Американский детектив
Шрифт:
Он удалился, Диди вошла в комнату. Выглядела она весьма торжественно и готова была расплакаться..
— Врач сказал, что ты ранен не очень тяжело. Скажи мне правду.
— Небольшое ранение.
Из её глаз скатилось несколько слезинок. Потом она сняла очки и поцеловала его в губы.
— Со мной все в порядке, — заверил Барри. — Диди, я очень рад, что ты пришла.
— А почему бы я могла не прийти? — нахмурилась она.
— Как ты узнала, где я?
— Как узнала? Радио и телевидение только про тебя и твердят. Том, тебе очень больно?
— Герои боли не чувствуют.
Она поцеловала его и уронила на лицо несколько слезинок.
— Я не могу
— Я ничего не чувствую. Обо мне очень заботятся. Выгляни в окно. Посмотри, какой вид!.
Она подняла его руку, прижала к щеке, поцеловала каждый палец и только потом отпустила и выглянула в окно.
— Великолепный вид, — сказал Берри.
Какую-то долю секунды она колебалась, но потом решилась:
— Я должна это сказать. Ты рисковал жизнью ради недостойного дела.
Я этого не делал, — подумал он и попытался её отвлечь.
— Недавно здесь были мэр с комиссаром полиции. Приходили меня навестить. Меня повысили. Теперь я детектив. Видимо, третьего класса.
— Тебя же могли убить!
— Это моя работа. Я — полицейский.
— Погибнуть ради того, чтобы спасти городу миллион долларов!
— Там же были люди, Диди, — мягко заметил он.
— Сейчас я не стану с тобой спорить. Не могу, когда ты ранен.
— Но?
— Но когда ты почувствуешь себя лучше, я намерена добиться от тебя обещания, что ты уйдешь из полиции.
— А когда я почувствую себя лучше, то намерен добиться от тебя обещания, что ты уйдешь из Движения.
— Если ты не понимаешь разницы между службой угнетателям и борьбой за свободу и права человека...
— Диди, не нужно речей. Я знаю, у тебя есть убеждения, но они есть и у меня.
— Свиньи? Это в них ты веришь? Ты же сам говорил, что у тебя миллион сомнений.
— Может быть, не миллион, но какие-то сомнения, конечно, есть. Но их недостаточно, чтобы меня обескуражить. — Он протянул к ней руку, Диди отшатнулась, но потом уступила. — Мне нравится моя работа. Конечно, не вся. В полиции есть очень грязная работа. Я ещё точно не представляю все пропорции.
— Тебя заманили, — глаза её потемнели, но руку его она не отбросила. Тебе подсунули конфетку, и ты на неё купился.
Он покачал головой.
— Я намерен оставаться там, пока не разберусь, что к чему. А тогда я либо куплюсь, либо уйду.
В дверях появился врач.
— Мне очень жаль, но вам пора.
— Думаю, нам лучше перестать встречаться, — Диди заторопилась к двери, потом остановилась и оглянулась.
Он подумал о каких-то увещеваниях, может быть даже мольбах, но ничего не сказал. Игра закончилась. Закончилась изматывающая, восхитительная, но в конце концов детская игра, в которую они так давно играли. Результат был очевиден, противоречия оказались непримиримыми. Следовало посмотреть правде в глаза.
— Тебе решать, Диди, — сказал он. — Я хочу сказать только одно прежде как слудет подумай.
Он не увидел, как уходила Диди: врач закрыл дверь.
— Минут через десять — пятнадцать минут вы начнете ощущать боль, предупредил он.
Берри подозрительно покосился на него, но потом понял, о чем речь. Врач говорил о физической боли.
В конце концов в девять часов Лонгмен включил радио. Новости несколько обновились, но результатов не было, только одно упоминание об исчезнувшем банлите — полиция прилагает все усилия, чтобы его обнаружить. Он выключил радио и пошел на кухню, не для того, чтобы чем-то заняться, просто
Он взглянул на пластик кухонного стола и впервые заметил, насколько тот безобразен, как сильно вытерся, весь покрылся трещинами и порезами. Ну, хорошо, теперь он сможет себе позволить купить новый. Может позволить себе жить в любом другом месте, в любой части страны, которую выберет, в любой части света, если уж на то пошло. Это может быть Флорида, как он раньше планировал. Круглый год солнце, почти никакой одежды, рыбалка, может быть даже с какой-нибудь вдовушкой, ищущей развлечений...
Полмиллиона. Это слишком много для него. Ведь предполагалась только четверть миллиона. Так что же теперь, выбросить их, что ли? Он улыбнулся, наверное впервые за неделю. Но улыбка исчезла при воспоминании о трех телах, оставшихся в туннеле. Три небольших холмика, прикрытых простынями. Возможно, хотя камера этого не показала, продолжающих истекать кровью. Трое мертвых и один из всех оставшихся в живых — Уолли Лонгмен.
Он представил, как они лежат на холодных плитах морга. Но, если не считать Райдера, это его совсем не тронуло. Уэлкам был просто животным, а Стивер... ну, нельзя сказать, что он не любил Стивера, но тот тоже был животным, вроде послушной собаки, скажем так, доберман, выдрессированный, чтобы исполнять команды. Впрочем, про Райдера он тоже думал не слишком долго. Да, со смертью Райдера он потерял — но что? Не друга, они с Райдером никогда не были настоящими друзьями. Коллегу — вот, может быть, подходящее слово. Он испытывал большое уважение к Райдеру, восхищался его выдержкой, смелостью, хладнокровием. Но прежде всего, Райдер хорошо к нему относился, а таких людей было не так много.
Что стал бы делать Райдер, останься он в живых? Ну, наверняка не волновался, просто сидел бы и читал в своем жилище — большой безликой комнате, обставленной убого, как армейский барак. Ему не следовало тревожиться по поводу полиции, не было никакого досье, никаких отпечатков пальцев, никакого точного описания внешности, в живых не осталось ни одного сообщника, чтобы случайно его выдать. Он чувствовал себя в полной безопасности.
Ну, — подумал Лонгмен, — если он даже и нервничает в ситуации, в которой Райдер сохранял бы полное спокойствие, все равно он тоже неплохо устроился.
Испытал удовольствие при этой мысли, он вскочил. Почувствовал себя полным энергии и начал крутиться возле стола, освобождая его, прежде чем его радостные возгласы привлекут внимание соседей.
Он все ещё метался вокруг стола, когда в дверь постучали. Он окаменел от ужаса, и горячая волна вновь залила все тело.
Стук повторился, потом раздался голос:
— Эй, мистер Лонгмен? Это полиция. Я хотел бы с вами поговорить.
Лонгмен посмотрел на дверь. Покрытую толстым слоем краски её поверхность наполовину закрывал большой календарь, изображавшим симпатичную девицу в трусиках и без лифчика, скосившую глаза на собственные груди. Три замка. Три мощных замка, которые не открыть ни одному полицейскому. Что сделал бы Райдер? Райдер сделал бы то, что говорил, когда инструктировал его, как поступать в подобной ситуации. Открыл бы дверь и ответил на вопросы полицейского. Но Райдер не предвидел собственной гибели и того, что деньги окажутся здесь, а не на квартире Райдера, как планировалось.