Амнезия
Шрифт:
Становилось скучно. Я не видел ничего, кроме стандартных памятников, заказанных в местной гранитной мастерской. Или не хотел видеть. Поэтому я даже вздрогнул от неожиданности, заметив четырехметровый шпиль огромной могилы.
На стелле была высечена только дата: 18 мая 1896 года. Мне не хотелось рассматривать этот памятник своим новоприобретенным зрением - мне все еще было страшно. Я хотел найти рациональные объяснения такому многозначительному надгробию - каменный шпиль был раза в два выше всех памятников в окрестности. Что там у них случилось такое 18
Позади памятника, у самого подножья, на коленях стоял седой человек в поношенном синем костюме, и поправлял масляной краской надпись на цементном цоколе: ?Жертвам коронации?. Он писал так старательно, что даже, как ребенок, высунул язык.
Заметив, что я наблюдаю за его работой, отвлекся, привстал, здороваясь:
– Добрый день, милый человек!
– Добрый день, дедушка... А Вы здесь, что, работаете?
– Ну...
– ему хотелось поговорить, - Так... Живу почти. Это кому как. Кто - на решетках, около метро, знаешь? А я здесь. С покойниками все спокойнее.
– Спокойнее???
– Ну конечно, а как же! Они же из гробов не встают! Это сказки. А мафия - она никого не боится, только покойников... И потом, я же на свежих могилах не сплю, я все больше на старых. А из старых воровать вроде как нечего. А потом, от покойников теплее, чем от живых - покойникам тепло уже не нужно, они его наверх отдают, а я тут как тут.
– А здесь ты чего делаешь, дедушка?
– я кивнул на незавершенную работу. Краска быстро подсыхала, - Как тебя, кстати, по имени-отчеству?
– Меня-то? Я уж и забыл, когда меня по батюшке в последний раз звали. Тимофей я. А тут я восстанавливаю историческую справедливость, так сказать. Бросаю вызов времени, позабывшему своих мертвецов. Вот.
– Красиво говоришь. Ты кем был-то? В прошлой жизни.
– Сторожем. В библиотеке.
– Это заметно. А памятник-то кому?
– А ты мне нравишься, - старик поправил сваливающиеся штаны, Молодой, правда, но это все проходит. Вот я и говорю - время как оно распоряжается. Спроси у кого каких-нибудь семьдесят лет назад: что, мол, за памятник - на смех бы подняли, ей Богу. А теперь... Молодость, молодость... А что, на бутылку дашь?
– А почему бы не дать...
– я достал кошелек, отсчитал денег на бутылку шведской водки, - Держи.
– Ой, - испугался Тимофей, - да тут не на одну...
– Ты чего пьешь-то? Дрянь всякую небось.
– Мне нравится. Я клинскую люблю.
– Тимофей спешно убирал банку с краской и кисточку в прозрачный целлофановый пакет, - Покойники со мной теплом, конечно, делятся, но с бутылкой завсегда теплее. А с двумя - и подавно... А памятник этот поставлен в честь невинно убиенных во время раздачи царских подарков. Когда последнего царя короновали, он, видишь ли, решил подарки бесплатные народу раздать. Хотел, чтобы запомнили. Ну, его и запомнили. Народу в давке перемерло две тысячи человек. Сестру моей бабки тоже задавило.
– И что, ты помнишь ее?
– удивился я его долголетию.
–
– А что же красишь?
– А мне платят - я и крашу. Прирабатываю. Пойдем. Если хочешь кладбище покажу.
– Ну пошли.
– Да, а с невинно убиенными тут вообще все в порядке. Детей маленьких во множестве. Потом, эти трое, ну, под танками погибли - вот ведь!
– уже не помню как зовут... Беда, да и только! Вот, сам на молодых сетую, а ничем не лучше ведь - все забывать стал. Раньше как бывало - проведешь какого-нибудь провинциала, все ему покажешь, все расскажешь. А теперь половину имен позабывал. И верно - к чему они теперь?
– Ну, Тимофей, погорячился ведь...
– Ну, погорячился. Но вот молодежь-то нынче так ведь и думает. Вон, вон, смотри, видишь, могилка с пропеллером.
Действительно, над могилой был водружен пропеллер. Я увидел, что двое лежавших в ней человек погибли во время авиакатастрофы.
– Сорок первый год, оборона Москвы. Пропеллер весь прогнил, я красил на прошлой неделе. Не нужны видишь, никому... Теперь миротворцы в почете. Политика...
– Ну, Тимофей, это от нас не зависит...
– Нет, милый человек, это все в голове нашей. Еще как зависит. Хочешь, я тебе братские могилы покажу... Так несоглашенцы их до блеска блюдут, пальцами полируют... А миротворцы - они и так в почете, им теперь память навечная. Я как считаю - только у знаменитых могилы могут брошенные быть. У них и так - везде могила... Там, или в книжках, ежели ты писатель, или в фильму, как в могилу положен, ежели актер. Им памятники ни к чему. А вон, еще смотри, полковнику пирамиду поставили. Странное дело, словно нехристь какая! Он то ли в автокатастрофе погиб, то ли еще как, не помню, мне говорили, а я забыл.
На цементной пирамиде, довольно нелепой, кривоватой, метра полтора высотой, была прилеплена металлическая табличка:
? Полковник Петр Леонидович Махрусенко. 1929 - 1969.?
Ниже, около подножия кто-то нацарапал гвоздем по цементу, неровно:
?ФАРАОН?
– Вот ведь изверги, - заметил надпись Тимофей, - и когда успели, подлецы! Надо будет подтесать. Глядишь, чего и перепадет.
– Ты смотри, не перестарайся, - спокойно ответил я, постигая тайну смерти полковника. Полковник действительно погиб в автокатастрофе. Авария не была случайной. Странное разрушение коленчатого вала, не бывает таких аварий обычно. Мне стало понятно, как мой отец оторвался от преследователей, - Он ведь и вправду Фараон.
– А что, менты, они не люди, что ли?
– не понял Тимофей, - Такие же, как мы с тобой, человеки!.. А вон там, посмотри...
– он занес руку, собираясь что-то показать, но кого-то заметил вдалеке.
Я проследил за его замершей рукой, и увидел, что по тропинке идет рабочий с лопатой на плече. Рабочий помахал Тимофею рукой.
– Ты извини, милый человек, - осекся Тимофей, - На кладбище ведь как: ты пришел - и ушел. А мне тут жить. Вон мастер в помощь зовет - я побегу. Прощай.