Американский детектив
Шрифт:
— Если бы командовал я, — заявил Коррел, — то немедленно отправил бы на штурм полицейских с винтовками и слезоточивым газом...
— Слава Богу, что вы не командуете, — осадил его Прескот. — Почему бы вам не заняться возникшей пробкой и не предоставить полиции заниматься своей работой?
— Это совсем другое дело. Мне нужны распоряжения вышестоящего начальства. Они сейчас консультируются. Хотя какого черта тут консультироваться? Нужно развести поезда к северу и югу от запертого участка. Но по-прежнему останется разрыв в милю длиной, где выведены из строя все четыре пути, причем в самом центре города. Если бы вы мне разрешили дать питание на два пути, даже на один...
— Ничего мы разрешить не можем.
— Вы хотите сказать, что эти убийцы не позволяют восстановить питание? И вы терпите приказы от банды мерзких пиратов? Это же чистой воды пиратство!
— Постарайтесь успокоиться, — посоветовал Прескот. — Вы получите свою дорогу примерно через час, с точностью до нескольких минут... или нескольких жизней.
— Целый час, — воскликнул Коррел. — Вы понимаете, что приближается час пик? Час пик — а у нас вышел из строя целый участок. Сумасшедший дом!
— Пелхэм Час Двадцать Три, — произнес Прескот в микрофон. — Вызываю Пелхэм Час Двадцать Три.
— Откуда вы знаете, что эти подонки не блефуют? С чего вы взяли, что они не ожидают, что мы будем бороться за жизни пассажиров?
— Бороться за жизни, — повторил Прескот. — А вы штучка, Коррел, ещё какая штучка.
— Они сказали, что начнут убивать пассажиров, но, может быть, это просто блеф?
— Как блеф с Доловичем?
— О, Господи! — Настроение Коррела снова резко изменилось, глаза его наполнились слезами. — Толстяк Каз... Он был замечательным человеком. Белым человеком.
— Коррел, вам следует очень внимательно следить за своим языком.
— Старина Каз. Он был настоящим путейцем, как в старое время. Пат Бердик мог бы им гордиться.
— Если он полез под пули, то просто дурака свалял, — заметил Прескот. — А кто такой Пат Бердик?
— Пат Бердик? Это легенда. Величайший из старых начальников дистанций. О нем ходит множество историй. Могу рассказать целую дюжину.
— Может быть, в другой раз.
— Однажды, — продолжал Коррел, — поезд остановился без десяти пять. Представляете, за десять минут до пяти! Буквально перед самым часом пик!
— Я хочу попробовать вызвать их снова, — заметил Прескот.
— Машинист позвонил по телефону, — это было задолго до появления двусторонней радиосвязи, — и сказал, что на путях прямо перед поездом лежит мертвец. Пат спрашивает: "Вы уверены, что он мертв?" "Конечно уверен", отвечает машинист. — Он твердый, как бревно." — Тогда Пат кричит: "Тогда, черт тебя подери, прислони его к колонне и езжай дальше. Мы заберем его, когда пройдет час пик!"
— Центр управления вызывает Пелхэм Час Двадцать Три...
— Вот такого сорта путейцем был Каз Долович. Знаете, что сказал бы сейчас Каз? Он бы сказал: "Не думай обо мне, дружище Френк, думай, как наладить движение". Каз захотел бы, чтобы все шло именно так.
— Пелхэм Час Двадцать Три вызывает центр управления. Пелхэм Час Двадцать Три вызывает лейтенанта Прескота в центре управления.
Прескот нажал на кнопку передатчика.
— Прескот слушает. Говорите, Пелхэм Час Двадцать Три.
— Лейтенант, я смотрю на часы. На них два тридцать семь. У вас осталось тридцать шесть минут.
— Сволочи, — буркнул Коррел. — Мерзкие убийцы.
— Заткнитесь, — отрезал Прескот. Потом произнес в микрофон: — Будьте же благоразумны. Мы готовы с вами сотрудничать. Но вы не даете нам времени все подготовить.
— Тридцать шесть минут. Вы меня поняли?
— Я вас понял, но этого слишком мало. Вы же имеете дело с властями. А они слишком медленно поворачиваются.
— Пора научиться вертеться быстрее.
— Все вертится. Но вы же понимаете, у нас нет наготове миллиона.
— Вы ещё не подтвердили, что заплатите. Достать деньги не так трудно, если отнестись к этому всерьез.
— Я простой полицейский, и не слишком хорошо разбираюсь в таких вещах.
— Тогда найдите того, кто разбирается. Время идет.
— Я свяжусь с вами, как только будут новости, — заверил Прескот. Проявите терпение. Просто больше никого не убивайте.
— Больше никого? Что вы имеете в виду,
Какая грубая ошибка, — ужаснулся Прескот, — ведь они не знают, что кто-то был свидетелем смерти Доловича.
— Люди, которые вернулись на станцию, слышали стрельбу. Мы предположили, что стреляли вы. Это был один из пассажиров?
— Нет, мы кого-то пристрелили на путях. И убьем любого, кто сюда сунется. Пассажиров тоже. Имейте это в виду. Любая провокация — и одному заложнику конец.
— Пассажиры ни в чем не виноваты, Не трогайте их!
— Осталось тридцать пять минут. Свяжитесь со мной, когда получите известие о деньгах. Поняли?
— Понял. Я снова ва прошу — не трогайте людей.
— Мы тронем столько, сколько понадобится.
— Я скоро с вами свяжусь, — пообещал Прескот. — Конец связи. — Он откинулся в кресле, изнемогая от сдерживаемой ярости.
— Господи! — воскликнул Коррел. — Слушая, как вы упрашиваете этого подонка, я стыжусь, что я — американец.
— Пошли к черту! — рявкнул Прескот. — Забавляйтесь со своими поездами.
Его честь, господин мэр, лежал в постели в своей квартире на втором этаже особняка Грейси. У него текло из носа, страшно болела голова, ныли все кости и температура достигала 39,2°. Этого было вполне достаточно, чтобы обвинить его многочисленных врагов как в городе, так и вне его, в заговоре, жертвой которого он стал. Но мэр понимал, что было бы чистой паранойей подозревать Другую Сторону в том, что они, скажем, подсадили вирус гриппа на край его бокала с мартини, — у них просто не хватило бы воображения придумать такой трюк.