Американские боги
Шрифт:
Среда сказал ему еще раз.
На сей раз Тень почти запомнил. Имя вертелось у него на кончике языка. Жаль, что он не слушал внимательнее, когда Среда говорил. Тень оставил попытки вспомнить.
– Кто сядет за руль? – спросил он.
– Ты, – отозвался Среда.
Они спустились по лестнице на оледенелую дорожку, а по ней туда, где стоял черный «линкольн». Тень сел за руль.
Входящего в казино со всех сторон одолевают искушения, и чтобы отклонить, их нужно быть каменным, безмозглым и на удивление лишенным жадности. Только послушайте: автоматные очереди серебряных монет, которые валятся и льются на подносик однорукого бандита и, пересыпаясь
Все казино владеют тайной, которую они скрывают, охраняют и ценят как святейшую из своих мистерий. Ибо большинство людей играют не ради того, чтобы выиграть деньги, хотя это и рекламируют, продают, утверждают и видят во сне. Но это просто утешительная ложь, которая помогает игрокам войти в огромные, вечно открытые, манящие двери.
А тайна такова: играют для того, чтобы деньги проиграть. Люди приходят в казино ради мгновений, в которые чувствуют себя живыми, ради того, чтобы катиться с вращающимся колесом и поворачиваться с картами и теряться с монетами в щелях автоматов. Они могут хвастать ночами выигранными суммами, пачками банкнот, унесенными из казино, но бережно хранят, тайно лелеют в душе свои проигрыши. Это своего рода жертвоприношение.
Деньги текут через казино непрерывным потоком зелени и серебра, льются из рук в руки, от игрока к крупье, а потом к кассиру, к менеджеру, к охране и оказываются наконец в святая святых, в счетной комнате. И здесь, в тишине, они отдыхают, здесь зеленые банкноты сортируют, укладывают в пачки, снабжают индексом. Эта счетная комната понемногу отходит в прошлое, ибо все больше и больше через казино текут виртуальные деньги: электрическая последовательность «вкл.-выкл.», последовательность, несущаяся по телефонным линиям.
В счетной комнате сидят трое мужчин, которые считают деньги под стеклянным, пристальным взглядом камеры, которую они видят, и взорами невидимых насекомых-камер, которых они не замечают. За смену каждый из троих считает больше денег, чем когда-либо получит в зарплату за всю свою жизнью. И каждый во сне считает деньги, любуется пачками и бумажными ленточками и цифрами, что неизбежно растут, что сортируют и теряют. И каждый из троих не реже раза в неделю праздно спрашивает себя, как обмануть охрану и системы защиты казино и убежать с таким мешком, какой сможешь утащить, и неохотно все они, рассмотрев мечту и сочтя ее непрактичной, удовлетворяются надежным чеком, избегая двойной дорожки – тюрьмы и безымянной могилы.
И в этой святая святых, где трое сидя считают деньги, где стоя наблюдают за ними охранники, которые приносят и уносят мешки, есть и еще одно лицо. Его антрацитовый костюм безупречен, его волосы темны, он не носит ни бороды, ни усов, а его лицо и манеры во всех смыслах непримечательны. Никто из остальных не отдает себе отчета в его присутствии, а если когда и замечают его, то забывают мгновенно.
Под конец смены двери открываются, и человек в антрацитовом костюме выходит из комнаты вслед за охранниками, идет с ними по коридорам, слыша, как шуршат по коврам с монограммами мерные шаги. Деньги в ручных сейфах везут на тележке к внутреннему грузовому отсеку, где сваливают в бронированную машину. И когда открываются ворота внизу пандуса, чтобы выпустить бронированную машину на предрассветные улицы Лас-Вегаса, человек в антрацитовом костюме проходит никем не замеченный в те же ворота и прогулочным шагом спускается на тротуар. Он даже не поднимает глаз, чтобы поглядеть на имитацию Нью-Йорка слева.
Лас-Вегас давно уже превратился в сказочный город из детской книжки с картинками: вот волшебный замок, а вот черная пирамида со сфинксами по бокам проецирует во тьму белый свет, будто посадочные огни для НЛО, и повсюду неоновые оракулы и мерцающие экраны предрекают счастье и удачу, рекламируют певцов, комиков и фокусников, проживающих здесь же или гастролирующих в городе, и вечно вспыхивают, манят и зовут огни. Раз в час извергается светом и пламенем вулкан. Раз в час пиратская шхуна топит военный корабль.
Человек в антрацитовом костюме неспешно прогуливается по городу, прислушиваясь к течению через него денег. Летом жар печет улицы, и двери каждого магазинчика, мимо которого он проходит, выдыхают в потный зной морозный кондиционированный воздух и холодят его кожу. В пустыне тоже бывает зима, и улицы сейчас пронизывает сухой холод, который человек в антрацитовом костюме любит и ценит. В его мыслях перемещение денег складывается в изящную решетчатую конструкцию, трехмерную «Колыбель для Кошки» движения и света. Именно этим привлекает его город посреди пустыни: скоростью движения, тем, как текут с места на места, из рук в руки деньги; это – его восторг, это – его кайф, это влечет его, как улицы наркомана.
По проезжей части за ним медленно едет такси, держась немного поодаль. Он его не замечает; ему даже в голову не приходит заметить его: его самого замечают так редко, что сама мысль о том, что за ним могут следовать, представляется ему почти немыслимой.
Четыре часа утра, и его притягивают отель и казино, вот уже тридцать лет как вышедшие из моды, но еще открытые до завтрашнего дня или до первого числа какого-то месяца, когда их снесут и, построив на их месте дворец удовольствий, раз и навсегда позабудут. Никто не знает человека в антрацитовом костюме, никто его не помнит, но вестибюль отеля обшарпан, безвкусен и тих, и воздух в нем синий от старого сигаретного дыма, и кто-то вот-вот проиграет несколько миллионов долларов в покер в частной комнате наверху. Человек в антрацитовом костюме садится за столик, и официантка не обращает на него внимания. Попсовая вариация «Почему бы и не ты?» звучит так тихо, что ложится на подсознание. Пять имитаторов Элвиса Пресли, каждый в комбинезоне своего цвета, смотрят позднюю трансляцию футбольного матча по телевизору в баре.
Крупный человек в светло-сером костюме присаживается у столика, и, замечая его, пусть даже и не видя человека в темном костюме, официантка, слишком худая, чтобы быть хорошенькой, слишком анорексичная, чтобы работать в «Луксоре» или «Тропикане», считающая минуты до конца смены, с улыбкой подходит прямо к нему.
– Вы восхитительны сегодня, моя дорогая, отрада для этих старых глаз, – говорит он, и, почуяв большие чаевые, официантка улыбается шире.
Человек в светло-сером костюме заказывает «джека дэниэлса» себе и «лафроайг» с водой для человека в антрацитовом костюме, который сидит рядом с ним.
– Знаешь, – говорит человек в светло-сером костюме, когда приносят напитки, – лучшие стихи, какие когда-либо сочинили в истории этой треклятой страны, были произнесены Канадой Биллом Джонсом в тысяча восемьсот пятьдесят третьем в БатонРуж, когда его обчищали в подстроенной игре в фаро. Джордж Девол, который, как и Канада Билл, был не из тех, кто преминет пощипать старого простака, отвел Билла в сторону и сказал, мол, неужели он не видит, что игра ведется нечестно. А Канада Билл пожал со вздохом плечами и сказал: «Знаю. Но это единственная игра в городе». А потом вернулся к столу.