Амнезия
Шрифт:
– На самом деле Майкл сам отлично готовит, – заметила Джони, посмотрев на него с чистым обожанием. – Скорее всего, сегодня вечером он порадует нас чем-нибудь вкусненьким.
Загадочный Майкл… Его отливающие морской волной глаза казались бесхитростными и честными. Но что-то в их блеске и прищуре под густыми бровями наводило на мысль о том, что им свойственна и дерзость. Я просто не могла пока распознать его целей, хотя обычно очень хорошо разбираюсь в людских намерениях.
Много ли он знал? Каковы, в сущности, его намерения? Знает ли он, что я планирую провернуть в городе?
«Хватит домыслов. Не может же он прочитать твои мысли».
– Ладно, мне пора собираться.
Я переоделась в дорогу и собрала
Развернувшись, я начала спускаться по подъездной дорожке, почти с облегчением покидая родню.
Почему? Потому что чувствовала себя виноватой. Потому что меня с детства приучили верить в то, что даже маленькая ложь – будь то просто недомолвка или невинная ложь во спасение – пачкает душу. Ну а если и нет, то бередит точно.
Это не значит, что человеку надлежит быть идеальным и безгрешным. Хитрость в том, чтобы уметь прощать себе грехи, особенно если они действительно предназначены для служения общему благу. Но некоторые люди не всегда грешат ради благородной цели. Они совершают грех ради того, чтобы чего-то избежать или что-то скрыть.
Причем иногда – частенько, на самом деле, – тайные грехи остаются тайными. Погребенными. Вот в чем заключается сила психотерапии – разговорной лечебной терапии. Пробуждать воспоминания, копаться в прошлом, выискивая такие грязные моменты.
Не стоит впадать в особую напыщенность, но все же такое общение сродни религиозной исповеди. Пациент подобен грешнику в поисках прощения. Но если вы не знаете своих грехов или отрицаете их, то очищения достичь трудно. Более того, невозможно.
Поэтому психотерапия зачастую начинается с изучения прошлого пациента. Во всяком случае, так она началась у меня. Как и многие психотерапевты, я начинала как пациент, борясь с собственными душевными трудностями. Мой отец, безвременно почивший, рос единственным ребенком. К подростковому возрасту он уже пил и курил, связавшись с дурной компанией. Его отец тоже умер молодым во время войны, оставив моего отца и его мать в переполненном жилом комплексе в Йонкерсе. Начав пить в подростковом возрасте, Рой к двадцати годам имел серьезные проблемы с алкоголем, хотя ему удалось найти приличную работу и жениться на моей матери Элоизе – гораздо более устойчивой личности, но тоже бывшей в своей семье единственным ребенком.
Элоиза так и не научилась настаивать на своем. Склонность Роя к выпивке и его болезни сказались и на ней, и на мне. К тому времени, когда я доросла до свиданий с парнями, то уже решила, что все мужчины ужасны и непредсказуемы и общение с ними далеко небезопасно.
С Полом я познакомилась в частном университете на Манхэттене. Он вел себя так добродушно и скромно, что я сочла его притворщиком. Первые полгода наших свиданий я провела как на иголках, все ждала, когда с него спадет маска приличия и Пол, взявшись за бутылку, даст волю кулакам.
Но он оставался все таким же добродушным.
Доброта Пола не убедила меня в том, что так бывает, – что не все мужчины ужасны. Такое несоответствие возымело другой эффект. На фоне Пола мой отец стал выглядеть еще хуже, чем был на самом деле. И чем чаще я встречала мужчин, более здоровых и меньше подверженных вспышкам темперамента, тем упорнее они казались мне аномалиями.
Я не понимала, как их воспринимать. Не понимала, как с ними общаться, поэтому отвергла Пола. Однажды вечером – того случая я никогда не забуду – он стоял под моими окнами под проливным дождем. Прямо как в кино. И умолял меня – а вода стекала по его бледному лицу, по дрожащим векам, – умолял меня передумать. Клялся, что исправит все совершенные им ошибки.
Его поведение, однако, породило во мне лишь холодную
Потрясенный, озадаченный, Пол отступил. Кровь из уголка его рта, смешавшись с дождевой водой, каплями стекала по подбородку. Он коснулся разбитой губы, посмотрел на свои испачканные кровью пальцы, посмотрел на меня и ушел.
В ту ночь, одна в своей квартире, под шум проливного дождя, я размышляла о том, чего стоит моя жизнь. О том, что же я натворила. Похоже, я становилась копией моего папаши. Вспыльчивой, ожесточенной и одержимой бессонницей.
Где-то в конце моих очистительных страданий раздался звонок. Позвонила моя мать. Той ночью отец перенес обширный инфаркт и умер.
Такая своевременность, казалось, благоприятствовала мне. Я как раз проходила через тягостное переосмысление – своего рода метаморфозу, – пытаясь выйти из-под влияния моего отца. А в это время он ушел.
От этого меня затянуло в еще более глубокую яму. Я порылась в тайнике с наркотиками моей соседки и взяла все, что смогла найти. Заглотила все, что выглядело как таблетки. Но этого мне не хватило.
Следующие несколько дней я балансировала на краю пропасти в своем личном аду, выползая в город, чтобы раздобыть наркотики, пьянствуя в полном тумане. Мне хотелось умереть. Но каким-то образом я выжила. Я дошла до края пропасти, но не переступила за него. А потом подруга дала мне контакты проверенного психотерапевта.
Саре тогда было за пятьдесят, как и мне сейчас. Ее натуральные волосы отливали прекрасным серебристым блеском. Она носила простые серьги, два серебряных кольца и элегантную, удобную и практичную одежду. В ее офисе всегда пахло жасмином, и у нее имелся целый арсенал психотерапевтических приемов, творивших чудеса. Прогрессия [7] , регрессия [8] , ДПДГ [9] и прочее – в общем, она вытащила меня. Благодаря ей я смогла взять себя в руки и снова начать жить своей жизнью.
7
Прогрессия – в психотерапии метод перемещения в воображаемое будущее, где пациент представляет себя преодолевшим психологическую травму.
8
Регрессия – в психотерапии метод обращения к воспоминаниям, как позитивным, на которые можно опереться в восстановлении душевного здоровья, так и негативным, которые позволяют точно определить травматический момент, ставший причиной психологического сбоя.
9
ДПДГ – десенсибилизация (понижение чувствительности к травмирующему стимулу) и переработка движением глаз; в психотерапии метод разблокировки нервной системы, которая не может должным образом обработать травматические воспоминания и адаптировать их до уровня обычных, не вызывающих невроза элементов опыта: пациент сосредоточивается на травматических событиях, следя за движениями руки терапевта, при этом динамика его глаз задействует обширные участки мозга, воспоминания обрабатываются нервной системой в режиме высокой эффективности и теряют свойства травмирующего стимула.