Американка
Шрифт:
Сцены из супружеской жизни
(которые Сандра подслушала, стоя среди обуви, немного позже)
— Я столько раз пыталась, — сказала Кенни Аландцу, а Сандра подслушивала. Они говорили тихо, но их голоса были хорошо слышны в коридоре, где Сандра посреди ночи сидела в пижаме на полу у телефонного столика, под вешалкой, среди ботинок.
— Но это как песок, который утекает между пальцами, — продолжала Кенни в спальне.
Кенни плакала, по-детски. Слова Никто Херман: «У нее совсем не было детства. Ей многое надо начинать сначала».
Аландец успокаивал Кенни. Неловко, но очень
— Все наладится, Кенни. Успокойся.
Голос, в котором звучало желание. Желание быть тем, кто верен своему слову, каждой букве, аландцем. Но который все же не… голос оборвался. И вдруг посреди отчаянья и слез Кенни на Аландца напал чих.
— Я люблю… — начал было Аландец, словно в плохом телесериале. И — апчхи! — чихнул, будто хотел выиграть время.
— Я пыталась, — всхлипывала Кенни в спальне. И этого никто не мог отрицать. По мере сил Кенни все же пыталась заботиться о Сандре. И даже объект этой заботы понимал это, если давал себе труд задуматься об этом. И Кенни это не так уж и плохо удавалось, даже когда они переехали в город у моря и появилась Рита — посещения Киноархива, праздники, «Сандра, пойдем же с нами», «Не сиди дома и не смотри в пустоту», «Чем ты хотела бы заняться сегодня, Сандра?», «Может, повеселимся сегодня как следует, только мы вдвоем». Но Сандра только плечами пожимала. «Нет, у меня сегодня много уроков. Мне надо готовиться к экзаменам». И забота о практических деталях; Кенни делала это почти автоматически. Эта способность приводить все в движение. «Такая вот женщина для мужчины», как сказала Никто Херман.
— Я не знаю, — всхлипывала теперь Кенни, всхлипывала и всхлипывала там в спальне, в объятиях Аландца.
Дом в самой болотистой части леса, например. Благодаря стараниям Кенни он стал немного уютнее, хотя Кенни, как она сама говорила, нисколько не интересовалась домашним обустройством и всем таким прочим. Но именно Кенни пришло в голову уехать из дома на зимние месяцы: так будет лучше и для учебы Сандры. И это было чистой правдой. Хотя еще в доме на болоте выражение «учеба Сандры» вызывало улыбку даже у самой Сандры. Учеба Сандры, ну слышал ли кто когда что-то более забавное?
Но Аландцу и Кенни нравилось, что Сандра сама записалась на вступительное собеседование для обучения — эстетике и философии — на историко-филологическом факультете университета в городе у моря. Она не часто проявляла инициативу, Сандра, а Кенни была такой активной, деловой и такой прямолинейной, что на ее фоне девочка казалась еще более странной и заторможенной.
Кенни нашла и купила квартиру в городе у моря — очень светлую, фантастически красивую и в сказочной близости от моря. Конечно, нужны были немалые деньги, чтобы жить там. Но деньги для Аландца, как он по-прежнему при случае давал понять, были не проблема. Однако теперь он признавал это как-то подавленно, что смущало Сандру больше, чем его прежний размах. Он перестал быть самим собой.
Но тут нужны были нюх, удача и глаз; поначалу квартира была в плачевном состоянии, и Кенни вложила немало усилий в ремонт. Нюх, глаз и удача: ЭТО у Кенни было.
— Это твоя идея, — заявил Аландец Кенни.
Что он хотел этим сказать, Сандре отчасти было понятно: он-то будет продолжать ходить в море на яхте и поэтому будет в отъезде большую часть зимы. Это было так не похоже на того аландца, который в один прекрасный день в самом начале мировой истории стоял перед виллой в альпах посреди Европы и произносил те магические слова, способные превратить мечту в реальность: «Можно утроить».
— Делай как хочешь, — сказал Аландец Кенни. Тогда они еще жили в доме на болоте, и у Кенни погибли две собаки. Она завела себе двух золотых ретриверов, а через два месяца оба умерли. Оказалось, что у них было наследственное заболевание. Сначала случился приступ у одной, он продолжался полдня, собака лежала в пене и судорогах на дне бассейна среди тропических растений, которые увядали одно за другим: несмотря на лампы и тщательный полив, там все равно было темно и слишком влажно, или что там еще. Ветеринар посоветовал усыпить собаку. Тогда Кенни решила и вторую тоже усыпить, хотя та и не была серьезно больна.
— Не могу я сидеть и ждать, что она вот-вот тоже заболеет, — объяснила она.
А вскоре после этого она связалась с агентом по жилью и уехала смотреть квартиры в городе у моря.
Собственно говоря, тогда Кенни единственный раз не хватило мужества.
С наступлением осени Кенни и Сандра переехали в город у моря, а Аландец ушел в плавание. Он не сбежал, ничего такого. Он же любил Кенни. Без сомнения. Просто не мог по-другому. Так он, между прочим, объяснил и Сандре, когда разок выпил лишку и позвонил ей с другого конца света.
— Ее нельзя не любить, — сказал он.
Он произнес «любить» непривычным тоном. Да чего ради ему было говорить это Сандре? И, еще подумала Сандра: это была, как уже говорилось, не его манера выражаться. Тот унылый серьезный тон, который начал распространятся, прежде всего на телевидении, когда слова утрачивали свое значение, был совершенно чужд Аландцу.
Любил и любил. Пожалуйста. Но это прозвучало вяло. Ничего не значило.
Объятие бессилия.Однажды Сандра спугнула Кенни и Аландца в интимный момент в доме на болоте. Она стеснялась: никак не могла привыкнуть к тому, что Аландец взял в жены Кенни, которая была не намного старше ее самой. Но это было не главное. С этим можно было смириться. В этом не было ничего страшного. Но вот это: они стояли у окна и обнимались. У того маленького-маленького окна, за которым был виден пасмурный день, мостки, вода и камыши. Это произошло в то самое время года, когда дом на болоте представал с лучшей стороны, накануне первого снега, когда все растения уже увяли. Кенни тогда не заплакала, но побледнела. Аландец уткнулся лицом в плечо Кенни, со стороны казалось, что он навалился на нее всей своей тяжестью. Они крепко сжимали друг друга.
Именно это Сандра немедленно назвала объятие бессилия.
Это было хорошо знакомо Сандре со времен ее дружбы с Дорис Флинкенберг. Они смотрели «Сцены из супружеской жизни». Тысячу скучных частей одну за другой.
Сцены из супружеской жизнисостояли из тысячи объятий бессилия, перемежаемых ссорами и п отом. Настоящая жизнь. Добро пожаловать.
Сандра думала, что такое бывает лишь по телевизору или в кино, во всяком случае, так стилизованное и хорошо артикулированное. Когда Аландец и Лорелей Линдберг злились друг на друга, они так распалялись, что уже не могли говорить ясно и четко — зато много чего делали:швыряли вещи, хватались за ружье и тому подобное. И Дорис Флинкенберг, ее опыт… нет, это слишком ужасно, даже описать нельзя.