Американские рассказы и повести в жанре "ужаса" 20-50 годов
Шрифт:
— Я должен на что-то жить! — вскричал рыбак с неменьшей страстью. — Отними лодку — и я подохну с голоду! Где я потом достану такую? Она жемчужина среди лодок, второй такой не найти!
Турлох потянулся к браслету на левой руке. — Я заплачу тебе. Этот браслет надел мне своими руками король Бриан перед битвой под Клонтарфом. Возьми; я не трогал его, когда голодал, но сейчас, видно, делать нечего.
Но рыбак мотнул головой; в глазах его горели упрямые огоньки. — Нет! — произнес он с непостижимой логикой ирландца. — Моя хижина не место для браслета, которого касались руки Бриана. Оставь его себе — и ради всех святых, если тебе уж так нужно, забирай лодку.
— Я отдам ее, когда вернусь, — обещал Турлох. — И кто знает, может быть, в придачу ты получишь золотую цепь, что свисает сейчас с бычьей шеи какого-нибудь
Хмурое, тоскливое утро. Выл ветер, монотонная жалоба моря поднимала все печали, что таятся в глубинах сердца. Рыбак стоял на скале и смотрел, как крошечное суденышко плывет, словно змея скользя между скалами; наконец, волны вынесли ее в открытое море, то накрывая, то подкидывая как перышко. Ветер надул ее парус, легкая лодка закачалась и стала крениться, затем выровнялась и понеслась вперед. Все меньше и меньше становилась она, пока не превратилась в мелькающую точку. Скоро снежные вихри скрыли ее от глаз рыбака.
Турлох частично сознавал безумие своего замысла. Но его приучили презирать трудности и опасность. Холод, ледяные порывы ветра, мокрый снег — другой не выдержал бы, но его все это лишь заставило удвоить усилия. Он был живуч и увертлив, словно волк. Даже среди людей, чья стойкость приводила в изумление лучших норманнских воинов, Турлох выделялся особой крепостью. Когда он родился, его сразу же опустили в сугроб, чтобы проверить, достаточно ли он здоров; так он получил право на жизнь. Его детство и юность прошли в горах, на побережье и в угрюмых болотах запада. До наступления зрелости он ни разу ни покрывал тело шерстяной тканью; волчья шкура служила одеждой сыну главы далкассийцев. Прежде, до того как клан изгнал его, он мог целый день бежать наперегонки с лошадью и утомить ее; он не знал равных в плавании. Теперь, когда козни завистливых родичей заставили его скитаться подобно одинокому волку, он обладал звериной силой и упорством, непостижимым для человека, выросшего в условиях цивилизации.
Перестал идти снег, небо прояснилось, ветер дул в прежнем направлении. Турлох держался линии берега, избегая рифов, о которые лодка в любой момент грозила разбиться. Не зная усталости, он работал веслом, румпелем, направлял парус. И он сумел выстоять там, где не продержался бы ни один из сотни умелых мореплавателей. Он не нуждался в отдыхе; не прерывая усилий, питался скудной пищей, которой снабдил его рыбак. К тому времени, когда на горизонте показался мыс Малина, погода резко переменилась. Море было еще неспокойным, но вместо шквального ветра дул свежий бриз, подгонявший лодку вперед. Дни и ночи сливались в бесконечную серую полосу; Турлох плыл на юг. Только однажды он пристал к берегу, чтобы пополнить запас воды, и проспал несколько часов.
Работая веслом, он вспомнил о том, что сказал ему на прощанье рыбак: «Как же ты рискуешь жизнью ради тех, кто назначил награду за твою голову?»
Турлох пожал плечами. Разве есть сила, способная разорвать узы кровного родства? То, что люди клана вышвырнули его вон, чтобы он испустил дух словно загнанный волк среди болот, не меняло главного — они были родичи. А Мойра, маленькая Мойра, дочь Муртага и Килбах, была тут ни при чем. Он хорошо помнил ее, — в детстве они вместе играли, — помнил серые бездонные глаза, сверкающие волны черных волос, матовую белизну кожи. Даже ребенком она отличалась необыкновенной красотой. Да она и сейчас ребенок, ведь он, Турлох, еще молод, а она намного моложе его. И теперь ее увозят на север, чтобы насильно выдать замуж за разбойника-норманна. Торфел Красивый, Торфел Прекрасный, — при мысли о своем враге Турлох громко проклял его, помянув богов тех времен, когда его племя еще не знало Креста. Перед глазами расплылся красный туман ярости, и морские волны на мгновение окрасились в багровый цвет. Знатная ирландская девушка покорно ждет своей участи в логове норманнского пирата… Турлох яростным рывком повернул руль, направив лодку в открытое море.
Путь, который он избрал, — долгий путь от мыса Малина до Хельни, — пролегал по вздымающимся волнам открытого моря. Он должен добраться до небольшого клочка земли, лежащего среди других таких островков между Муллом и Гебридами. Современный моряк, вооруженный компасом и лоцией, с трудом нашел бы его. У Турлоха не было ни того, ни
Когда Турлох заметил крошечный остров, до Хельни было еще далеко. Турлох знал, что он считается необитаемым, но здесь можно найти пресную воду; решив отклониться от курса, он подплыл к нему. Остров Мечей, так назывался этот клочок земли; почему, никто не знал. Приблизившись, Турлох увидел две лодки, оставленные среди прибрежных камней. Он сразу понял, в чем дело. Одна грубо сработана, похожа на его лодку, но намного больше. Вторая — длинная, с низкой посадкой: гребное судно викингов. Их хозяев нигде не видно. Турлох прислушался, стараясь уловить далекий звон мечей или боевые клики воинов, но вокруг царила мертвая тишина. Должно быть, рыбаки с Шетландских островов, подумал он; их заметили со своего корабля разбойники, либо все произошло на каком-нибудь другом острове. Пираты стали преследовать рыбаков. Но погоня оказалась долгой, а путь — длинней, чем они рассчитывали: иначе они не пустились бы за добычей в открытой лодке. Однако, ослепленные жаждой крови, пираты уже не думали о возвращении: они гнались бы за своей жертвой и сотню миль сквозь бурю и шквал.
Турлох подплыл к берегу, накинул веревку на ближайший валун и выпрыгнул из лодки, держа топор наготове. И тут неподалеку он увидел груду трупов. Несколько быстрых шагов — и перед ним предстала странная картина. Пятнадцать рыжебородых датчан лежали в луже собственной крови. Их бездыханные тела образовали круг. А внутри покоились их убийцы. Турлоху никогда не приходилось видеть подобных людей. Они отличались маленьким ростом и очень смуглой кожей; черными были широко раскрытые глаза мертвецов. Их тела не защищала кольчуга, руки сжимали сломанные мечи и кинжалы. Вокруг разбросаны стрелы, отскочившие от стальных доспехов викингов, и Турлох с удивлением отметил, что их наконечники сделаны из кремня.
— Да, здесь была жестокая сеча, — пробормотал он. — Нечасто можно встретить такое упорство. Кто эти люди? Сколько ни плавал я в здешних водах, ни разу не встречал таких, как они. Семеро — всего лишь семеро? Где их товарищи, что помогли им справиться с датчанами?
Но на земле не было следов, ведущих от места битвы.
— Значит всего семеро, семеро против пятнадцати. Но все пятнадцать лежат бездыханные рядом с ними. Что же это за воители, способные уничтожить превосходящий их вдвое отряд викингов? Маленького роста, без кольчуги. И все же…
Внезапно ему пришла в голову новая мысль. Почему люди незнакомого племени не рассеялись, не попытались спастись бегством, спрятавшись в лесах острова? Но ответ он, кажется, уже нашел. Среди груды тел лежал странный предмет: статуя, высеченная из черного камня или вырезанная из дерева, которая изображала какого-то человека. Около пяти футов в высоту, она настолько живо передавала выражение его лица, что Турлох невольно отшатнулся. На статуе, наполовину прикрывая ее, лежал труп старика, изрубленного так, что трудно было узнать человека в этом куске кровавого мяса. Своей тонкой рукой он обхватил изваяние; вторую вытянул, пальцы крепко сжимали нож из кремня, по рукоять погруженный в грудь викинга. Турлох отметил про себя, что тела всех семерых покрыты страшными ранами. Немалых усилий стоило их свалить — они сражались, пока враги буквально не изрубили их в куски, но умирая, отправили на тот свет своих обидчиков. В широко раскрытых глазах смуглых людей застыла решимость отчаяния. Турлох заметил, как их пальцы все еще сжимают бороды врагов. Один из них лежал, придавленный трупом огромного датчанина, на теле которого, казалось, не было ни единой раны. Но приглядевшись, Турлох увидел, что смуглый человек, словно волк, намертво впился зубами в бычью шею викинга.