Амок
Шрифт:
Отбитые от тюрьмы повстанцы рассеялись по городу. Хотели собраться возле почты, но наткнулись на крупные силы противника.
Отдельные группы начали действовать на свой страх и риск.
Нонг попал в группу из двадцати человек, которой командовал рабочий Гуран. Они хотели занять вокзал, но и здесь были уже солдаты.
– Идем за город, – предложил Гуран. – Разрушим железную дорогу, чтобы к ним не подоспела помощь из Бейтензорга.
Быстро отошли на несколько километров
Все соседние деревни были на ногах и гудели, как растревоженные ульи. Из темноты, из банановой чащи выныривали темные фигуры крестьян, крестьяне присоединялись к повстанцам. Скоро собралось больше ста человек, и с их помощью группа Гурана разрушила полкилометра железной дороги…
Каждый крестьянин стремился чем-нибудь помочь общему делу, но ни у кого не было оружия. Даже крисы имелись не у всех. Большинство вооружались чем попало, но разве с кольями и палками пойдешь против винтовок и пулеметов? Хорошо хоть, что присутствие двадцати вооруженных товарищей придавало крестьянам смелость и бодрость.
– Идем в Батавию! – кричали они. Инсургенты помнили, какую борьбу пришлось им выдержать в городе с солдатами, и не решились вести туда этих людей.
– Хватит работы и тут, – говорили они. – Поднимайте народ, занимайте учреждения, рвите связь между ними, задерживайте и обезоруживайте голландцев, жандармов, полицию! Нападайте из засад на отдельные группы солдат!
Сами повстанцы начали советоваться, что же им дальше делать: вернуться в Батавию или идти поднимать народ? Гуран звал в Батавию, на решительный бой с врагом, другие возражали ему, доказывая, что двадцать человек не решат судьбу города, а вне его смогут быстро сплотить вокруг себя большие силы жаждущего освобождения народа.
В числе последних был и Нонг. Он зажегся великим делом, утратил свою обычную стеснительность и сам удивлялся, откуда у него берется красноречие.
– Там, на юге, в Бантаме, – говорил он, – есть много оружия, есть даже наши войска. Я их сам видел! Они и решат нашу судьбу! Пойдем навстречу, окажем им помощь по дороге!
И он рассказал о том, что видел и в каких событиях принимал участие. Услышав, что этот тихий парень имел отношение к таким событиям и людям, товарищи прониклись к нему уважением и доверием.
Постепенно начинало светать. Все отчетливее вырисовывались на горизонте горы. Вот уже заблестели их вершины.
В это время из Батавии прибежали два товарища и сообщили, что почта занята солдатами и сорок девять повстанцев захвачены в плен. Лишь разрозненные группы все еще отстреливаются в разных местах города. Нет надежды, что им удастся достигнуть успеха без помощи со стороны. Но можно ли надеяться на эту помощь?
– В районе Батавии вооруженной силы у нас больше нет, – сказал Гуран.
– Значит, нужно оставить Батавию, – подхватил Нонг, – и идти на юг, на соединение с нашими войсками.
С этим вынуждены были согласиться все. Перед походом решили укрыться и часа два отдохнуть.
Через час в отряд привели голландскую семью, которая убегала в Батавию из своей усадьбы.
Важный мингер, толстая мефрау [31] и двое детей восьми – десяти лет дрожали, ожидая смерти.
– Берите все, только не убивайте! – просил голландец…
– Свое добро мы и сами возьмем, – ответили ему, – а убивать вас нет смысла. Идите себе по рельсам в Батавию!
31
Мефрау – госпожа.
И семья зашагала, трусливо оглядываясь, а повстанцы оставили себе две отнятые у нее лошади и револьвер.
Вдруг со стороны Батавии появился поезд. Дойдя до разрушенного участка дороги, он остановился, и из вагонов высыпали солдаты. Отряд счел за лучшее отойти подальше. Повстанцев везде встречали как братьев, а солдаты ни у кого не могли допытаться, есть ли в окрестностях инсургенты. Выдала их только что отпущенная на свободу голландская семья.
Тотчас часть солдат бросилась преследовать отряд. Во время погони голландский офицер исполосовал плеткой человек двадцать туземцев, в том числе и женщин, но никто из них «не видел» никакого отряда.
Зато отряд получал сведения о каждом шаге врага. В полдень Гуран решил встретить противника. В отряде насчитывалось уже тридцать человек, да и население могло помочь.
Разместились в чаще и стали ждать. Солдаты шли без предосторожностей, не думая, что безоружные крестьяне посмеют напасть на них.
Первый же залп скосил человек двенадцать, остальные бросились наутек. Вместе с ними улепетывал и офицер. Лишь отбежав подальше, они начали отстреливаться и потеряли еще трех человек. Гнаться за ними дальше повстанцы не стали, так как солдаты отступали туда, где находились их основные силы.
За одного своего раненого инсургенты получили пятнадцать винтовок! Но важнее оружия были слухи о «большой победе», полетевшие от кампонга к кампонгу. Эти слухи поднимали дух народа!
Часа через три сзади послышался топот, и в облаках пыли показалось человек сорок всадников. Прятаться было поздно, пришлось принимать бой. Кавалеристы спешились, повстанцы рассыпались, и началась перестрелка.
Обе стороны, укрывшись за деревьями, долго, но безрезультатно обменивались выстрелами. Наконец два солдата вскочили на лошадей и куда-то умчались.
– За подмогой, – догадался Гуран. – Это нам не с руки. Надо бы оторваться от них.
– А как оторвешься, если на лошадях они смогут висеть у нас на плечах? – усомнился другой товарищ.
– Что, если человекам десяти зайти с тыла и напасть на коней? – предложил Нонг.
Предложение было одобрено, и тотчас десять добровольцев во главе с Нонгом двинулись в обход. Отвлекая от них внимание солдат, остальные усилили огонь.
В полукилометре находились кампонги, и Нонг направился туда. Деревня казалась безлюдной, ни одного человека не нашли в ней, лишь пустые хижины сиротливо жались среди деревьев. Но едва появились повстанцы, как из ближайшей чащи один за другим начали выходить мужчины. Скоро их собралось человек пятьдесят, и все без особых уговоров согласились помочь инсургентам.