Аметистовый венец

Дэвис Мэгги

Он взглянул на нее:

– Что ты делаешь?

– Я хочу любить тебя, – шепнула Констанс. – Любовь еще живет в тебе. Я это знаю…

Она наклонилась над ним и стала медленно целовать его губы, обводя вокруг них языком. Она почувствовала, как он напрягся.

– Констанс. – Он уклонился от очередного поцелуя. – Я знаю, что был несправедлив к тебе. Я…

Он вытянулся и застонал, когда ее рука погладила его живот, затем сползла вниз к выпуклости, поросшей мягкими волосами. Нащупала и обвила пальцами его упругое естество.

– Констанс, я

не хочу прикасаться к тебе. – С его губ сорвался глухой стон. – Умоляю тебя, оставь меня в покое.

Она стала нежно целовать его скулы, шею, грудь. Лизала его гладкую влажную кожу, шепча ласковые слова. От его тела шел легкий запах мускуса. Когда ее губы спустились к бледным завиткам вокруг его мужской плоти, дыхание Сенреда стало резким и прерывистым.

В свое время он поддразнивал ее тем, что у нее было много мужей, и говорил, что каждый из них, вероятно, учил ее, как лучше всего угождать мужчинам. В какой-то степени это было верно. И Констанс воспользовалась всем своим приобретенным умением, чтобы доказать ему, что любовь еще продолжает существовать в этом жестоком мире.

Целуя его легко и нежно, она спускалась все ниже и ниже, обласкала его бедра, а затем вернулась к его воинственно восставшему, напрягшемуся естеству.

Его руки бродили по ее плечам, по волосам. Он весь изгибался под нею, бормоча что-то нечленораздельное, теряя последние остатки самообладания.

Констанс сбросила с себя тунику, скинула грубые башмаки. Затем легла на него и осторожно, помня, как непомерно велико его мужское достоинство, приняла его в себя и стала ритмично двигаться. Но он вдруг схватил ее за руки и весь подался вверх, заставив ее вскрикнуть от пронзившего все ее существо наслаждения.

– Черт побери, Констанс, – задыхаясь, выдавил он. – Почему я так нуждаюсь в тебе? Почему так неистово тебя хочу?

Он двигался навстречу ей, его руки ласкали ее груди. Вся пылая от страсти, она знала лишь одно, что безумно хочет его. Хочет, чтобы он обрел в ее любви столь необходимое ему утешение.

Когда она попыталась выразить это словами, он закрыл глаза.

Чуть погодя Сенред поднял ее, поставил на колени и повторил все сначала, но уже в этой позе. Потом положил на спину и заставил высоко поднять ноги, чтобы как можно глубже проникнуть в нее. Она знала, что он уже много раз достиг пика и все же продолжал, не останавливаясь.

На неистовство его страсти, извиваясь всем своим гибким телом, оставляя на его плечах и руках следы своих зубов, она отвечала не менее неистовой ответной страстью. Наконец с громким криком облегчения, весь в поту, он упал на нее. Крепко обняв его шею, неимоверно усталая, вся переполненная любовью, Констанс могла только рыдать, не в силах произнести ни слова.

После долгого, как ей показалось, молчания он прошептал ей на ухо:

– Ах, моя дорогая, как я скучаю по твоим длинным волосам.

Почувствовав, что она напряглась, он тихо рассмеялся.

24

Когда они покидали конюшню,

у ворот их встретил конюх с узелком, который он передал Констанс.

– Погода не слишком-то хорошая для путешествия, – сказал он. – Постепенно холодает, и к вечеру можно ждать гололедицы, поэтому будьте осторожны. Говорят, что молодая леди Морле тоже путешествует и ее повсюду разыскивают враги. У нас тут много людей, которые были бы счастливы ей помочь.

Они остановились и встревоженно посмотрели на него.

– А ты узнал бы ее, если бы увидел? – стараясь не выдать себя, с безразличным видом спросил Тьерри.

Конюх ухмыльнулся, показывая свои щербатые зубы.

– Однажды я видел ее на пути в Лондон. Ее сопровождают сто рыцарей, слуги и большой обоз. Она очень хороша собой и очень добра, добрей не бывает. Никогда не отказывает в помощи бедным и нуждающимся. – Он кивнул. – Некоторые даже молятся ей, как святой.

Тьерри изумленно заморгал:

– Молятся ей?

Старик перевел свой проницательный взгляд на Лвид.

– Старые обычаи очень живучи. К тому же в наши дни не скажешь, кто христианин, а кто нет. А есть и такие, – добавил он с многозначительной усмешкой, – которые умудряются придерживаться и старой и новой веры. Они разводят костры в День Всех Святых и летом в праздник Белтейн, [9] и все видят, что старые боги еще живы. Так же они празднуют и Рождество. Когда молодые девушки гадают по миске воды, кто станет чьим мужем, это, ей-богу, не по-христиански. Честно вам признаюсь, если кто-нибудь скажет мне, что леди Морле – девушка-ива и что они молятся, чтобы она осуществила их желания, я ни словом не возражу. И моя жена Гундри тоже ничего не возразит.

9

Белтейн – древний кельтский праздник, отмечавшийся в мае в Шотландии и Ирландии.

– Святой Иисусе. – Тьерри оглянулся, ища глазами Сенреда, но его высокий друг уже шагал по дороге. – Я должен идти, – торопливо сказал он. – Послушай, пожалуйста, держи язык за зубами. Ради бедных путешественников.

– Не беспокойся, буду нем как рыба, – сказал кучер. – Сегодня спозаранок, только-только запел петух, я сказал моей жене Гундри…

В этот момент мимо него прошла Лвид. Посмотрела в лицо старику и улыбнулась своей странной улыбкой. Старик вздрогнул и сразу закрыл рот.

Старый кучер был прав, погода менялась, сильно похолодало. Вчерашние лужи затвердели прочным льдом. На этот раз Констанс, хотя и не очень быстро, шла пешком.

– Что он дал вам? – полюбопытствовала Лвид.

– Еду. – Констанс поднесла узелок к носу и обнюхала его. – Судя по запаху, овсяные лепешки. Кажется, еще репа. И, по-моему, о Пресвятая Дева, сыр. Запах сыра не спутаешь ни с каким другим.

Валлийка пристально на нее поглядела.

Сенред шел шагах в десяти впереди, Тьерри был сзади.