Амнезия
Шрифт:
Теперь я откровенно изучала выражение его лица, выискивая любые невольные свидетельства обмана. Майкл удивленно поглядывал на меня. Потом нахмурился.
– Кто такой Том Бишоп?
Я оглянулась на дом, почувствовав, что за нами наблюдают. Действительно, за сеткой маячил стройный силуэт. Джони. Я взяла Майкла за руку – мягко, чтобы не напугать – и повела его дальше по дорожке. Проходя мимо гаража, мы попали в поле датчика движения, и тот включил свет. Из открытых ворот доносился резкий запах лака и скипидара. Мы остановились подальше от света, вернувшись в сумерки.
– Мне не хочется тебя расстраивать, – спокойно произнесла я.
– Хм, ладно… Конечно. Чем я могу помочь?
– Ты ведь знаешь, что я психотерапевт.
– Разумеется. Да.
Я сглотнула, вспомнив вкус ужина – мы ели лосося с рисом и спаржей – и белого вина. Неужели я все-таки слегка опьянела? Ведь ограничилась двумя бокалами…
– Работая психотерапевтом, я изредка сотрудничала с полицией, чего уже давно не делаю. Ты, Майкл, выглядишь точно как выросшая копия мальчика, психическое состояние которого меня попросили оценить в ходе расследования одной смерти. Убийства.
Умолкнув, я оценила его реакцию. Но увидела лишь то же самое открытое и любознательное выражение лица, лишенное какого-либо страха или раздражения.
– Того мальчика звали Томом Бишопом, – я повторила его имя, – и он мог стать главным свидетелем в том деле. – Делая паузы после каждой фразы, я продолжала искать в Майкле признаки какого-то узнавания или обмана. Любые проявления тайного умысла. – Жертвой был его отец. Подозреваемой, в конце концов осужденной, стала его мать. Мои слова не вызывают у тебя никаких ассоциаций?
Около моего уха запищал комар. Отмахнувшись от него, я продолжала пристально наблюдать за Майклом. Он смотрел на меня с совершенно бесхитростным выражением, но потом на лицо его словно набежала тень. И он вдруг опустил голову.
– Майкл? В чем дело?
Он медленно, словно с неохотой, взглянул на меня. Половина его лица освещалась загоревшимся в гараже светом, хотя мы отошли оттуда ярдов на двадцать.
– Я солгал, – признался он.
Я невольно похолодела. Другой комар впился в мою голую руку, но я едва обратила внимание на его укус.
– Понятно, – сказала я. – Можешь сказать мне правду.
– Мои родители умерли не тогда, когда я учился в старшей школе.
– Ясно, – произнесла я с невольным оттенком смирения. И облегчения.
– Когда это случилось, я был гораздо младше.
– Уже хорошо, – одобрила я.
Он глубоко вздохнул. Его признание чревато всевозможными изменениями. Но если он признается еще и Джони, то я избавлюсь от своего бремени. Именно Майкл может завести разговор о семье и задать ему тот или иной тон в зависимости от того, насколько полно ему захочется поделиться своим реальным прошлым. Я предпочла бы полное признание Джони, его будущей жене, но, с другой стороны, все зависит от его желаний.
– Все это чертово дерьмо… – с горечью бросил Майкл. – Извините за выражение.
– Я слышу такое постоянно. – Едва я взяла его за руку, свет в гараже мигнул и погас, погрузив нас в полную темноту. Насекомые безумно активизировались. Может, нам лучше закончить разговор в доме…
– Мои тетя и дядя… – запинаясь, продолжил Майкл, – они… они сделали неправильный выбор.
Я ждала.
– Они потратили наследство. Взяли и промотали. И все это возымело своего рода обратный эффект. Сами они жили
У меня голова пошла кругом. Я ожидала не совсем такого признания. Пора разобраться во всем по порядку.
– Ты говорил, что оба твоих родителя умерли?
– Да, в автокатастрофе.
Пришло время действовать, как сказал бы мой покойный отец. Я не могу продолжать ходить вокруг да около. Если я собираюсь оставить прошлое позади, надо идти до конца. Я должна хотя бы попытаться.
– Майкл, твоего отца убили.
– Нет. Его не убивали, – он с вежливым видом отрицательно покачал головой.
– И за это убийство твою мать посадили в тюрьму.
– Доктор Линдман… – он опять покачал головой, – вы меня с кем-то путаете.
– Ты все помнишь? Их аварию? Весь тот период жизни? Майкл, я не уверена в реальности твоих воспоминаний.
Сначала он ничего не ответил. Я услышала, как завибрировал у него в кармане смартфон; оживший экран просвечивал сквозь ткань.
– Честно говоря, мне трудно вспомнить то время, – помолчав, признался Майкл, – но это не значит, что все было не так. Со мной же говорили об этом всю мою жизнь. Тетя и дядя. Кузина. Друзья семьи. Это же моя жизнь. Так все и случилось.
– А что, если… Пожалуйста, поверь, я не пытаюсь тебя расстроить; как я уже говорила, мне просто нужна твоя помощь. Что, если все случилось так, как помню я? Давай попробуем рассмотреть это как альтернативную версию. Возможно, из-за ужасных и болезненных воспоминаний некоторые люди взяли на себя заботу о создании для тебя новой реальности? Менее болезненной реальности, как-то объясняющей потерю родителей, но…
Я умолкла, не договорив. Во-первых, лицо Майкла внезапно побелело, и он маячил передо мной как призрак. Я делала именно то, чего психотерапевтам делать нельзя: просто ставила пациента перед тяжелыми, роковыми фактами. Это могло перегрузить его организм. Выдержит ли он осознание того, что ложной была вся его реальность, сама его личность? Некоторые люди не в силах справиться с этим. Большинство людей не в силах справиться. Особенно если неправильно подведены к такому открытию.
– Ладно, давай передохнем. Позволь мне предложить следующее – допустим, у тебя есть прошлое, которое немного неопределенно, даже для тебя самого. Оставим в стороне то, что тебе говорили другие; ты чуть раньше упомянул, что твоя память затуманена. По моему мнению – причем оно с каждым проведенным с тобой мгновением становится все тверже, как бы я ни пыталась объяснить его или выкинуть из головы, – ты тот самый мальчик, которого я знала. И позволь мне доказать это. У Тома Бишопа имелся шрам в верхней части бедра. Когда ему было шесть лет, он шел по ограде и, потеряв равновесие, упал. Острый край железного прута пропорол ему кожу на ноге. Ему наложили пятнадцать швов.