Амнезия, или Фанера над Парижем

Купрашевич Владимир

– Да ладно, ничего особенного, сигареты, да конспекты…

– Но дипломат-то жалко, – как будто бы сокрушается Наташка.

– Может ты запомнила номер? – спрашиваю я.

Вопрос как отвлекающий маневр. Я все еще в недоумении.

– Не запоминала я никаких номеров, – говорит она отвернувшись. – Поедем в гостиницу.

Согласно киваю, но непонятно почему-то несу совсем иное:

– Ну, зачем лишние расходы. Деньги тебе еще пригодятся. Квартира свободна.

– Правда?! А ты останешься?

– У меня завтра экзамен, – как попугай повторяю я.

Ловить такси мне кажется делом бессмысленным, и мы идем на остановку трамвая. На

площадке никого нет похоже, что линия закрыта на очередной ремонт. Я уже начинаю подумывать, не отправить ли ее, на самом деле в гостиницу. Открываю рот как раз в тот момент, когда на перекрестке появляется знакомые огоньки. Трамвай абсолютно пустой. Вероятно, идет в парк и сейчас проскочит мимо, но снова происходит невероятное. Вагон останавливается и распахивает двери. В салоне нет, не только кондуктора, но и сидений. Вдоль стен какие-то станки. Меня уже не удивляет, что трамвай больше не останавливается ни на одной остановке и, соответственно никто их и не объявляет. Вероятно, предназначение этого рейса довезти нас до Купчино. Где-то на середине пути трамвай, наконец, останавливается и в вагон вкатывается толстушка с сумкой и таращится на нас.

– Вы откуда?

– Из России, – признаюсь я.

Тетка явно без юмора.

– Это же технический.

– Да нам, в общем-то, все равно…

– Знакомые что ли? – не столько спрашивает, сколько делает вывод тетка и отворачивается, но перед тем как забраться на свое смотровое кресло уточняет:

– Выходить то где?

– На кольце.

Интерес кондукторши к нам пропадает и она, откинувшись к стенке, закрывает глаза. На вид ей где-то около тридцатника. Вероятно, проблудила минувшую ночь. Едем молча и долго. Только в самом конце пути Наташка оборачивается ко мне.

– Как же ты теперь без конспектов? Не сдашь?

– Да не в этом проблема, конспекты чужие.

– Чьи? Женьки. Приятеля. Он учится на дневном.

– А по учебникам…никак?

– Как, – усмехаюсь я. – Только начинать читать их, надо было год назад.

– А чего ж не учил?

– Да мешали тут всякие, – фыркаю я.

– Ну, если уж я такая помеха, то отвези меня на вокзал, – обижается она, но мне нравится ее реакция.

– Да не о тебе речь …

Мы приехали. Блудливая тетка продолжает спать и благословить нас некому.

Во дворе нашего дома никого нет. В лифте на секунду обнимаю Наташку за плечи. Жест примирения. Дольше опасно. На примирение она согласна и уже льнет ко мне. Я хватаюсь за чемодан как за спасательный круг, хотя мы еще в пути. На площадке тычу пальцем в кнопку звонка соседней квартиры. Дверь открывается и в проем высовывается встрепанная бабуленция. К моему появлению видимо, готова и без вопросов протягивает мне связку ключей. Замечает мою спутницу и сияет, словно подсмотрела нас в замочную скважину. Конспирация нарушена.

Тетя оборудовала дверь системой запоров, словно филиал швейцарского банка. Я открываю один замок, другой, проталкиваю Наташку в комнату, и пока она озирается ищу письменную инструкцию. Тетя не может без инструкций. По ее убеждению все дети, вне зависимости от возраста недееспособны и им нужно руководство. Наставление нахожу на кухонном столе, где сообщается, что продукты закончились, но деньги под письмом. Завершается послание напоминанием, что при расчете в магазине следует проверить сдачу, не отходя от кассы. Я нахожу деньги и оборачиваюсь к своей подружке, которая все еще торчит в дверях. Объясняю ей, что мне

надо идти в магазин за продуктами. Желательно вдвоем, чтобы мне лишний раз не возвращаться. И без того безрадостное лицо ее становится совсем унылым. На площадке объясняю, какой ключ, от какого замка, но она смотрит куда-то мимо. Выйдя из подъезда, я предлагаю ей запомнить ориентиры. Она молча кивает, но с таким видом, что я уже сомневаюсь, найдет ли она дорогу обратно. Или я сам что-то сочиняю…

– Ты хоть что-то запомнила? – не выдерживаю я.

– Нет, – бубнит она.

У кассы протягиваю ей сумку с продуктами. Она берет ее неохотно.

Мы выходим.

– Идти надо вот в тот подъезд…

– Скажи, – поднимает на меня глаза девчонка. – Ты совсем меня не любишь?

Это уже игра не по правилам.

– Я не хочу, чтобы все произошло так, спонтанно, – нахожусь я.

– Ну, так ничего бы и не случилось, – хлопает ресницами Наташка.

– Я же не какой-то там…робот. Разве смогу я что-нибудь усвоить в такой ситуации?

– Ну прими какие-нибудь таблетки, – советует девчонка.

– Какие?!

– Ну, какой-нибудь… контрасекс…

Я фыркаю.

– Прости, я сказала глупость, – розовеет лицом Наташка.

– Ну, мне пора, завтра позвоню, – целую ее в щеку. Глаза у нее влажные. Явная атака на мою

психику. Расчет верный. Если задержусь еще на секунду, капитуляция неизбежна и я срываюсь с места.

В вагоне однако я мечусь по задней площадке, словно мне смазали задницу скипидаром. Убеждаю себя, что необходимо отрешиться от всего и броситься в науку. К черту ее ножки, ее наивные глазки. Завтра у меня экзамен. Да, конечно, у нее соблазнительная фигурка, хотя я только раз видел ее обнаженной, но видение засело во мне как мина замедленного действия… Все, хватит! Если я не смогу выключить это изображение оно меня погубит. Перед глазами должны торчать не ее рельефные ягодицы, а французская литература. Завтра экзамен! – убеждаю я себя. Ноль эмоций…

Я расхаживаю по комнате общежития и продолжаю тщетные попытки сосредоточиться на учебе. Получается плохо. Мысли уползают совсем в другом направлении – по улице Софийской во второй подъезд, через прихожую, к дивану, на котором в томном ожидании полулежит молоденькая женщина …

Как назло в комнате никого. Алешка, наверное, опять хлопочет о стипендии, которой его вечно лишают, а Женька, пытается ему помочь. Тоже, как всегда. Миссия у него не из легких, – к Лешке в деканате относятся с предубеждением. Его постоянный зуд высказываться на любую тему, лишь бы вразрез с той позицией, которой придерживается руководство не остается без внимания. Настраивать против себя власть имущих это его талант. Однако средства на свое содержание он вымогает у противной стороны.

Зачем Алешке диплом непонятно. Самой пакостной профессией он считает ту, которую мы избрали. Мне кажется, что его удерживает именно старание деканата вытолкнуть его за борт. Тем более, что самый устойчивый интерес у оппозиционера не к журналистике а к рисованию. Приступы творческих мук у него обостряются тогда когда надо засесть за учебники. Стиль, который он избрал, мне непонятен, хотя я сам когда-то учился в детской художественной школе. В любом случае это далеко не классика. Конечно, есть немало картин, которые мне нравятся, но есть и такие, которые я принять не в состоянии. Считается, что это свидетельствует об индивидуальном вкусе, но я думаю, что точно также можно говорить и об отсутствии какого-либо вкуса вообще…