Американский Шерлок Холмс
Шрифт:
— Вот они, — открыл инспектор шкаф, все полки которого были заставлены книгами, из которых каждая была гораздо толще, чем гроссбух любого банка. — Здесь все книги по алфавиту… Листки со сведениями налепляются на чистые страницы и для каждого, занесенного в книгу лица, отводится несколько таких страниц, чтобы иметь возможность пополнять сведения.
— Значит, — поморщился следователь, — мои «анналы» наверное у вас есть, так как я очень часто имею дело с полицией?
— Само собою разумеется, — засмеялся Мак-Глусски, — и, уверяю вас, вы очень удивились бы, узнав, что нам известно очень многое из вашей жизни, неизвестное даже вашим лучшим друзьям. Однако, это все между прочим. Нас интересует в
— А у вас есть ее «личный листок?»
— О, да. У нее занято даже три страницы. Слушайте.
Проговорив эти слова, инспектор взял одну из книг, некоторое время перелистывал ее и, наконец, заложив пальцем одно место, как-то странно взглянул на Картера…
— Вы готовы слушать? — спросил он.
— Да, да. Пожалуйста. Я весь внимание.
— «Адель Корацони»… — начал чтение Мак-Глусски, — «родилась в 1881 году, в Испании, в Мадриде… Дочь тореадора, известного под именем Эль Кузилло аль Корацони. Этот Кузилло убит быком во время представления в Севилье. Дочери было в то время восемь лет… К числу наиболее любимых публикой фокусов Карацони принадлежал следующий: после того, как с арены удалялись пикадоры и бандерильосы, он появлялся в качестве матадора и прима-эспады с дочерью на руках. Малютку он сажал на левую руку, в которой держал и красное сукно, которым раздражал животное… Бесстрашие девочки, происходившее, может быть, и оттого, что она не понимала всей силы грозившей ей опасности, всегда приводило публику в неистовый восторг. Этот безумный фокус и был причиной гибели матадора, так как он, промахнувшись, заслонил собой свою дочь и был подброшен разъяренным животным. После смерти Корацони, девочку принял к себе один из его друзей, по профессии также матадор… Когда выступление матадора с девочкой на арене цирка было запрещено, принявший сироту совершенно перестал ею интересоваться и девочка на некоторое время бесследно исчезла. Только через семнадцать лет она вновь появилась на горизонте, но уже в качестве жены какого-то парижского актера. Красавица-жена служила приманкой для простаков, которых обирал ее муж и надо полагать, что ее деятельность в этом направлении была очень плодотворна, так как актер, известный под фамилией Аттила ле-Февр, очевидно, вымышленной, быстро разбогател и переселился в дивный замок, где и жил, окруженный роскошью… В октябре 1899 года ле-Февр был найден в постели мертвым, с кинжалом в груди. Вдову актера арестовали, но ей удалось блестящим образом доказать свое alibi и она была отпущена. Полиция, все-таки, убеждена, что она, по меньшей мере, сообщница убийцы, а потому и прислала в Нью-Йорк выдержки из судебных актов. Два года назад она появилась здесь и с тех пор безвыездно живет в купленном ею лучшем доме из всех, помещающихся на Медисон-Авеню».
— Значит, она была очень богата? — вставил коронер.
— Да. По наследству ей досталось все состояние мужа, около… — Мак-Глусски заглянул в книгу и добавил, — около шести миллионов франков, то есть около миллиона долларов.
С этими словами полицейский инспектор захлопнул книгу и продолжал, уже от себя:
— Затем в моих анналах идут мелкие, не могущие нас интересовать сведения… Здесь мы найдем маршруты поездок, знакомства и т. д. За все время своего пребывания в Нью-Йорке, она ничего не сделала такого, что могло набросить на нее тень. Она жила, как все богатые женщины, могущие свободно распоряжаться собой.
— У нее не было любовников или, так называемых «интимных» друзей?
— По-видимому, нет, — пожал плечами Мак-Глусски. — Ни интимных, ни даже простых друзей у нее не было.
— Но, ведь, была же у нее хотя бы прислуга? — осведомился следователь.
— Да, была. Всего две женщины — горничная и кухарка, — пояснил Мак-Глусски.
— Где же они теперь?
— Под одной крышей с нами, — засмеялся инспектор. — Получив известие об убийстве, я, конечно, поторопился арестовать их. Это, к тому же, было очень нетрудно.
На лице Ника Картера играла загадочная усмешка.
— Я так и знал, Джордж, — проговорил он.
— Вы уже допрашивали их? — спросил коронер.
— Конечно.
— Что же они говорят?
— Ничего, — покачал головою Мак-Глусски. — Мне кажется, что они, правда, ничего не знают об убийстве. Я им верю; по крайней мере одной из них, хотя не имею причин сомневаться в словах другой. Я, конечно, еще раз допрошу их, так как не успел этого сделать как следует, но допрошу уже после нашего совещания.
— Почему? — изумился следователь. — Не лучше ли допросить их сейчас? Если их прижать как следует в угол, то мы, пожалуй, получим важные сведения.
— Я склонен думать то же самое, — заявил инспектор, — но все же считаю, что время еще не пришло. То, что они скажут, может сбить нас и навести на ложный след. Я убежден, что они не знают о преступлении.
— О мисс Корацони вам ничего неизвестно, кроме того, что вы прочли из анналов?
— Ничего. Я прочел все существенное.
— Ее жизнь в Нью-Йорке, — спросил следователь, — была, значит, безупречна?
— Вполне, — последовал ответ.
— В ее характере не было ничего странного?
— По крайней мере, я ничего не знаю.
— Мне говорил мистер Картер, — произнес коронер, — что убийство совершено не в самой спальне, а в смежной с ней комнате, и труп уже потом был посажен в кресло. Какого вы мнения по поводу этих соображений?
— Вполне с ними согласен.
— Относительно того, каким способом было совершено убийство, мистер Картер ничего не говорил мне. Он, вообще, держался в стороне, словно дело его совсем и не интересует. В пальцах левой руки покойницы я нашел баночку, очевидно из-под яда, но в ней осталось слишком мало для того, чтобы можно было, хотя бы по запаху, определить, с каким именно ядом имеем мы дело. Вскрытие трупа назначено на завтра, но я думаю, что и оно ничего нам не даст. Ваше мнение, инспектор?
Мак-Глусски бросил на Картера многозначительный взгляд.
— Мне кажется, — проговорил он, — что по этому поводу лучше всего обратиться к моему другу. Хотя я уверен, что у меня с ним одинаковый взгляд и на это, но интересно выслушать именно его мнение. Позвольте мне, однако, раньше предложить вам один вопрос.
— Пожалуйста.
— Скажите, — серьезным тоном начал Мак-Глусски, — вы заметили знаки насилия на теле покойной?
— И да, и нет, — нерешительно произнес коронер.
— То есть? — вопросительно вскинул на него глаза инспектор полиции.
— Я заметил на левой стороне шеи маленькое пятно синеватого цвета. Это мог быть след от удара или толчка, но совершенно также это мог быть и знак, с самого рождения имевшийся у Корацони.
— Это пятно заметил и я, — кивнул головой Мак-Глусски, — но в то время оно было гораздо меньше. Завтра оно будет еще больше, послезавтра… Однако, к этому мы еще вернемся. Я умолчу о том, что думаю по поводу этого пятна, но заявляю что, по-моему мнению, при жизни Адели этого пятна не было.
— Гм, — задумчиво произнес следователь.
Картер во время этого разговора сидел молча, устремив взор в потолок, как бы читая что-то, понятное ему одному.
— А вы видели это пятно, мистер Картер? — обратился к сыщику коронер.
— Да, — кивнул он головой, — заметил. Вполне присоединяюсь к мнению Джорджа, что пятно появилось только вчера.
— Та-а-ак, — протянул следователь. — Скажите, покончила Адель Корацони сама с собой, проглотив яд, находившийся в найденной при ней баночке, или нет?
— Нет! — резко проговорил Ник.