Американка
Шрифт:
Тогда он видел ее в последний раз.
И больше ее никогда не видел. Никогда.
Ну же, иди. Иди. Иди. Иди. Бенку перешел дальний луг и направился к сараю на другой стороне. Сколько времени на самом деле занял у него этот путь, от обочины дороги до сарая, трудно сказать.
Сначала он шел медленно, потом побежал. Все быстрее и быстрее. По полям, пока не добежал до места. Он вошел в сарай. И сразу увидел то, что было внутри. Там был Бьёрн.
И Бенку онемел.
Теперь он остался
«Никто в мире не знает моей розы, кроме меня».
— Теперь я твоя роза?
Поселок ненавидел сам себя.Он перестал ходить на Второй мыс. Но все чаще появлялся на опушках леса, бродил там, в стороне от всех.
Так он нашел тот дом в самой болотистой части леса. Обнаружил его, такой невероятный: альпийская вилла на топкой земле у болота. У безымянного озерка.
Весь дом был одна сплошная лестница. Сотня ступенек вела к главному входу.
Лестница-в-никуда.
На другой стороне дома, той, что обращена к болоту, было большое — почти во всю стену — окно. Он заглянул внутрь и различил большое квадратное отверстие в полу посредине.
Бассейн?
Ангел будущего в болоте. Такова была реальность.
Много дней спустя он все же пошел в последний раз к домику на берегу на Втором мысе. Ключ был в замке. Внутри было пусто, и как-то по-новому. И он не удивился. Он этого и ждал. Было так пусто, словно никто сюда никогда и не приходил.
Стул, стол, кровать. Та же самая мебель. То же голубое покрывало, чистое и отглаженное — таким оно никогда при ней не было. Несколько цветов в вазе на столике. Большие тропические цветы, отвратительные. Ваза была из толстого стекла, а салфетка, расстеленная под ней, — свежевыглаженная.
Эдди терпеть не могла эту вазу, использовала ее как урну для золы на террасе.
На стене над кроватью на гвозде висела гитара на кожаном ремне. Она была новой, и гвоздь тоже, и ремешок. Видимо, баронесса все тут по-своему прибрала.
Бенку поднял покрывало и заглянул под кровать. Там ничего не было, но и неудивительно. Он вышел и закрыл за собой дверь. Повернул ключ в замке. А потом побрел прочь — вверх к дому.
— Я пришел забрать мои карты.
Там, наверху у баронессы, в Стеклянном доме, Бенку вновь заговорил.
— Так у тебя все же есть голос, — сказала баронесса без всякого удивления. Она стояла на веранде, которую называла своим Зимним садом, и подрезала растения. Она насажала их в горшки и расставила повсюду. Веранда была выступом на стеклянном фасаде, со своей собственной крышей, тоже стеклянной. Здесь баронесса выращивала свои диковинные растения: кокетливые цветы всевозможных расцветок, которые она освещала специальными лампами и обогревала дополнительными рефлекторами.
— Хорошо, что пришел. Я тебя ждала.
Она положила секатор на подоконник, не спеша стянула желтые резиновые перчатки, подошла к нему и протянула руку. Тогда он впервые осмелился поглядеть на нее, но лишь по необходимости.
В Зимнем саду баронессы они пожали друг другу руки — он и она.
Она словно хотела еще что-то ему сказать, баронесса, что-то приветливое и утешительное. Что-то, что не вязалось с ее образом, совсем нет. Грубая угловатая деловая манера, которая так подходила к ее одежде. Длинные холщовые брюки, темно-синий свитер; оттеняя смуглое лицо, в волосах блестит серебро. Будто покрытая патиной. Ей шестьдесят, а может, пятьдесят пять.
— Обожди здесь.
Баронесса отпустила его руку и ненадолго скрылась в доме, оставив Бенку в Зимнем саду среди растений, источавших такой пряный аромат. Дверь была не закрыта, так что душно там не было.
— Красивые.
Баронесса вернулась с его картами под мышкой.
— Я забрала их из лодочного сарая. Ведь ты за ними пришел?
— Интересные, — продолжала баронесса. — Почти произведение искусства. У тебя художественные способности, в этом нет сомнения. Но талант сам собой не развивается. Нужно работать. Быть дисциплинированным. Нельзя… лениться. — Казалось, что и она тоже долго не раскрывала рта, она будто была не уверена в том, что произносила, мысли ее были где-то совсем в другом месте.
— Могу я пригласить тебя на чашечку кофе?
— Нет, спасибо. — Он покачал головой, взял рулон с картами и ушел.
В тот же вечер баронесса нашла его снова, в доме кузин. Она явилась в его комнату, где он лежал на кровати у письменного стола перед окном, и подтвердила своим появлением то, что он сам все время твердил себе: в этой комнате ему больше оставаться нельзя. Она встала посреди комнаты и заговорила. И смотрела прямо на него, словно все прочее, что ее окружало, было ей все равно.
— Я подумала, если тебе надо где-то заниматься… я имею в виду твоими… рисунками… Ателье. Оно у тебя всегда будет. — И поспешила добавить: — Но не в сарае. А в доме. Там много светлых комнат, где удобно рисовать.
И на следующий день Бенку все же туда вернулся. Ему предоставили одну из больших светлых комнат на втором этаже.
— Здесь у тебя отличная перспектива. — Баронесса положила руку ему на плечо, так же резко и грубовато, как и разговаривала.
— Здесь к тебе наверняка придет вдохновение.
Он высвободился. Чего ей от него надо? Вообще? Судя по голосу, она словно сдерживается, чтобы не сказать что-то совершенно иное. Но разве не потому он здесь и разве она не должна ему кое-что рассказать?
— Пойдем, я покажу тебе, где лежит ключ от кухни. Можешь приходить и уходить когда захочешь. На меня не обращай внимания.
Бенку вышел вслед за ней из комнаты, спустился по внутренней открытой лестнице из красивого светлого дерева, которая вела почти прямиком в Зимний сад. Да, в доме все было таким высоким и светлым, таким чистым — точь-в-точь как во времена строительной выставки и даже раньше. Но Эдди сюда не пускали. Она могла находиться здесь, только когда баронесса была дома.