Американец
Шрифт:
Вчера вечером Толстяк подвел итог данной ситуации, заявив мне по телефону:
— Мы не будем стоять лагерем всю неделю. Я выделил в ваше распоряжение пол-отдела. Вашими заботами Пасси превращен в полицейский участок! Вам предстоит вновь встретиться с Массьяком.
— Шеф, пока он не может дать ничего нового.
— Сам знаю! Но я не ваш дружок Гувер, ясно? Если до послезавтра у вас не будет новостей, мы разблокируем улицу… Понятно? А по вопросу Нели?
— Я занимаюсь этим делом…
В действительности же я этим вовсе и не занимался. Хотя работа все равно продвигалась вперед. Правда, без ведома Толстяка. Как-то, выходя из Сюрте, я зашел в бистро, что находилось напротив. Меня привел сюда страшный мороз, я заказал себе выпивку, и тут взгляд мой упал на телефон, стоящий рядом с кассой. Решительно, молодежь мужает вдали от дома: внезапно пришло желание зарыть в землю топор войны с префектурой полиции… Набрал номер Турбиго 92.00. Занято. Подождал немного, сомнения меня не оставляли. А вдруг Вьешен узнает об этом… Тем хуже. Набрал Дантон 44.20. Этот номер свободен.
— Помаред, слушаю вас.
Представляю, как должен удивиться этот инспектор-артист, поэт из уголовной полиции.
— Говорит Борниш из Сюрте.
На три секунды воцарившееся молчание свидетельствовало о том оцепенении, в которое впал абонент на другом конце провода.
— Да, слушаю вас.
— Мне нужно встретиться с вами, есть разговор. Я думаю, минут на десять, не больше. Надеюсь, что вы об этом не пожалеете.
На том конце снова молчание. За окном крупные хлопья снега пустились в пляс в бешеном вихре. Аромат кофе щекотал ноздри… Если Помаред и дальше будет молчать, если будет очень привередлив, то тем хуже для него: передам информацию кому-нибудь другому. Ведь он же не предупреждал меня, что приедет на Корсику арестовывать Гравону, пытаясь обойти меня на моем же участке и схватить Маладжионе? [7]
7
См. «Архангел».
— Это, случайно, не по делу Ла Морлиер?
У Помареда есть нюх, с этим никто не будет спорить. Он верен самому себе. Я не произнес ни одного имени, а он уже обо всем догадался…
— Может быть, — ответил я, стараясь себя ничем не выдать. — Вы можете быть минут через двадцать в «Кафе дю Пале»?
— Да, но только не позже!
Очень любезно с его стороны! Выпив кофе, я пошел до остановки двадцать первого автобуса, на мою шевелюру падали крупные хлопья снега, что, вероятно, делало меня похожим на бредущего по тротуару снеговика. Продавщица газет совсем окоченела, бедняжка! Этот чертов автобус долго не приходил, я начинал понемногу замерзать.
Наконец-то! Двадцать первый высадил меня около величественной решетки Дворца Правосудия. В «Кафе дю Пале» не просто тепло, здесь жарко. В зале царило оживление от разговоров полицейских, адвокатов и судейских чиновников, встретившихся здесь перед тринадцатичасовым заседанием. Помареда, спрятавшегося за кассу, я нашел по его необычной для данного заведения одежде: костюму, напоминающему цветом мех крота, и галстуку, завязанному большим узлом. Он удобно устроился со стаканом воды. Любезная улыбка, рукопожатие. Наступил исторический момент: предстоит перешагнуть через долгие годы войны с конторой, которую он представляет…
— Что за погода? — Этими ничего не значащими словами приветствую его и устраиваюсь напротив. Позади себя обнаруживаю крупного смуглого коллегу, прислушивающегося к нашему разговору, но ему для этого явно не хватает профессионализма. Итак, Помаред прибыл не один. Не перестает опасаться, что я могу устроить ему западню здесь, в филиале Дворца Правосудия!
— Слушаю вас, — серьезно произносит он, не расцепляя пальцы.
Мне нравится такой тон. Напоминает преподавателя, вызывающего ученика к доске. Возникает желание на этом же и закончить нашу встречу. Но приглашение-то последовало с моей стороны… Более того, ему предстоит оказать мне услугу. Нравится это Толстяку или нет, но я не могу гнаться за двумя зайцами одновременно.
— Действительно, это по делу Ла Морлиер.
Оставив, естественно, в тайне свой источник информации, спокойно сообщаю Помареду, что следствие может заинтересоваться специалистом, монтировавшим охранную сигнализацию.
— Еще до вас я уже думал об этом. А что вы скажете по поводу отпечатков Мессины?
Я так и думал. Стараюсь быть как можно более убедительным.
— В соответствии с полученной мной информацией, он хотел совершить кражу со взломом, но по прибытии на место нашел сейф пустым, а жертвы с перерезанным горлом…
— Красивая история, — подтрунивает надо мной Помаред. — Придуманная, наверняка, дружками Американца с единственной целью — обелить его… Информацию вы получили от свидетелей? Вам известно, кто был главным исполнителем?
— Нет… Но все можно проверить!
Инспектор, главный артист, одаривает меня улыбкой, которая дает ясно понять, что он думает о моей порядочности.
— Коллега, буду с вами откровенен. Я не стал вас ждать и проверил все еще раньше. Если бы все так было ясно и просто для раскрытия, как вы говорите, то в этом случае вы бы не подсунули мне эту информацию. Мы хорошо знаем ваши нравы, шайка Вьешена…
Справедливости ради признаю, что он прав. Но я не чувствовал себя побежденным.
— Послушайте, предлагаю вам разделить работу. Вы продолжаете расследование дела в Нели, а я занимаюсь Рокко. Хоть на один раз объединим наши усилия! Ведь нашими распрями пользуются разные проходимцы…
В раздумье он уставился на меня. Потом немного повеселел. Я добавил к сказанному:
— Единственное, о чем хочу вас попросить, так это не говорить никому о моей просьбе. Если Вьешен узнает об этом, то до конца дней своих я буду ставить печати в паспорта на границе… В конце концов, пусть руководство занимается перетягиванием каната, а не мы…
Затем мы скрепили наш союз, он — стаканом воды, а я — грогом. Когда я вернулся в отдел, Толстяка на месте не было. На моей печатной машинке на самом видном месте лежала написанная его круглым почерком записка: «Вы должны быть на месте в одиннадцать часов. Позволю себе отметить лишний раз, что вы опять где-то мотаетесь. Свяжитесь со мной вечером, я буду «У Виктора». Только обязательно, не забудьте».
Я снова сидел в кузове грузовика. Пришлось залезть под чехол в шесть часов утра; в это время квартал еще спал крепким сном. Комфорт меня полностью развратил. Марлиз приготовила для меня два бутерброда и черный кофе в термосе… Сейчас часы показывали десять…