Американская трагедия
Шрифт:
– Стало быть, футов тридцать - тридцать пять, - выжидательно и коварно подсказал Мейсон.
– Да, сэр. Пожалуй, около того. Я не совсем уверен.
– Итак, вы были вон там, а лодка здесь, - а где в это время была мисс Олден?
И Клайд понял, что у Мейсона на уме какой-то план, основанный на математических или геометрических расчетах, при помощи которого он намерен установить его виновность. Он мгновенно насторожился и взглянул в сторону Джефсона. При этом он не мог сообразить, как бы ему поместить Роберту подальше от себя. Он сказал, что она не умела плавать. Тогда не должна ли она быть ближе к лодке, чем он? Да, несомненно! Безрассудно, наугад он схватился за мысль, что лучше всего сказать, будто она была примерно в половине этого расстояния от лодки, - скорее всего не дальше. Он так и сказал.
– Стало быть, она была не больше чем в пятнадцати футах и от вас и от лодки?
– тотчас подхватил Мейсон.
– Да, сэр, пожалуй. Как будто так.
– Значит, вы хотите сказать, что не могли проплыть это ничтожное расстояние и потом помочь ей продержаться на воде до тех пор, пока вам не удалось бы достигнуть лодки, находившейся всего на пятнадцать футов дальше?
– Но я уже говорил, я был отчасти ошеломлен, когда вынырнул, а она так сильно билась и кричала...
– Но ведь тут же была лодка - не дальше, чем в тридцати пяти футах, как вы сами сказали (что-то очень далеко ее отнесло за такое короткое время, должен заметить!). После этого вы сумели проплыть пятьсот футов до берега - и вы хотите сказать, что не могли доплыть до этой лодки и подтолкнуть ее к Роберте, чтобы она успела спастись? Ведь она билась, стараясь удержаться на поверхности, так?
– Да, сэр. Но я сперва был совсем ошарашен, - хмуро оправдывался Клайд, чувствуя на себе неотступные пристальные взгляды всех присяжных и зрителей, - и... и... (напряженная подозрительность и недоверие всего зала придавили его неимоверной тяжестью, и мужество едва не покинуло его; он путался и заикался) и, наверно, я недостаточно быстро соображал, что надо делать. К тому же я боялся, что если я подплыву к ней ближе...
– Да-да, знаю: нравственный и умственный трус, - ехидно усмехнулся Мейсон.
– К тому же очень медленно соображаете, когда вам выгодно медлить, и очень быстро - когда вам выгодно действовать быстро. Так, что ли?
– Нет, сэр.
– Ладно, если не так, скажите-ка мне вот что, Грифитс: почему, когда вы через несколько минут выбрались из воды, у вас хватило присутствия духа задержаться и спрятать этот штатив, прежде чем уйти в лес, а когда надо было спасать мисс Олден, вы оказались так "ошарашены", что не могли и пальцем шевельнуть? Как это вы сразу стали таким спокойным и расчетливым, едва ступили на берег? Что вы на это скажете?"
– Ну... я... я ведь говорил... после я понял, что больше мне ничего не остается делать.
– Да, все мы это знаем. А вы не думаете, что после столь сильной паники, пережитой в воде, нужна была весьма трезвая голова, чтобы в подобную минуту задержаться ради такой предосторожности - прятать этот штатив? Как же это вы сумели так здраво подумать о штативе, а за несколько минут до того совсем не в силах были подумать о лодке?
– Но... ведь...
– Вы не желали, чтобы она осталась жива, несмотря на этот ваш выдуманный душевный переворот! Разве не так?
– заорал Мейсон.
– Это и есть мрачная, прискорбная истина. Она тонула, а вам только того и надо было, и вы попросту дали ей утонуть! Разве не так?
Его трясло, когда он выкрикивал все это. А Клайд глядел на лодку, и ему со страшной, потрясающей ясностью представились глаза Роберты и ее предсмертные крики... Он отшатнулся и съежился в кресле: в своем толковании Мейсон был слишком близок к тому, что произошло на самом деле, и это ужаснуло Клайда. Ведь ни разу, даже Джефсону и Белнепу, он не признавался, что, когда Роберта оказалась в воде, он не захотел ее спасти. Неизменно скрывая истину, он утверждал, будто хотел ее спасти, но все случилось так быстро, а он был так ошеломлен и так испуган ее криками и отчаянной борьбой за жизнь, что не в силах был что-либо предпринять, прежде чем она пошла ко дну.
– Я... я хотел ее спасти, - пробормотал он; лицо его посерело, - но... но... как я сказал, я был оглушен... и... и...
– Вы же знаете, что все это ложь!
– крикнул Мейсон, надвигаясь на Клайда; он поднял свои сильные руки, обезображенное лицо его пылало гневом, словно уродливая маска мстительной Немезиды или фурии.
– Знаете, что умышленно, с хладнокровным коварством позволили этой несчастной, измученной девушке умереть, хотя могли бы спасти ее так же легко, как легко могли проплыть пятьдесят из тех пятисот футов, которые вы проплыли ради собственного спасения! Так или нет?
Теперь Мейсон был убежден, что точно знает, каким образом Клайд убил Роберту, - что-то в лице и поведении Клайда убедило его в этом, - и он решил непременно вырвать у обвиняемого это признание. Впрочем, Белнеп уже вскочил на ноги, заявляя протест: присяжных недопустимым образом восстанавливают против его подзащитного, а потому он вправе требовать - и требует - отменить весь этот судебный процесс как неправильный и недействительный, - заявление, которое Оберуолцер решительно отклонил. Все же Клайд успел возразить Мейсону, хотя и крайне слабым и жалким тоном:
– Нет, нет! Я этого не делал! Я хотел спасти ее, но не мог!
Но все в Клайде (и это заметил каждый присяжный) выдавало человека, который и в самом деле лжет, и в самом деле - умом и сердцем трус, каким его упорно изображал Белнеп, и, что хуже всего, - в самом деле виновен в смерти Роберты. В конце концов, спрашивал себя каждый присяжный, слушая Клайда, почему же он не мог ее спасти, если у него хватило сил потом доплыть до берега? Или, во всяком случае, почему он не поплыл к лодке и не помог Роберте за нее ухватиться?
– Она весила всего сто фунтов, так?
– в лихорадочном возбуждении продолжал Мейсон.
– Пожалуй, да.
– А вы? Сколько вы весили в то время?
– Сто сорок или около того, - ответил Клайд.
– И мужчина, который весит сто сорок фунтов, - язвительно произнес Мейсон, обращаясь к присяжным, - боится приблизиться к слабой, больной, маленькой и легонькой девушке, когда она тонет, из страха, как бы она не уцепилась за него и не затащила под воду! Да еще когда в пятнадцати или двадцати футах от него - прекрасная лодка, достаточно крепкая, чтобы выдержать трех или четырех человек! Что это, по-вашему?