Американка
Шрифт:
— Входи. — Эдди распахнула перед ним дверь. — Здесь я живу. Пригни голову. Потолок очень низкий.
Там была одна-единственная комната. Почти весь пол занимала широкая кровать, рядом стояли стол и стул. Вот и вся мебель. На кровати лежало несколько книг, блокнот и гитара.
Она заклеила ему раны пластырем, а потом они наконец-то встретились по-нормальному. Пока она его лечила, она сказала нечто странное:
— Я спасла тебе жизнь. Может, когда-нибудь и ты сделаешь для меня то же самое.
И
Солнце село, встала луна. Апельсиновая луна на фоне моря, которое смыкалось с горизонтом. Смеркалось, наступила ночь.
— Я чувствую между нами связь, Бенгт, — сказала Эдди. — Мы родственные души.
Разговоры с Эдди.
Стеклянный дом, баронесса. Теория рыночной экономики, Америка.
If you are going to San-Fransisco.
Мама, они испортили мою песню.
И карты (он показал их ей).
Никто в мире не знает моей розы, кроме меня.У Теннеси Уильямса была сестра по имени Рози. Она помутилась рассудком, когда он ушел из дому, чтобы попытать счастья на литературном поприще. В детстве они всегда были вдвоем. Семья часто переезжала, и они держались друг дружки.
Когда Теннеси Уильямс ушел из дому, Рози осталась одна. Она сошла с ума от одиночества. Он никогда себе этого не простил.
Рози была его раной, его раной в мире.
Он так и остался со своей розой, своим горем, словно вытатуированным в нем.
С Эдди на Втором мысе, с Эдди в Поселке. Эдди белая, на фоне леса, воды, всех зданий. Она подходит этому месту, думал Бенгт. И еще, пусть это и смешно звучало, если произнести вслух, но соответствовало царившему тогда настроению, настроению, которое невозможно воссоздать.
Для этого все и делалось, думал он, все новое. Весь Второй мыс. И случилось невероятное: его мир стал ее миром.
В отсутствие Эдди все это оборачивалось против него. То, что было аурой Эдди, вся атмосфера. Все это превращалось во враждебную темную силу, полную вопросительных знаков. Никто в мире не знает моей розы, кроме меня.Что это значит?
Ему бы жить в пустыне: Эдди — птица, несущая несчастье.
И Бенку: что-то внутри него оборачивалось против него же. Он был беззащитен перед этой угрозой и перед необъяснимым. Что произошло на самом деле? Что случилось? Кто она такая?
И что он имел в виду под всем этим? Он этого никогда не узнает. Понимал лишь то, что не знает и не узнает. А еще что надо подойти поближе, начать выяснять, докапываться до сути, без Эдди: это было все равно что погрузиться в настоящее безумие.
Когда Эдди умерла, Бенку не мог вспомнить, о чем они с ней говорили. Что она сказала, что он. Тем более — слова. Когда Эдди умерла, у него вообще не осталось слов.
— Что случилось? — спросит Сольвейг, когда он вдруг снова заговорит.
Он безразлично пожмет плечами и ответит, что не знает.
И отчасти это будет правдой.
Но это безразличие в нем, оно будет ему в новинку. Словно он, когда к нему после катастрофы вернулся дар речи, стал другим, не старше, но старее.
Когда Эдди умерла, все надолго потеряло смысл.
«Я чувствую между нами связь, Бенгт. Мы подходим друг другу».
«Я чужеземная пташка. Ты тоже?»
«Никто в мире не знает моей розы, кроме меня».
И бла-бла-бла. Эти фразочки вертелись у него в голове, словно в центрифуге. Ой, ну уж нет. Это было нестерпимо. Он бы так больше не выдержал.
И еще, об Эдди: так ли уж важно то, что кто-то думал или не думал о том, где она была и что сказала, что было правдой, а что ложью? Правда — неправда, верно — неверно? Некоторым так и не выпадает шанса вырасти и повзрослеть или дождаться, когда у них появится возможность простить себя. Или объяснить.
Высказать свою точку зрения.
Некоторые на всю жизнь остаются молодыми сумасбродами.
Как сказала мама кузин по другому поводу, словно бы в шутку. А некоторые взрослеют и становятся кем-нибудь. Один раз, несколько раз. Некоторые становятся кем-то, и еще кем-то, и еще.
Эдди не стала никем. С этим не поспоришь. Ей так и не выпал шанс.
Тело Эдди в озере Буле. В дождевике, который она никогда не носила (кроме того самого раза).
— Ты спасешь меня?
Да. Но с этим он, увы, не справился.
— Она утонула. Она просто все погружалась и погружалась. Словно ее засасывало. Буль, и она исчезла.
Но до того, как все случилось, — смена декораций. Начинались перемены, а потом очень быстро кончились.
Иногда Бенку приходил, а Эдди не было, тогда он ждал ее. Может, она была наверху у баронессы в Стеклянном доме или пошла по делам. Она никогда не рассказывала, чем именно занималась днем, а Бенку не спрашивал. Это было не важно. Важен был сарай, то, что возникало там, когда они были вдвоем.
Как-то вечером он напрасно прождал ее. Много часов. Он успел даже подремать на ее кровати, а когда проснулся, уже почти стемнело, но Эдди все еще не было, такого прежде не случалось. Бенку поплелся восвояси, в сумерках. Он не злился, но все же был раздосадован. Шел назад через Второй мыс, через лесок, забрел на двор кузин и сразу заметил, что здесь что-то стало по-новому, изменилось.