Аметистовый венец

Дэвис Мэгги

– Он жонглер, – прокричал он в ответ. – Жонглирует шарами, тарелками и ножами, иногда поет. Тебе бы понравились его песни. Смешные, обхохочешься. – Уже почти отчаявшись, он подмигнул старику: – Знает много веселых анекдотов.

– Гм-м, – все еще колебался старик, – сам я не большой любитель анекдотов и песен, но подвезти вас в такую паршивую погоду было бы делом христианским. – Он неодобрительно воззрился на Лвид. – Эта женщина его жена?

– Моя, – поспешно выпалил Тьерри. – Она моя жена.

И, не дожидаясь

разрешения, он жестом показал своим спутникам, чтобы они садились. Все дружно, не мешкая, вскарабкались на повозку и устроились среди мешков с зерном, связанных овец и бочонком с репой.

– Она валлийка, – сказал Тьерри, помогая Лвид перелезть через задний борт. – В Уэльсе славные, послушные женщины, поэтому-то я там и женился. Но она не говорит по-нашему.

Сенред положил Констанс на мешок с зерном. Он нагнулся над ней, чтобы защитить ее лицо от дождя.

– Куда он едет? – шепотом спросил он.

Тьерри беззаботно пожал плечами:

– Куда-нибудь да едет.

Вол тихо потащил повозку, понукаемый окриками старика.

– То я замерзал под снегом, а теперь мокну под этим проклятым дождем.

Сенред выпрямился.

– Нам нужно какое-нибудь укрытие! – крикнул он кучеру. – Какое-нибудь сухое место. Нет ли у тебя сарая или амбара, где мы могли бы укрыться?

Старик сгорбил плечи, но так ничего и не ответил.

Повозка ехала мимо полей, засеянных озимыми. Погода менялась. Сквозь свинцово-серые струи дождя пробивался поздний зимний свет. Можно было видеть, как сквозь тающий снег проклевываются зеленые побеги.

Немного погодя повозка въехала в ворота заднего двора усадьбы, где находились закрытые и покинутые конюшни и строения. Старый кучер слез с облучка и открыл ворота, ведущие в огороженный загон, окружающий каменную конюшню. Тьерри присел и стал осматриваться.

– Это не крестьянское хозяйство! – воскликнул он. – Это настоящая усадьба, с большим домом.

Сенред слез с телеги и стал помогать старику закрывать ворота.

– Вы можете спать на чердаке! – крикнул старик. С его капюшона стекали струйки дождя. – Сэр Ральф сейчас в отъезде, вместе со своим сюзереном Робертом Мелем. Пока они не вернутся, здесь никого не будет.

Сенред опустил задний борт.

– И когда они могут вернуться? – спросил Тьерри, но не дождался от возницы ответа.

Сенред помог Констанс сесть.

– Как ты себя чувствуешь? – тихо спросил он.

Она открыла глаза и слабо улыбнулась.

– Где мы?

– Твое желание осуществилось, – сказал он ей. – Кажется, нас пригласил к себе один из вассалов Клеров.

Чердак был большой, во всю длину каменной конюшни. Внизу находились стойла. Животные согревали воздух, и здесь было потеплее. Сильно пахло навозом. Кучер загнал внутрь повозку с волом и закрыл дверь.

Тьерри вслед за

Лвид быстро поднялся по лестнице на чердак.

– Иисусе, да тут почти совсем тепло. Сенред, посмотри, нет ли там мешков, которые мы могли бы положить на сено! – крикнул он сверху.

– Сам посмотри! – крикнул в ответ Сенред. Поставив Констанс на ноги, он повернулся к кучеру, чтобы выторговать у него тарелку супа. – У моего друга с громкой глоткой, – сказал он, – есть еще в кармане несколько пенсов. Может быть, твоя добрая женушка сварит нам супа?

Кучер проворчал, что не знает, есть ли у них дома хоть какой-нибудь суп, и вышел.

Констанс стала медленно подниматься по лестнице. Тем временем Сенред искал внизу мешки для подстилок. Найдя несколько мешков и попону, он устремился вслед за Констанс. Ведущие на чердак покоробленные высокие двери были приоткрыты, и сквозь щель проникал веер неяркого света. Он отвел Констанс в дальний угол, подальше от Тьерри и Лвид, которые шумно зарывались в сено в другом углу.

Добравшись на ощупь до угла, Констанс легла, радуясь тому, что может провести ночь, имея крышу над головой. Здесь было холодно, но это был все-таки хоть какой-то дом. Она так промерзла в намокших одеждах, что, казалось, никогда не сможет согреться. Она испытала на себе, что значит путешествовать пешком, да еще с пустым желудком, и теперь знала, почему ее сердце всегда сострадало беднякам и нищим.

Сенред опустился на колени рядом, такой же мокрый, как и она. Весь этот долгий день они почти не разговаривали. Она знала, что он сильно устал, и с сочувствием смотрела, как он снимает с себя шутовской костюм, а затем стягивает мокрые сапоги. Сапоги он аккуратно поставил на сено для просушки.

Какой нечеловеческой силой надо обладать, думала Констанс, чтобы нести ее, почти не останавливаясь, с самого рассвета до заката. Ей только оставалось наблюдать, как покачивается его золотоволосая голова в такт широким шагам.

Она не сводила с него глаз, наблюдала, как вздулись мускулы на его груди и руках, когда он взял мешок и растерся им.

– Мы будем пахнуть лошадьми.

Разумеется, она была очень рада, что будет спать под крышей, на сухом сене, но все же не упустила случая поддразнить Сенреда.

Он в ответ только пожал плечами.

– Сними с себя одежду и как следует просуши, – посоветовал он и кинул ей мешок. – Можешь не стесняться, уже становится темно, и никто тебя здесь не увидит.

В этот момент двери внизу открылись, и пастух загнал двух коров. Затаив дыхание, они зарылись в сено и стали ждать, пока он поставит коров в стойла и набросает им вилами корм. Когда он вышел, они поднялись и тут же спрятались, вновь услышав скрип двери.

Старый возница посмотрел вверх на чердак. У него были с собой деревянное ведерко, миска и поварешка.