Амнезия
Шрифт:
Пес несогласно рявкнул, рванулся к выходу. Я поднялся на улицу и невдалеке увидел черный мерседес с шофером. Собака куда-то исчезла.
Я подошел к машине, достал удостоверение, протянул шоферу.
– Слушаю Вас, господин Старший Консультант!
– Вот что, друг... Твой начальник там внизу сейчас занят сильно, он просил, чтоб ты меня повозил сегодня немножко. Понятно?
– Понятно... Что же тут непонятного, - вздохнул шофер, - садитесь.
Я сел на свое любимое заднее сиденье.
– Тебя как звать-то?
– Коля. А Петр Петрович разве не сказал?..
–
Шофер вырулил на улицу.
– Куда поедем?
Он застал меня врасплох своим вопросом.
– А мы сначала домой к Петру Петровичу. Он сказал, ты меня довезешь, покажешь. Велел супруге своей передать, что задержится.
– Да? А по телефону не проще?
– Хм... Он меня лично попросил. А я его волю уважаю.
– Ну лично, так лично, - Николай развернул машину в неположенном месте, - бояться было нечего, машин не было совсем.
Снаружи было так пусто, что казалось, будто Москва стала подводным городом.
– А что это нет никого на улицах? Случилось чего?
– Так ведь праздник! День Мира! Празднуют все. Неужто не знаете? Вот ведь потеха... Извините, ежели чего не так говорю. Мои сейчас тоже пьянствуют, отец из Кенигсберга приехал, гостинцев привез.
Я посмотрел на часы в приборном щите и успокоил водителя:
– Не волнуйся, к восьми точно дома будешь.
– А что, за Петром Петровичем заезжать потом не надо больше?
– Нет, больше не надо...
– Вот и славненько. А у меня отец на флоте работает - рыбу привозит изредка - высший класс!!! У них там с рыболовством не ахти, но вот достает... Знакомства...
– Да, без этого жить теперь нельзя.
– Это точно. Раньше вот было больше порядка. А теперь, - он махнул в отчаяньи рукой, - Ерунда одна.
– Ну, Коля, это не нам с тобой удить, ерунда или не ерунда...
– Это точно. Судильщики найдутся. Этих судильщиков у нас пруд пруди. Эх, Россия... А то еще как бывает - наворочает какой-нибудь деловой, а потом - мол, это было историческое решение. А откуда им знать - какое оно. Может, оно через десять лет и вовсе позабудется. А может, было лучше совсем по-другому. Или, наоборот, совершенно все равно - как... То есть через пятьдесят лет у людей в головах все равно все устаканится... Ну, будут они жить чуть лучше, чуть хуже... А думать все равно будут, что живут нормально. Люди - они почти ко всему привыкают... Я вот как засыпаю - все время смерти боюсь. Я подумал - почему. Потому что неизвестно - что после меня будет. Но ведь будет, определенно, это ж как пить дать! Вот и обидно. Правильно я говорю?
– Ты слишком что-то болтливый. Не погонят с работы-то?
– Не-а... Я же говорю - знакомства...
– Николай рассмеялся, но я почувствовал, что он замолчал надолго.
Молчал он до самого места.
– Вот, это здесь, пятый этаж, квартира сто пять.
Я поднялся на пятый этаж пешком, раздумывая о том, что я скажу его жене.
На мой звонок долго не открывали дверь, потом кто-то подошел к двери и долго изучал меня в широкоугольный глазок.
– Кто там?
Я снова достал удостоверение из кармана, показал в глазок:
–
Дверь открылась. На пороге стояла худенькая женщина в коричневом платье. Позади, из большой комнаты, выглядывала девчонка с русыми косичками.
– Мама, кто это пришел? Что это за дядя?
– Это с папиной работы, не мешайся, иди в детскую... Проходите же...
– Да я, собственно...
– я понял, что не знаю как ее зовут, и вопросительно посмотрел на нее, ожидая подсказки.
– Клавдия Ивановна.
– Я на минутку... Видите ли, Клавдия Ивановна, - я судорожно перебирал в памяти фильмы военных лет, где родственников погибших оповещали о случившемся, - Дело в том...
– Что-то с Петей?
– один из многочисленных сценариев сработал, все потекло без прежнего напряжения.
– Да...
– Это серьезно?..
– она была готова заплакать, едва сдерживалась.
– Это навсегда...
Она охнула, отвернулась от меня, махнув бессильно рукой, мол, проходите, подождите, и ушла. Я закрыл дверь.
Телевизор в большой комнате показывал синие часы. Было без малого шесть.
Окно за телевизором было открыто, я сел рядом, чтобы подцепить побольше свежего воздуха. Стало слышно, как в соседней комнате, за закрытой дверью рыдает женщина.
Под окном медленно прогрохотал трамвай, остановился. Люди вышли, рассосались по подворотням. Больше всего утекло в дом напротив, Урод постройки тридцатых годов, типичный памятник строек коммунхоза. Говорят, что там в квартирах даже не было кухонь - предполагалось, что все будут питаться совместно, внизу на первом этаже. Интересно, как они его перестроили?
Мне стало противно от всего этого: трамвай под окном, эти мостовые, эта развалина напротив. Я представил себе город сверху, как огромное варево мерзкого темно-зеленого цвета. Кто-то мешал ложкой, и на поверхность всплывали и лопались радужные, необычайной красоты пузырьки. Захотелось ударить в бок чана, опрокинуть, забыть этот кошмар.
?Это ничего, это пройдет. Это реакция...? Но ничего не проходило. Бело-голубой тюль рядом с телевизором то надувался, то опадал. Во дворе играли дети.
После продолжительного молчания, в телевизоре заиграла музыка, печальный голос в динамике стал говорить какие-то давно привычные, близкие, но почти не нужные фразы.
– Мама, мама, не плачь, там же дядя чужой, он ждет, мама!
– слышалось из соседней комнаты.
– Сейчас, сейчас, доченька, сейчас, - женщина успокаивала не столько дочку, сколько себя. Через пару минут, она вышла ко мне, вытирая лицо мокрым уже платком, подошла к телевизору, выключила.
– Простите. Как это случилось? Что теперь?
Она стояла прямо передо мной, и мне показалось неудобным сидеть в ее присутствии, но встать я не мог - так близко она подошла ко мне.
– Задержание опасного предателя... Мы не успели подъехать, все было уже кончено. Этот гад его всего изуродовал... Простите...
– Вы хоть поймали его?
– она просто не знала, чего еще спросить.
– Пока нет. Но обязательно поймаем. Обязательно!
– я почти что верил в то, что говорю.