Американский принц
Шрифт:
Эш возвращается за свой стол, и я ухожу, не попрощавшись. Сегодня я увижусь с ним чуть позже, и послезавтра, и после-послезавтра. Такое количество встреч не требуют прощания.
Такое количество встреч ничего не стоят, когда я лишен любви, которой хочу. Только добравшись до своего кабинета, я понимаю, что Эш так и не ответил на мой вопрос: «Все разрушено? Я все испортил?» И он не ответил, потому что мы оба уже знали ответ. Он отзывается резким, болезненным гулом глубоко в моей душе, проникая в каждую клеточку.
Да. Я действительно все испортил.
* * *
Грир
Сегодня она так же спокойна и бледна, как была разгорячена и разъярена в своем кабинете, когда я рассказал ей об Абилин, и это причиняет мне боль по причинам, которые я не могу объяснить. Видеть ее такой сдержанной и спокойной на похоронах своего дедушки — так в духе Грир, с ее царственной сдержанностью, с непоколебимым самообладанием. Это провоцирует ломку и восхищение, и я вспоминаю все те моменты, когда она извивалась с покрасневшим лицом подо мной и на мне, все те моменты, когда она оказывала мне честь, позволяя видеть ее слезы. Сейчас я завидую этим слезам от одной мысли о том, что Эш — тот мужчина, который может стереть их с ее лица и поддержать ее, когда она раствориться в своей боли.
От этой ревности я сам едва не расплакался.
Рядом со мной Абилин также олицетворяет собой картинку в стиле «олд мани»: стройная и невозмутимая, в облегающем черном платье и на высоких каблуках, с рыжими волосами, собранными сзади в длинный гладкий хвост. Сегодня утром, когда я заезжал за ней, был момент, когда мне показалось, что Абилин вот-вот заплачет; удивительно, она не сказала ничего колкого или кокетливого и всю дорогу смотрела в окно, теребя пальцами край своего клатча. Из чувства элементарной человеческой вежливости я спросил, как она себя чувствует.
И отнюдь не из вежливости добавил:
— Ты же знаешь, что Мелвас убил его, правда?
Она не ответила.
— Тот самый Мелвас, которому ты помогла с похищением Грир. Каково это?
Она бросила на меня уничтожающий взгляд, ее голубые глаза были цвета океанских глубин, в которых обитают хищные рыбы.
— Я любила своего дедушку. И если ты хоть еще хоть раз намекнешь, что я имею к этому какое-то отношение и что я счастлива…
— Вовсе нет, — мягко возразил ей. — Я просто говорю о том, что все твои тщательно продуманные планы мести возвращаются бумерангом.
Я ожидал ответной реплики, злобного напоминания о том, что я — и, соответственно, моя сестра, Эш и другие люди, которых любил, — все еще находятся у нее под каблуком, но ничего не последовало. Она просто снова уставилась в окно и не проронила ни слова, пока мы не оказались в церкви. В тот момент, когда мы ступили на тротуар перед церковью, ее поведение изменилось. Подбородок приподнимался и опускался в нужные моменты, в улыбке было необходимое количество скорби и трепета, ее идеальный конский хвост красиво покачивался, когда она двигалась по притвору, пожимая руки и приветствуя скорбящих. Прекрасное представление,
Ей даже удается несколько раз шмыгнуть носом, да так, что она промокает свои большие, влажные от слез глаза. Она цепляется за мою руку, кладет голову на мое плечо, переплетает свои пальцы в перчатках с моими, как будто только мое сильное присутствие помогает ей пережить столь трудное время.
Я позволяю ей все это. На самом деле, у меня нет выбора, и я не могу оттолкнуть ее от себя посреди поминальной службы. Вместо этого я позволил ей это и притворился, что не она, а Грир обнимает меня, притворился, что утешаю ее. Я представляю себе лицо Морган, я смотрю на сильные плечи Эша, я напоминаю себе обо всех людях, которых защищаю, соглашаясь на условия Абилин.
Грир по-прежнему не смотрит на меня.
Служба заканчивается, и семья переходит в переднюю часть церкви, чтобы подготовиться к шествию на кладбище. И тут что-то происходит. В толпе одетых в черное скорбящих агенты секретной службы окружают Эша и Грир, чтобы вытолкать их через боковую дверь, возникает переполох, все в шоке.
А затем раздается крик.
Мы с Абилин стоим достаточно близко, чтобы увидеть женщину, держащую нож, Грир, отшатнувшуюся назад, а агентов, которые бросаются вперед. Я оказываюсь там раньше, чем успеваю опомниться, перепрыгивая через скамью и попадая в толпу паникующих скорбящих. Я подхожу к Грир и Эшу, он крепко обнимает ее, а она говорит:
— Я в порядке. Правда, я в порядке.
— Что случилось? — спрашиваю я Эша.
Он медленно качает головой.
— Я пока не знаю.
Но его взгляд многозначительно скользит по все еще переполненной церкви, по хаосу, в котором агенты выводят нападавшую из здания, и я понимаю, что он все знает, но мы не в том месте, чтобы говорить об этом. Грир поворачивается и впервые за сегодня смотрит на меня, в ее серых глазах нежность и любопытство. Я вижу, что она не только не пострадала, но и почти не расстроена, что, возможно, объяснимо. Женщина с ножом в переполненной церкви — совсем не то же самое, что быть похищенной и отданной в лапы такому человеку, как Мелвас. Даже несмотря на это, она держит себя в руках. Однако я потрясен, обнаружив, что мое собственное самообладание улетучилось. Руки дрожат, а сердце бьется где-то в районе горла, и теперь, когда я знаю, что она в безопасности, реальность всей этой опасности давит на меня еще сильнее. Что, если бы агенты чуть помедлили? Что, если бы та женщина действовала чуть быстрее? Что, если бы вместо того, чтобы стоять в объятиях Эша, она безвольно лежала бы на носилках в луже крови? Интересно, видит ли Грир все это по моему лицу, потому что она хмурит тонкие брови и едва заметно качает головой. Она не хочет, чтобы я волновался? Потому что у меня больше нет права волноваться?
— Нам пора домой, — говорит ей Эш. — Мы не знаем, безопасно ли на кладбище.
— Я иду на похороны, — твердо говорит она, отводя от меня взгляд. — Всего лишь одна женщина, одна сумасшедшая женщина. Нет причин подозревать, что на кладбище подготовили грандиозный заговор с целью убийства.
Я вмешиваюсь.
— Грир, ты не можешь. С тех пор, как ты вернулась из Карпатии, на тебя постоянно нападают, и…
Ее глаза сверкают, всю нежность как ветром сдувает.
— Вы не имеете права указывать мне, что делать. Ни один из вас. Я пойду на похороны своего дедушки, и все будет чертовски хорошо.