Американка
Шрифт:
— Но, — пискнула Сандра, когда к ней наконец вернулся дар речи. — Разве не следует передать все это полиции? Все эти вещи. Разве это не важные свидетельства?
— Ну, Сандра, ты не понимаешь, — тихо сказала Дорис. — Полиция. Они все это видели-перевидели. Оттуда это все и взято. Бенку получил эти вещи от мамы кузин. Я знаю, потому что при этом присутствовала, когда она отдавала их ему. Ты ведь знаешь, что мама кузин — дочь пристава Ломана из соседнего Поселка, он был шефом полиции и у нас, пока полицейские районы не разделились.
—
— Так кто же тогда это сделал? — запинаясь, выговорила Сандра, беспомощно.
Тогда Дорис расслабилась, ведь именно этого вопроса она и ждала.
Сандра понуро стояла перед ней и ждала, как дура, с фотографией американки в руках.
Но Дорис Флинкенберг сменила тон и продолжила уже нормальным голосом:
— Не-е. Но, думаю, разгадка у нас перед глазами. Здесь. — Дорис указала на фотографию американки. — Думаю, нам следует обратиться к ней. Это она — ключ к нашей загадке. Только она. Американка. Эдди де Вир.
— Нам надо узнать, кто она была такая. С ней что-то не так. Словно она все время водила всех за нос. Бьёрн, возможно, это понимал, но по какой-то причине не хотел об этом думать. Не хотел понимать. Хотел, чтобы его водили за нос. Так бывает, когда любишь, — добавила Дорис, собрав всю накопленную житейскую мудрость.
— Думаю, нам надо докопаться до сути, — продолжала Дорис. — Разузнать, кто она была такая. Составить о ней представление. Узнать ее. Походить в ее мокасинах,как говорят индейцы. Нельзя узнать человека, не походив несколько дней в его мокасинах.
Дорис сняла шарф и прижала его к лицу Сандры:
— Понюхай. Ее запах.
Сандра понюхала. Шарф ничем не пах. Может быть, совсем чуть-чуть болотом, но это могло быть потому, что он долго пролежал в тайнике под полом.
Дорис дотронулась до Сандры. Погладила ее по щеке и на миг приблизилась — но иначе, чем утром на мху.
— Теперь ты — она, а я — он, — сказала Дорис Флинкенберг.
— Кто — он?
— Ну ясно кто. Фактор X. Скажи это еще раз.
— Что?
— Про птичку.
Сандра слышала, как слова складываются у нее во рту.
— Я чужеземная пташка, — проговорила она, будто была Эдди де Вир. — Ты тоже?
Только она это произнесла, как зазвенел будильник.
— Memento mori, — сказала Дорис роковым голосом.
— Помни, что и ты тоже умрешь, — послышалось за их спинами, и из темноты выступили две Женщины из дома на Первом мысу.
— Кот из дома, мыши в пляс, — сказала Аннека Мунвег, одна из двух появившихся Женщин. — ЧТО это здесь происходит?
Но девочки стояли словно окаменевшие. Бывают в жизни моменты, когда умолкают даже такие болтушки, как Дорис Флинкенберг. И это был один из них. Помни, что и ты тоже умрешь. А та, что стояла позади, та с глухим голосом и дословным переводом, была та самая Глаза-Блюдца, то есть Никто Херман, и она смотрела прямо на них.
В ее глазах было что-то загадочное. Но не тогда, когда она осматривала вещи, разложенные девочками, тогда в них скорее был смех.
— Две беззащитные девочки в логове льва, — продолжила Аннека Мунвег как ни в чем не бывало, не обращая внимания на необычное настроение. Она огляделась, навострив все органы чувств, как и полагается настоящему журналисту, когда он оказывается на новом месте: всегда будь готова к новой сенсации, новому событию — ты первой должна сообщить о них. Увидев карту Бенку на стене напротив кровати, она закричала в восторге:
— Вы только посмотрите! Господи, до чего же интересно! Словно карта Муми-дола!
Аннека Мунвег, стоя у карты, выдавала одну глупость за другой. Бла-бла-бла — не замечая, что происходило тем временем вокруг. Того, что земля вдруг перестала вращаться. Все замерло. По крайней мере, для двух-трех людей. Для Сандры так и осталось неясно, действительно ли Дорис Флинкенберг была настолько удивлена, как она утверждала.
— Я должна была понять, — скажет она, — но я забыла.
Вот именно это: чувство, что ты уже знаешь и одновременно узнаешь заново. Именно это испытала Сандра в тот миг, когда впервые увидела фотографию Эдди де Вир. Теперь, в этот самый момент, открылся источник.
Даже Никто Херман, у которой, как и у Дорис Флинкенберг, обычно слова текли без остановки, теперь примолкла. Метафизическая тишина.
Секунды, за которые она тоже это поняла.
От испуга Сандра выронила из рук фотографию, на которой была изображена американка. Та, кружась, упала на пол и теперь лежала на всеобщем обозрении. Всего лишь миг, слава богу, — потому что Аннека Мунвег уже почуяла сенсацию, но Дорис успела накрыть карточку одеялом.
Но они видели, все трое. Эдди на фотографии. Американку. Никто Херман. Это была она.
Воскресшая Эдди. Сходство такое разительное, что не могло быть просто случайным.
Стало так тихо, что можно было бы услышать, как падает булавка; клик-клик — так падали булавки изо рта Лорелей Линдберг в Маленьком Бомбее однажды давным-давно, когда она заговорила, забыв, что держит их во рту.
— Сандра-а! Помоги мне! Я не вижу!
— Что ты собиралась мне показать? — Аннека Мунвег обернулась и все разрушила. Она насторожилась, заметив, что ее восторги по поводу карты на стене повисли в пустой тишине.