Американ Босс
Шрифт:
Вот только внутренности проворачивает как карандаш в точилке от того, что она этого услужливого хорошиста лезет защищать. Дерьмовое какое-то, неправильное чувство.
— С мятой и мелиссой, — услужливо опускается передо мной чашка с отваром.
Пить я его, конечно, не собираюсь, и отодвинув от себя, поворачиваюсь к садящемуся на стул суслику. Тогда в клубе он мне показался совсем мелким и не достойным внимания, а сейчас понимаю, что это, очевидно, знаменательная встреча с Бэмби пошатнула мой глазомер. Суслик совсем не урод и не мелкий. До моих метра девяносто семи ему, конечно, в прокрустовом ложе с месяц суставы тянуть, но и не
— Зря ты на корпоратив не приехал, — беру суслика в пристальный фокус. — танцы были закачаешься.
Молчаливый гнев Бэмби вонзается мне в висок, от чего ухо начинает полыхать, словно его облили кислотой, а обтянутое халатом колено пытается ударить меня в бедро. Годы игры в футбол за университетскую команду приходятся как нельзя кстати, и я успеваю его перехватить. А так как сволочь я порядочная, то не переставая смотреть на хорька, отпихиваю махровую тряпку в сторону и сжимаю гладкую кожу пальцами.
— Я приезжал, — начинает оправдываться мудак на Г, но я с трудом различаю слова, потому что в воображении уже плывут картины, как я пробираюсь пальцами выше и вхожу в Бэмби пальцами, потому, черт возьми, прекрасно помню, что на ней нет белья. Присутствие бомбы Ни-ки явно превращает меня в извращенца. То я представляю как за нашим с ней сексом наблюдает плюшевый мишка, сделанный в КНР, а теперь вот у меня зубы сводит от того, как я хочу поиметь ее пальцами на глазах этого ничего не подозревающего дебила.
— Налью себе еще чай, — слышится глухое бормотание Бэмби, которая резко соскакивает со стула, выдирая колено из моих тисков. Она уже вовсю гремит чашками, а мои пальцы, как отброшенный хвост ящерицы, продолжают жить своей жизнью, продолжая гладить воздух.
Когда через минуту она грохает кружкой об стол, в оленячьей мордашке нет ни капли былого смущения, а в Блю-кюрасау глазах горит решимость.
— Думаю, тебе пора домой, Максим. Спасибо за заботу и за картошку фри.
В течение нескольких секунд мы как Волан де Морт и выживший мальчик херачим друг друга невидимыми палочками, после чего я принимаю стойкое мужское решение не доводить ситуацию до абсурда и поднимаюсь.
Треплю суслика по голове на прощанье, с трудом сдерживаясь, чтобы ненароком ее не свернуть, и демонстративно возвращаю на стул медведя. Пусть, блядь, приглядывает за ними.
— Проводишь? — подняв брови, целюсь в застывшую Ни- ку. По глазам вижу, не хочет, но ей придется. Потому что она по самые сиськи в долгах передо мной.
— Провожу, — цедит она с фальшивой улыбкой и, сделав глоток чая, следует за мной в прихожую.
Я нарочито медленно зашнуровываю кроссовки под сдавленное олениное рычание и когда, наконец, выпрямляюсь, встречаюсь с Ни- кой глазами. Даже похмелье и спутанные волосы ее нисколько не портят. Такая красивая, что захватывает дух. И сомнение выгрызает мою голову как голодный червяк яблоко: а вдруг когда я уйду, суслик, осознав какой он дебил, решит олененка трахнуть. От этой мысли ноги прирастают к месту, и я снова не хочу уходить.
— Ты, Кэп, кажется много о себе возомнил, — тихо шипит Бэмби. — Глеб мой парень, ясно? И ты не имеешь права устраивать подобные представления.
— Приди он тремя минутами позже, он бы застал представление гораздо фееричнее, — подмигиваю ей, от чего Ни-Ка еще больше свирепеет.
— Ты больше в жизни ко мне не притронешься, Годзилла похотливая, понял? И ролл Цезарь свой держи от меня подальше!
Постоянно меня провоцирует, дерзкая олениха. Просто, на хрен, измотала меня своими сверкающими глазищами, красивыми сиськами и поганым ртом.
— Достала ты меня, Бэмби, — хриплю, дергая ее за махровые полы халата. — Пиздец как.
Бэмби упирается острыми локтями мне в грудь, а я делаю то, о чем мечтал с того момента как впервые ее увидел: обхватываю ее рот и, раздвинув языком губы, пробую ее на вкус. Теплая мята, влажная мелисса и гладкий металл сережки. Теперь точно без шансов — я обязан познакомить ее рот с ЭмДжеем.
Бэмби на секунду превращается в соляной столб, после чего вжимается в мой возрождающийся стояк и, вцепившись руками в плечи, с тихим стоном проталкивает пирсинг глубоко мне в рот. Запрещенный прием, от которого электричество коробит в мозгу, а по позвоночнику током бьет горячая эйфория. Ее языку явно перепали танцевальные способности хозяйки, потому что через пару секунд такого баттла я едва ли не в большей боевой готовности, чем возле шкафа.
Прикусываю мягкую губу, чтобы унести с собой побольше ее вкуса и, придавив подошвой здравого смысла распухшую башку ЭмДжея, отстраняюсь. Надо заканчивать, потому что если продолжу и дальше, то и правда получится нечаянную кухонную фантазию в жизнь воплотить.
— Бросай этого официанта, Бэмби. Потом позвони мне, и обещаю, ты ни разу не пожалеешь.
— Что значит "ни разу"? — тяжело дыша, Бэмби шарит по моему лицу почерневшими глазищами.
— Значит, ни в пятый раз, ни в восьмой и не в десятый. — и это ни хрена не преувеличение, потому что я сутки с нее слезать не планирую.
Не удерживаюсь от этого, чтобы в последний раз сжать ее упругую задницу и, до хруста стиснув челюсти, выхожу за дверь.
19
Ника
Через несколько секунд после того, как дверь за Максимом захлопывается, и я убеждаюсь, что если сделаю шаг, то не рухну на пол от жесткого приступа тахикардии, я подхожу к зеркалу и с опаской оглядываю свое отражение. Боже, да я просто ведьма. Волосы влажные и спутанные, глаза безумные, а губы выглядят так словно их облюбовали злобные пчелы. Вот это, блин, похмельное воскресенье. И какого черта я вообще думаю? В прихожую мог в любой момент войти Глеб, а я языком своему шефу гланды шлифую. А я ведь себе тысячу раз говорила, что нужно держаться подальше от плохишей, а по итогу снова встреваю в любимое болото. Только это русско-американское болото глубиной в два метра и торчащей из него огромной корягой куда хуже, потому что до зубовного скрежета нравится мне и я, не думая, готова погрузиться в него с головой: подружиться с его лягушками, наглотаться тины, а из грязи и ила лепить куличики.
Достаю из косметички прозрачный блеск и быстро обвожу им губы, чтобы скрыть следы своего слабовольного преступления. Жутко стыдно перед Глебом, но он, черт возьми, сам виноват. Превратил меня в одержимую белку, не способную контролировать свои инстинкты. Да и хотела бы я посмотреть на ту, которая смогла, когда рядом находится сложенный как бог красавчик, способный воспламенить трусы одним словом: «Повернись».
Захожу на кухню и встречаюсь взглядом с двумя парами глаз: преданными Глеба и пластмассовыми медведя. С детства не люблю я эти плюшевые пылесборники, хоть тресни.