Амнезия, или Фанера над Парижем
Шрифт:
Уже на площадке, нахожу в кармане куртки, листок с адресом Марии. Она хотела, чтобы я начал более тесное общение с женщинами. По ее теории так я смогу навести мосты со своим прошлым. Мосты меня не интересуют, но женщина, с которой мне нестерпимо хочется общаться тесно, есть. Это Мария.
Дверь на мой звонок открывает почему-то Демидов. Сонно таращится, словно не узнает. Потом тычет пальцем в часы.
– Ну, даешь… Ладно, заходи. Не все потеряно… Я в магазин. Надо немного винцом запастись … Часок в твоем распоряжении есть. На разминку.
Он, подталкивает меня к двери комнаты и выходит, плотно закрыв за собою дверь.
Я ничего не понимаю, почему он здесь, зачем оставил меня на
Это спальня. Утренний свет из окна и свет торшера откуда-то из-за кровати… и в этом световом коктейле молодая женщина надевает чулки. Одна нога ее поставлена на стул, и она, склонившись, поправляет уже надетый чулок, вторая нога на краю коврика. Тонкая ткань короткой сорочки дымкой обволакивает ее стройное тело, крепкие, вероятно еще не остывшие от горячей любви ягодицы, волнующие груди, одна из которых, коснулась колена, вторая, как наливное яблоко… Сорочка просвечивает насквозь и ее тело почти осязаемо. Женщина еще не видит меня и медленными движениями разглаживает чулок на своем восхитительном бедре. Потом она поднимает и поворачивает ко мне лицо, глаза ее чуть прищурены, как у кошки, которая ожидает, когда ее погладят. Мария!
– Все же пришел? – спрашивает она. Ее улыбка парализует…– Ну, иди ко мне! – шепчет она, шире раскрывая свои кошачьи глаза.– Я верну тебя. Ты все вспомнишь…
Она протягивает ко мне руку…
Уже на тротуаре я пытаюсь вспомнить, как оказался на улице – спустился на лифте, по лестнице или выпрыгнул в окно? Скорее всего, по лестнице.
Домой я приволокся уже в полдень. Давно я так много не ходил. Взыгравшую вдруг энергию куда-то надо было деть.
В комнате я заваливаюсь было на диван, но еще не рассеявшееся видение не оставляет меня. Я вскакиваю и разворачиваю ватман…
Утренний свет из окна и свет торшера откуда-то из-за кровати… и в этом световом коктейле молодая женщина надевает чулки. Одна нога ее поставлена на стул, и она, склонившись, поправляет уже надетый чулок, вторая нога на краю коврика. Тонкая ткань короткой сорочки дымкой обволакивает ее стройное тело, крепкие, еще не остывшие от горячей любви ягодицы, волнующие груди, одна из которых, коснулась колена, вторая, как наливное яблоко…. Она еще не видит меня и медленными движениями разглаживает ткань чулка на своем восхитительном бедре. Сорочка просвечивает насквозь и ее тело почти осязаемо. … Глаза ее прищурены, как у кошки, ожидающей, когда ее погладят, на припухших губах улыбка …
Мария. Разве смог бы я доставить ей столько же радости и удовольствия как кто-то, оставшийся за пределами рамки? Кто там? Виден только угол кровати, край ковра и… ночник в розетке в форме розочки!… Я словно попадаю пальцами в эту розетку и как от электрического удара отбрасываю рисунок. Причем тут ночник?! Отхожу к окну, ото-двигаю край портьеры, долго стою, таращась на ночную улицу в огнях фонарей и автомобилей. Напрасны все иллюзии. Отгородиться от видений прошлого не получается. Даже какой-то мелкий предмет несет в себе информацию, которую я не желаю знать. Даже эта маленькая пластмассовая розочка все равно как растяжка на мине и я боюсь к ней прикоснуться.
Ближе к вечеру меня озадачивает какой-то странный звук. Я даже не сразу догадываюсь, что это дверной звонок. Желание видеть кого-либо или общаться с кем-либо у меня отсутствует начисто и я осторожно, на цыпочках, пробираюсь к двери, протираю запылившийся глазок. Площадка, хорошо освещена, и я вижу Марию. Она смотрит в мою сторону, и я опускаю глаза, чтобы не поддаться гипнозу ее взгляда. Звонок повторяется, потом, через несколько секунд, вновь…
Когда я снова поднимаю глаза, она уже стоит у лифта. На ней светлый плащ, хотя на улице еще зима. На щеках легкий румянец, вероятно
Подхожу к окну, осторожно отодвигаю край портьеры и выглядываю наружу. Успеваю заметить, как в дверях трамвая мелькает ее плащ. Вагон трогается и я мысленно перекрестившись, одним глотком выпиваю свое «лекарство», каким-то образом оказавшееся под рукой.
Возвращаюсь на кухню и тщетно пытаюсь распутать весь бред минувшего дня. Я уже не уверен, что видел на площадке медсестру, что вообще был у нее дома. Не долечился? Под шкафом нахожу свой эскиз и несу его в комнату, к окну. Отодвигаю штору и при дневном свете вглядываюсь в рисунок. Женщина, которая поправляет чулок на своей божественной ножке и смотрит на меня лукавыми, зовущими глазами вряд ли Мария. Но эту женщину я где-то видел. Это ее ноги и руки когда то обвивали меня, тепло ее согревали мое тело…
Отходя от окна, я не зашториваю его плотно и оглядываю посветлевшую комнату. Конечно, так значительно лучше. И почему именно портреты? Почему не обнаженная натура? Я уже вижу не только женские лица, но и женскую плоть, мне уже небезынтересны детали женского тела, я их даже чувствую…
Я оказался прав, когда заявил в стационаре, что не женат и с женщинами никаких дел не имею. По крайней мере с того дня как меня проводили за порог психушки никто меня не доставал. Женщин я в принципе не боюсь, за исключением девственниц и беременных. Эти выбивают меня из колеи. И то, что выйдя из приемного покоя, я вместо натюрмортов вдруг стал изнемогать от желания изображать фрагменты женских тел, меня несколько озадачило. Видимо природа, которая по результатам исследования оставила меня в покое, вновь принялась за свое. Конечно же, во все виноват этот дурацкий аминазин, которым меня пичкали в психушке. Или в моей травмированной голове что-то не так срослось. В любом случае оформительские работы мне быстро наскучили и я, все чаще стал отвлекаться на рисование фрагментов женских тел, а в часы безлюдья, в соседнем саду, пристрастился копировать статуи. Ротозеев я не терплю, поэтому свои упражнения стараюсь проводить в часы относительного безлюдья.
В один из таких вечеров меня пугает женский голос. Аллея до этого была пустынна и ее голос из-за спины звучит неожиданно. Оглядываюсь. Молодая женщина оценивающе вглядывается в мои чертежи и заявляет, что моем шедевре явно не хватает жизни, а сама она любит позировать обнаженной. Она была бы рада вдохнуть оживление в мои рисунки.
Я понимаю это как попытку трудоустройства и объясняю ей, что рисование обнаженной натуры не совсем мой профиль и платить ей не смогу. А это так, развлекаловка. В ответ она фыркает и заявляет, что получает от этих сеансов «обалденный кайф» и этого ей достаточно. Вопрос о моем профиле она вообще не комментирует. Я в замешательстве. Рассчитываться с ней я смогу разве что изображениями ее собственного тела, и, похоже, это ее устраивает.
В назначенное время я слышу дверной звонок. Переступив порог, она объявляет мне, что зовут ее Таней. Она не страдает комплексами и готова позировать прямо от порога. Я предлагаю ей чаю, но ей не терпится увидеть себя на холсте. Я объяснил ей, что маслом не пишу, только карандаш и акварель… Монументальная живопись не мой профиль.
Пока она раздевается я, краем глаза оцениваю ее достоинства. Наверное, она догадывается, что я за ней наблюдаю, и откровенно поблескивает глазами. Видимо для нее это игра молоденькой шустрой мышки со старым котом