Американка
Шрифт:
Одному был нужен тайский шелк, но тот, что имелся в наличии, ему не подошел.
Должно было быть два переплетения, а не четыре.
«Эти люди, что они о себе воображают?» — думала Лорелей Линдберг, хоть и не произносила этого вслух.
Она ничего не говорила вслух. Зачем? Она была не из тех, кто закуривал сигарету и пускался в двусмысленные рассуждения.
Она вообще не
Раскладывала катушки ниток и вела подсчеты в своей тетради.
Иногда она поднимала глаза и задавала вопросы.
Сандра, малышка Сандра, как ты думаешь, что сейчас делает Аландец?
И они гадали.
Это было еще до времен всевластия телефона.
Он звонил редко. Почти никогда. Но перед самым закрытием приходил в магазин.
А звонили ее приятели и приятельницы.
— Ну вот, опять целый час проболтали.
Органза.
Они слушали музыку. Ее музыку.
Банановую пластинку.
Иногда она складывала мозаику. Альпийская вилла в снегу, 1500 фрагментов.
Но ни разу не сложила всю до конца.
«I'm waiting for the man», — такая была песенка «Героин».
Другая.
И
«Take a walk on the wild side».
Они не понимали, о чем в них пелось, но и не слушали слов.
Так было, когда пел Боб Дилан:
«То dance beneath the diamond sky with one hand waving free».
Важны были не слова. Они ничего не значили.
Чепуха какая-то.
Все и так было понятно.
Аландец приходил к закрытию.
И забирал ее домой.
Еще одну песенку часто играли в то время:
«Наша любовь — континентальное дело, он приезжает на белом „ягуаре“.
Я жду его в моем красном плаще, потому что на улице идет дождь».
Так ли это было?
Они стояли под дождем перед Маленьким Бомбеем и ждали.
Мама, шелковая собачка.
И шел дождь.
Да,
Шантунг.
Маленький Бомбей, маленькая шелковая собачка.
И все ткани.
Но смелости девочке хватило недолго, она было решила убежать одна, но едва чуть-чуть разогналась в этих гадких сапогах, как поняла, что на самом деле вовсе и не одна: кто-то шел за ней, шел быстро совсем рядом; тот, кто не собирался уступать и подтвердил это знакомым игривым похлопыванием по спине. Конечно это был Аландец, кто же еще?
— Ну-ка прибавим газу! — проорал он. — Сейчас мы маму догоним!
Словно игра все еще продолжалась. И Сандра в очередной раз поняла, что все это неисправимо и безнадежно. Ей все равно придется сдаться. Не может же она спорить с ним. Он такой веселый, такой радостный — ее совершенно собственный папа Аландец, такой очаровательный. Девочка ничего не могла с этим поделать, она тоже заражалась его настроением.
Невозможно было на него долго злиться. Потому что в Сандре жила маленькая собачка, нежная шелковая собачка, которая виляла хвостом, виляла и виляла, потому что хотела, чтобы ее тоже приняли в игру.
Вот они и побежали дальше вместе, и вскоре сквозь метель послышался какой-то звук, словно от маяка в туманном море.
— Лорелей! Угадай-ка! Нам с Сандрой пришла в голову блестящая идея! Сейчас мы все побежим назад в отель, устроимся у себя в номере и будем весь день пить ром и пунш!
Недолгая пауза, а потом они услышали искрящийся радостью ответ:
— Мои удивительные поросятки!
И в ту же секунду метель рассеялась, и Лорелей Линдберг предстала перед ними посреди дороги, она широко раскинула руки, словно хотела обнять их обоих.
— Какая восхитительная идея! — Она опустила руки и улыбнулась нежно и сердечно. Большего и не требовалось, маленькая нежная шелковая собачка со смехом бросилась к маме, такая игривая и послушная, ткнулась носом ей в живот и завиляла хвостом.
Маленький Бомбей.
Знатоки спорили — тафта это или хаботай?
Они могли расходиться во мнениях. Мы предпочитаем хаботай. Он такой тонкий и прозрачный.
Словно кожа.
«Waiting for the man».
Такой рыхлый, словно это и не ткань вовсе.
Словно она вообще не существует.
— Малютка Сандра, кем ты будешь, когда вырастешь? — спрашивала Лорелей Линдберг Сандру Вэрн, свою маленькую дочку в Маленьком Бомбее среди всех этих тканей.
— Тутовым шелкопрядом.
Коконом таким мягким-премягким.