одно совпадение: на головном фрегате второй линии «Персей» оказалась в качестве морской пехоты сотня стрелков из Девяносто второго батальона спецназначения, а первый «шершень» вел лейтенант Владимир Орельяно – живое воплощение испанской отваги и испанской же недисциплинированности. Заметив адмиральский вымпел над 120-пушечным «Трафальгаром», Орельяно самочинно решил атаковать именно эту цель вместо предписанного ему планом четвертого по порядку в Прайсовой колонне 90-пушечного «Йоркшира» – ну, и рванул к тому флагману напрямки, буквально впритирку со вспомогательной линией фрегатов: «Авось, пронесет!» Скорее всего, так и пронесло бы, не прикажи командир морпехов майор Моран – безо всякого на то приказа! – открыть в угон «шершню» огонь из штуцеров. Сплошного противопульного бронирования кабины на тех ракетных катерах еще не было (его впервые создадут как раз англичане на своих «орках»), фасетки из обуховской кирасной стали вполне сносно защищали экипаж от картечной осыпи спереди, но не смогли спасти его от прицельного винтовочного огня лучших стрелков британского экспедиционного корпуса. Орельяно и оба его матроса-тлинкита были то ли убиты, то ли тяжело ранены – во всяком случае, их «шершень» потерял управление и, утратив ход, свалился в циркуляцию. Следующий «шершень» тоже отступил от плана, неведомо зачем отстрелявшись вместо линкоров по «Персею», который вскоре и затонул. В итоге до линкорной линии сумел добраться лишь третий и последний из катеров первого звена, добившись одного попадания в «Йоркшир»; «Трафальгар» не пострадал вовсе. На том атака и закончилась, ибо второе звено «шершней» еще только направлялось тем временем к замыкающим колонну линкорам Депуанта. Именно это дало Прайсу (который, что бы там ни говорили позднее про его флотоводческие таланты, был всё же храбрым и опытным капитаном) время сообразить: если русские не совершат больше таких дурацких ошибок, как в этот раз, он менее чем через час останется вовсе без линкоров (как уже остался без пароходов) – и вот тогда-то они и введут в бой свои паровые фрегаты и пароходы с катапультами (или что у них там…), в каковом бою шансов у союзников не будет вообще никаких; и отдал приказ к немедленному отступлению, бросив лишь полузатопленные и оставленные командами «Абукир» с «Персеем». Прайс умер от раны на следующее утро; принявший командование Депуант наведался еще, порядку для, в Новоиркутск, наткнулся в узостях тамошних фьордов на непроходимые минные заграждения и неуязвимую плавучую батарею (минус еще два фрегата…), потерял в налетевшем шторме все три линкора, что получили повреждения у Елизаветинска, и с некоторым даже облегчением увел остатки «Великой Армады» в Индию. Большинство военных историков отдают дань уважения французскому адмиралу, находя то его решение по-настоящему мудрым: лишь благодаря ему франко-британский поход окончился неудачей – тогда как имел все шансы завершиться полной катастрофой… Захваченный британцами в качестве трофея «шершень» Орельяно был разобран экспертами Адмиралтейства по винтику и привел их в полный восторг, несколько даже скрасивший им общее впечатление от похода (ну, а единственный орден за тот поход получил капитан фрегата «Пегас» Грегори Рурк, по собственной инициативе обеспечивший весьма сложный перехват того потерявшего управление суденышка). Катер фактически представлял собой мобильную стартовую позицию двух очень крупных ракет (плюс две запасных) – по 50 кило веса, из которых 10 приходилось на полезную нагрузку. В качестве взрывчатки использовался, как и следовало ожидать, флегматизированный сахаром нитроглицерин (Зинин к тому времени запатентовал его уже под названием «флегмит»); как начинка для артиллерийских снарядов флегмит категорически не годился – детонировал еще в стволе, однако для обеспечивающей гораздо более «мягкий» старт ракеты (или, скажем, той же паровой катапульты) он оказался – то, что надо. Самым, пожалуй,

удивительным для экспертов стало профилированное ракетное сопло в виде пары соединенных концами воронок, обеспечивающее сверхзвуковую скорость истечения газовой струи; ракетчику Константинову это позволило резко увеличить размер ракеты и долю в ней полезной нагрузки, а кораблестроителям Громову с Месснером – пристроить к суденышку пару ракетных ускорителей, позволяющих разогнать его на критическом участке атаки до скорости под 20 узлов. Лежащее в основе этой технологии локальное нарушение закона Бернулли для высокоскоростной газовой струи было столь интересно в научном отношении, что эксперты совсем уж было подготовили доклад на эту тему для заседания Королевского общества, когда выяснилось: само явление исчерпывающе описано, со всеми математическими выкладками, в добравшихся наконец до английских библиотек «Ученых записках Петроградского университета» за прошлый год, а «сопло Гаузе» уже запатентовано на Континенте кораблестроительной корпорацией Zhikharev… В качестве мелкой комической детали: создание английского аналога «шершней», «орков», затормозилось почти на год из-за проблем с топливом. Паровые машины тех катеров работали не на угле (места для кочегара в суденышке, где конструкторы экономили каждый метр пространства, разумеется, не было), а на жидком топливе – на спирту. Адмиралтейство решительно заявило тогда, что сие есть «издевательство над естеством и циничное глумление над флотскими традициями»: ведь непьющего плавсостава для таких катеров, в потребном количестве хотя бы полусотни человек, не сыскать по всей Британской империи – не обращаться же за помощью к тем полоумным Russian starovers? Пришлось ждать, пока машины те адаптируют под дьявольски дорогие и капризные продукты перегонки нефти… 14-прим <Reload Game 002>Мелкие случайности зачастую оказывают огромное влияние на исход крупных баталий. В данном случае всё решило одно совпадение: на головном фрегате второй линии «Персей» оказалась в качестве морской пехоты сотня стрелков из Девяносто второго батальона спецназначения, а первый «Шершень» вел лейтенант Владимир Орельяно – живое воплощение испанской отваги и испанской же недисциплинированности. Заметив адмиральский вымпел над 120-пушечным «Трафальгаром», Орельяно самочинно решил атаковать именно эту цель вместо предписанного ему планом четвертого по порядку в Прайсовой колонне 90-пушечного «Йоркшира» – ну, и рванул к тому флагману напрямки, буквально впритирку со вспомогательной линией фрегатов: «Авось, пронесет!» Скорее всего, так и пронесло бы, не прикажи командир морпехов майор Моран – безо всякого на то приказа! – открыть в угон «шершню» огонь из штуцеров. Сплошного противопульного бронирования кабины на тех ракетных катерах еще не было (его впервые создадут как раз англичане на своих «орках»), фасетки из обуховской кирасной стали вполне сносно защищали экипаж от картечной осыпи спереди, но не смогли спасти его от прицельного винтовочного огня лучших стрелков британского экспедиционного корпуса. Орельяно, судя по всему, получил смертельное ранение, его матросы-тлинкиты погибли – однако последними отпущенными ему мгновениями он распорядился вполне героически: врубил ракетные ускорители и направил свой катер прямиком в борт вожделенного «Трафальгара». Говорили потом, будто испанская половинка умирающего лейтенанта решила разом расчесться с Владычицей морей за все накопившиеся веками обиды: и за сам тот Трафальгар, и за Армады – первую и вторую (вкупе с двумя тогдашними же унизительнейшими налетами елизаветинских «морских ястребов» на саму Кадисскую гавань), и за кровавые делишки всех ихних Дрейков, Морганов и Бладов… Что можно сказать точно – некоторое время (минимум полторы минуты) Орельяно оставался жив, и его хватило еще на сумасшедший вираж, которым он обошел столь же героически пытавшийся заслонить собою флагмана фрегат «Пегас». Затем чудовищный брандер на скорости семнадцать узлов врезался в цель; сорок кило флегмита проделали в деревянном борту линкора брешь размером с футбольные ворота – точно на уровне ватерлинии; менее чем через минуту «Трафальгар» дал невыправимый тридцатиградусный крен, а затем – перевернулся и затонул; из 570 членов экипажа и семи сотен находившихся на борту морских пехотинцев спастись удалось считанным единицам; среди погибших был и адмирал Прайс. Командование перешло к контр-адмиралу Депуанту – и вот это уже стало истинной катастрофой для Союзников, ибо сей почтенный геогрАф и колонизатор, как уже сказано, вообще не имел опыта сколь-нибудь крупных морских сражений. Последовавшая чуть погодя атака «шершней» второго звена на замыкающие колонну французские линкоры привела адмиральский «Роланд» в состояние почти столь же ужасающее, как у «Абукира», а самого адмирала – в полную растерянность, возымевшую результатом панический (а иные дожимают : предательский) приказ – «Отступать немедленно, без сохранения строя »; то есть фактически – «Спасайся кто как может!» Отступать-то, конечно, было давно пора – но только как раз строжайшим образом сохраняя строй: прикрывая выстроенной уже Прайсом фрегатной линией линкорную. Депуант же фактически бросал на произвол судьбы получившие сильные повреждения головные линкоры (обратившиеся теперь в замыкающие), неспособные уже отбиться в одиночку, без фрегатного прикрытия. Дополнительная деталька (о которой адмирал, возможно, и не задумывался) состояла в том, что большинство фрегатов эскадры были французскими, так что со стороны выходило, будто кинувшийся наутек, в первых рядах, командир-лягушатник решил использовать их как личный эскорт, наплевав на английских comrades-in-arm. Именно так, собственно, и рассудил следующий по рангу за Прайсом среди англичан капитан Фредерик Николсон – принявший на себя командование британской частью эскадры и приказавший всем фрегатам Королевского флота оставаться на месте, защищая двинувшиеся вспять головные линкоры с левого, наиболее пострадавшего от ракет, борта. Николсон верно разгадал намеренья противника, однако хороших решений «за англичан» в этой партии уже не было. Его маленькая фрегатная группа – поврежденные огнем плавучих батарей «Бомбей» и «Корк» с четырьмя парусниками, – едва лишь выйдя на исходную позицию, была буквально сметена стремительной атакой калифорнийской эскадры под командой вице-адмирала Елагина: шесть паровых фрегатов c двумя новейшими боевыми пароходами. Работа паровых катапульт, прицельно швыряющих на три сотни метров стокилограммовые бомбы с флегмитом, впечатлила экипажи всех трех остававшихся на плаву линкоров настолько, что когда калифорнийцы сумели-таки зайти слева к практически беззащитным с этого направления гигантам, они дружно спустили флаг. Предоставив британцам вести спасательные работы под приглядом неспешно допыхтевших до места боя бронированных «поповок», Елагин ринулся вдогонку за пытающейся скрыться французской половиной эскадры. Как это ни удивительно, но французы (четыре паровых и четыре парусных фрегата плюс пара изрядно поврежденных, но все же вполне боеспособных, линкоров) даже сейчас сохраняли перевес в артиллерии над калифорнийцами, не могущими более использовать сугубо прибрежные «шершни» и плавучие батареи; пушки Пексана – весьма грозное оружие, так что при внятном командовании и слаженном маневрировании можно было бы продолжить отход, навязывая врагу артиллерийскую дуэль с предельных дистанций и не подпуская его на расстояние смертельного броска из катапульты. Однако, как говаривал герой одного популярного романа о карибских пиратах: «В таких делах количество пушек – не самое главное»; ни о каком «внятном командовании и слаженном маневрировании» уже и речи не шло, и Депуант, убедившись в том, что настигшие их калифорнийцы имеют, плюс к «абсолютному оружию» ближнего боя, еще и заметное превосходство в скорости, приказал фрегатам уходить врассыпную (и два из них действительно спаслись), а поврежденным линкорам – сдаваться; после чего красиво застрелился на мостике. Такие дела. …Первым телеграфным сообщениям об итогах похода эскадры Прайса в Европе просто не поверили: уж кто-кто, а Королевский флот не может проигрывать сражения с таким разгромным счетом, а главное – всухую; этого не может быть, потому что не может быть никогда! Потом пришло подтверждение от двоих американских корреспондентов, сказочным образом оказавшихся в момент сражения в Елизаветинске: да, всё так и есть, калифорнийский флот полностью уничтожил франко-британский – превосходивший его по числу вымпелов более чем вдвое, а по числу пушек – почти впятеро! Союзники потеряли оба новейших парохода, все восемь линейных кораблей и дюжину фрегатов, паровых и парусных; погибли оба адмирала, командовавшие эскадрой, а общие потери составили 3 тысячи убитыми при 6 тысячах пленных; в качестве трофеев победителям достались 5 линкоров (правда, разбитых в хлам), а также судовая казна французской части эскадры. Калифорнийцы же потерь не понесли, считай, вовсе, ибо победа их достигнута – слушайте, слушайте! – «за счет подавляющего технического превосходства». Подробный отчет американцев (описывавший не только ужасное и загадочное оружие калифорнийцев, но и, например, образцовую организацию теми медицинской помощи раненым франко-британцам) был перепечатан всеми европейскими газетами и вызвал на Континенте всеобщее увлечение «маленьким свободолюбивым народом, умеющим за себя постоять». Горячими симпатизантами Калифорнии выказали себя, в числе прочих, Виктор Гюго с Александром Дюма: оба литератора скрывались в те дни в Брюсселе от преследований «демократического диктатора» Наполеона III и, ясное дело, рады были насолить его режиму чем только можно – так что глубокомысленные рассуждения парижского официоза о «руке Петрограда», с подозрительной щедростью оплачивающей калифорнийские переиздания «Собора Парижской Богоматери» и «Трех мушкетеров», с легкостью отсекаются бритвой компаньеро Оккама … Лондон же, понятно, пребывал в трауре и шоке – и дело тут было, разумеется, не в потере полудюжины парусных линейных кораблей предпенсионного возраста, и даже не в спущенном теми линкорами флаге; дело в той самой фразе из американского отчета, о чьем-то там (неважно чьем) «подавляющем техническом превосходстве» – и вот от этого рушились основы мироздания, а твердь Острова под ногами обращалась в нечто хлюпающе-желеобразное… В общем, Елизаветинск отравил гордым бриттам настроение до такой степени, что даже дожатый наконец об ту же пору Севастополь оказался им вроде как и не в радость. А если кто думает, будто неприятности Британской империи на этом закончились – никак нет: всё еще только начиналось… Что, крейсерская война, «о необходимости которой столько говорили…»? – о, если бы! 15 Нет, правда: а чем сейчас заняты остальные корабли и адмиралы немаленького и вполне современного калифорнийского флота? Да кто чем… В данный момент, например, эскадра контр-адмирала Александра Максудова – шесть паровых фрегатов с восемью сотнями морпехов на борту, – осторожно поднявшись на 85 миль по реке Хугли, одному из основных рукавов дельты Ганга, как раз достигла Калькутты, столицы британских владений в Индии. Город был заложен англичанами чуть более полутора веков назад как торговая фактория на месте трех деревушек – Каликата, Сутанута и Говиндпура – и защищающей ту факторию крепости Форт-Уильям. Располагающийся на самом берегу реки и окруженный с суши обширнейшим парком, форт представлял собой восьмиконечную «вобанову звезду»*

– ------------------------------------

*Восьмиугольник с внешними укреплениями и бастионами, напоминающими по форме звезду. Вобан, Себасть'eн Ле Претр, маркиз де Вобан (1633–1707) – выдающийся военный инженер своего времени, маршал Франции, признанный гений фортификации. Выстроенные им крепости объявлены Всемирным наследием человечества (прим. ред. ).

– ------------------------------------

с полуторакилометровым размахом лучей и служил этаким «калькуттским кремлем» – перекочевавшая сюда из Бомбея резиденция генерал-губернатора Индии, административная верхушка Ост-Индской компании, и всё такое прочее. В своих владениях Компания держала под ружьем без малого четверть миллиона человек, в том числе – 86 тысяч в составе Бенгальской армии (белых, правда, из них лишь 12 тысяч), однако в последнее время стало не хватать уже и этого: по сведеньям володихинской разведслужбы, на Субконтиненте, и в особенности на севере его, стало нехорошо, очень нехорошо – более того, ненадежны уже и сами туземные войска Компании… Понятно, что в английском по сути городе Калькутте, где каких-либо бунтов ожидать трудно и есть несокрушимая крепость европейской постройки, держать гарнизон более тысячи человек представлялось явным расточительством. Что же до возможности нападения внешнего врага, то такая запредельная наглость просто не укладывалась ни в одну британскую голову – вроде как двести лет назад не укладывался голландский флот де Ритёра, преспокойно вошедший в Темзу и спаливший там всё, что ниже Лондона. Калифорнийский фрегатный флот под командованием вице-адмирала Алексея Диего-Гарсия был отправлен в Индийский океан, когда объединившиеся эскадры Прайса и Депуанта покинули Кальяо, не оставив ни у кого ни грамма сомнения: да, это – война… Дабы избежать ненужных встреч, Диего-Гарсия повел корабли не через Малаккский пролив, мимо Сингапура, а через Макасарский и далее на запад, огибая Малайский архипелаг с юга. Миновав Суматру, флот разделился, и Максудов двинулся на север, в Бенгальский залив, достигнув 6 сентября устья Ганга. Здесь его фрегаты подняли красно-белый флаг Ост-Индской компании и прошли по Хугли до Калькутты, не вызвав ни у кого вокруг не то что подозрений, а и простого интереса. Первоначальный план взятия Форт-Уильяма предполагал массированный десант непосредственно у стен крепости; тем временем фрегаты разносят в пыль флегмитовыми зарядами двое из шести крепостных ворот – обращенные к реке Water Gate и Treasure Gate, находящиеся в зоне досягаемости корабельных паровых катапульт, – после чего начинается штурм с двух направлений. Задача первой волны атакующих, прорвавшихся в крепость через разрушенные ворота – захватить батареи обращенных к реке бастионов, обезопасив свои корабли. Фрегаты тем временем ведут интенсивный обстрел ракетами Константинова (в обеих их модификациях – фугасной и зажигательной) дальнего от реки, северо-восточного сектора форта, где располагаются казармы; по данным разведслужбы, почти две трети гарнизона составляют туземные солдаты-сипаи, которые гарантированно побегут в панике, да еще и сметая по пути сохраняющие боеспособность подразделения. Если задача захвата батарей приречных бастионов к тому времени будет решена – на этом в общем-то всё, аллес: «эндшпиль при лишней фигуре». Если нет – задача осложняется: батареи те придется вышибать корабельной артиллерией, а то и катапультами, ракетная поддержка действий авангарда снизится до минимума; впрочем, к тому времени можно будет уже присоединить к десанту заметную часть экипажей, полуторный перевес у нас будет, так что с Божьей помощью и с ракетами Константинова на переносных станках – как-нибудь уж дожмем британца! План был вроде бы и неплох, но командующий наземной операцией бригадный генерал Павел Евдокимов, прославившийся в недавнюю Никарагуанскую кампанию хитроумием и какой-то нечеловеческой везучестью, решил вдруг в последний момент его похерить (в смысле – считать запасным вариантом) и, собрав на военный совет своих офицеров-морпехов, огорошил всех очередной своей безумной идеей: «Раз мы всё равно идем под чужим флагом, компаньерос… Я полагаю – уж наглеть, так наглеть!» Офицеры выслушали новый план, подобрали отвалившиеся поначалу челюсти, и высказались (по кругу, начиная с младшего по званию – ибо морпехи это всё же флот, а не какие-нибудь вам сапоги ) в том смысле, что да – это настолько глупо, что вполне может сработать! …Всё шло донельзя буднично. Подошли, встали на рейде, освободив фарватер; чинно обменялись приветствиями со стоящим на якоре корветом Королевского флота. Первый фрегат неспешно пришвартовался к причалу № 2, что под самыми Водными воротами форта, и принялся разгружаться, второй терпеливо ждал своей очереди; тут как раз от соседнего причала № 3 отвалила какая-то шаланда типа джонки, и разгрузка пошла повеселее, в два смычка. Появилась пара портовых чиновников; у армейского офицера, командовавшего разгрузкой, похоже, не оказалось каких-то бумаг, и они поднялись с ним вместе на борт, к капитану – да так там и запропали… Обратите внимание, джентльмены: солдаты, что выгружают на причал оружейные ящики, обращаются с ними так, будто у них там веджвудский фарфор – те еще, чувствуется, лежебоки, только за смертью посылать, да и дисциплина, похоже, ни к черту: вон, уже безо всякой команды покупают у столпившихся вокруг местных ихние фрукты и прочую дрянь!.. Полковник Сеймур, командир гарнизона форта, наблюдал за новоприбывшими из тени распахнутых Водных ворот с нарастающим раздражением. Отрадно, конечно, что его рапорты насчет пополнения возымели, наконец, свое действие (не прошло и полгода…), но ведь он всю дорогу требовал, доказывал, заклинал: дайте англичан, хоть сколько, но – англичан! И вот нате вам: опять прислали ragheads-тюрбанников – что называется «в ассортименте»… Издеваются, не иначе.

– Никакой дисциплины, ни-ка-кой! – с мазохистским наслаждением констатировал командующий, разглядывая приближающуюся роту с видом горничной, обнаружившей в коробке из-под кекса выводок тараканов (можно подумать, будто оружейные ящики, несомые по четверо, избавляют солдата Ее Величества от необходимости равнять строй и шагать в ногу!). – Тюрбанники, что возьмешь… Кстати, что за полк, Арчи? – оборотился он к стоящему оплечь заместителю, майору Рингвуду. – Что-то я не узнаю мундиры – удивительно мерзкий цвет, то ли прелое сено, то ли горчица…