Американский психопат
Шрифт:
И затем:
— И не говори мне, что тебе нравится работа с детьми.
— Ну, мне хотелось бы путешествовать, — повествует она. — Или вернуться в школу, я не знаю, на самом деле…
Она задумчиво замолкает и простодушно заявляет:
— У меня такой период в жизни, когда кажется, что возможностей полно, но я такая… Я не знаю… я очень неуверенная.
— Мне также кажется, что для людей важно сознавать свои пределы.
Потом, ни с того ни с сего, я спрашиваю:
— А у тебя есть парень?
Она застенчиво улыбается, вспыхивает и говорит:
— Нет. Ничего серьезного.
— Интересно, —
Я открываю меню и изучаю цены.
— А ты с кем-нибудь встречаешься? — робко осмеливается она спросить.
Я решаю взять рыбу-лоцман с тюльпанами и корицей, и, вздыхая, ухожу от ответа:
— Просто я хочу серьезных отношений с особенным для меня человеком, — и, не дав ей времени на ответ, спрашиваю, что она будет заказывать.
— Наверное, макрель, — говорит она, и прищуривается. — С имбирем.
— А я буду рыбу-лоцман, — говорю я. — Мне начинает нравится. Рыба-лоцман, — говорю я, кивая.
Позже, после посредственного ужина и бутылки дорогого калифорнийского каберне-совиньон и одной порции крем брюле на двоих, я заказываю стаканчик пятидесятидолларового портвейна, а Джин пьет эспрессо без кофеина и спрашивает меня, откуда произошло название ресторана. Я рассказываю ей, ничего не придумывая, — хотя меня так и подмывает сказать какую-нибудь чушь, только чтобы посмотреть, поверит ли она. Сидя напротив Джин во мраке «Аркадии», легко поверить, что она проглотит все, что угодно, — ее влюбленность делает ее беззащитной. Я нахожу это на удивление неэротичным. Я даже мог бы рассказать ей про мою приверженность апартеиду и вынудить ее найти причины, по которым ей следует согласиться со мной и вложить крупную сумму денег в расистские организации, которы…
— Аркадия — это древняя область в Пелопоннесе, это в Греции. Она была основана в 370 году до нашей эры, и была полностью окружена горами. Ее крупнейшим городом был… Мегаполис, который стал и центром политической активности и столицей Аркадийской конфедерации…
Я делаю глоток портвейна, густого, крепкого и дорогого.
— Он был разрушен во время греческой войны за независимость.
Я снова замолкаю.
— Первоначально Пану поклонялись в Аркадии. Ты знаешь, кто такой был Пан?
Не сводя с меня глаз, она кивает.
— Его праздненства походили на праздненства Бахуса, — рассказываю я. — По ночам он резвился с нимфами, а вот днем любил… попугать путников… Отсюда произошло слово пан-ика.
Ну и так далее. Я поражен, что это сохранилось в моей памяти и, подняв глаза от портвейна, куда задумчиво смотрел, улыбаюсь ей. Она долго смущенно молчит, не зная, как отреагировать, но, в конце концов, глубоко заглядывает мне в глаза и подавшись вперед над столом, запинаясь, произносит:
— Это… так… интересно.
Это все, что она говорит, но больше от нее и не требуется.
11:34. Мы стоим на тротуаре перед домом Джин в Верхнем Вест Сайде. Швейцар осторожно наблюдает за нами, его взгляд следит за мной из подъезда, наполняя меня несказанным ужасом. Завеса звезд, миллионы рассеянных звезд сверкают на небе, их столько, что это унижает меня, и мне трудно это стерпеть. Я что-то говорю о тревожности, Джин пожимает плечами и кивает. Похоже, ее сознание не в ладах с языком, она словно пытается
— Ужин был замечательный, — говорит она. — Большое тебе спасибо.
— На самом деле еда была так себе, но пожалуйста, — пожимаю я плечами.
— Может, зайдешь, выпьешь что-нибудь? — спрашивает она чересчур небрежно. Но даже если мне не нравится ее поведение, это не значит, что я не хочу подняться — вот только что-то останавливает меня, подавляет жажду крови: швейцар? освещение подъезда? ее губная помада? К тому же я начинаю думать, что порнография значительно проще, чем реальный секс, и из-за поэтому гораздо приятнее.
— А у тебя есть пейот [39] ? — спрашиваю я.
Она озадаченно молчит.
— Что?
— Шучу, — говорю я, потом. — Слушай, я хочу посмотреть передачу Дэвида Леттермана, поэтому… — я замолкаю, не понимая, почему я медлю. — Мне надо идти.
— Ты можешь посмотреть его… — она останавливается, потом предлагает, — у меня.
Выдержав паузу, я спрашиваю:
— А у тебя есть кабельное?
— Да, — кивает она. — У меня есть кабельное.
39
Пейот — кактус, известный своими галюциногенными свойствами
Поставленный в тупик, я снова замолкаю, делаю вид, что должен обмозговать это.
— Да нет, ладно. Я лучше посмотрю… не по кабельному.
Она кидает на меня печальный, недоумевающий взгляд:
— Что случилось?
— Мне надо вернуть видеокассеты, — торопливо объясняю я.
Помолчав, она говорит:
— Сейчас? Но ведь уже… — она смотрит на свои часы, — почти полночь.
— Ну да, — говорю я, гораздо отрешеннее.
— Ну тогда… спокойной ночи, — произносит она.
Какие книги читает Джин? Заголовки проносятся у меня в голове: Как Заставить Мужчину Влюбиться в Вас. Как Сохранить Его Любовь Навечно. Венец — Делу Конец: Как Выйти Замуж За Год. Дополнение. В кармане пальто я тереблю пачку презервативов в футляре из страусиной кожи, купленных на прошлой неделе в Luc Benoit.
Но нет.
Нет.
После неловкого рукопожатия, она, не отпуская мою руку, спрашивает:
— Это правда? У тебя нет кабельного?
И хотя вечер был совершенно неромантическим, она обнимает меня и на этот раз от нее исходит тепло, с которым я не знаком. Я привык воображать, что все происходит как в кино, что события как-то укладываются в рамки сюжета, что сейчас я почти слышу, как играет оркестр, почти вижу, как медленно плывет вокруг нас камера, как над головами у нас в замедленной съемке вспыхивает салют, как ее семидесятимиллиметровые губы шепчут мне: "Я хочу тебя", — с Dolby звуком. Но я обнимаю ее холодно, и понимаю — сначала смутно, а потом все с большей ясностью, что буря, которая бушевала внутри меня, утихла, и что Джин целует меня в губы. Это возвращает меня в реальность, и я легонько отталкиваю ее. Она со страхом смотрит на меня.