Амок
Шрифт:
– Куда лезешь? Становись в очередь! – закричали на Нонга, когда он подошел ближе.
– А что тут происходит? – спросил юноша.
– А вот что тебе нужно, если даже не знаешь? – со злобой ответили ему.
Нонг сразу понял, что для его дела тут самые наилучшие условия. Он направился в конец, чтобы занять в очереди место.
– Этот парень, кажется, новый. Я его никогда не видел, – заметил один из рабочих, когда Нонг проходил мимо.
– Своих полно, а тут еще новички лезут! – недовольно проворчал другой.
Нонг остановился:
– Я никому не хочу
– Утра, – ответили ему, и несколько человек засмеялось.
Нонг добрался до конца и стал последним. Перед ним сидел немолодой человек болезненного вида. Сидел он на корточках, опершись спиной о стену и обхватив руками колени. Юноша почувствовал, что этот человек должен быть более приветливым, и обратился к нему с тем же вопросом.
– А ты разве не знаешь? – удивился тот.
– Я нездешний.
– Мы работаем на этом заводе и ждем утра, чтобы стать на работу.
– Зачем же так, на улице? – в свою очередь удивился Нонг.
– Нас каждый вечер увольняют, а утром нанимают вновь. Желающих работать больше, чем нужно, вот и приходится становиться в очередь.
– Почему хозяева так делают?
– А что им стоит? – вздохнул рабочий. – Видно, это делается для того, чтобы рабочие не создали постоянный коллектив. Хотят разъединить нас, уморить окончательно, день и ночь держать в своих руках. Подождите, проклятые, придет и на вашу голову кара! – закончил он, сверкнув глазами.
Нонг убедился, что этого человека остерегаться не надо, и наклонился к нему:
– Тут у меня прокламации. Нужно их раздать, а я никого не знаю. Помоги мне!
Рабочий взглянул на парня так, будто перед ним возник сам жандарм.
– Нет, братец, с такими предложениями подъезжай к кому-нибудь другому, – усмехнулся он.
– Честное слово, я говорю правду! – сказал Нонг. – Вот, посмотри, они тут.
Но рабочий и смотреть не захотел.
– Не веришь? – с жаром шепнул Нонг. – Думаешь, я подослан полицией? Клянусь тебе, что меня прислали из Суракарты в Батавию к товарищу Сукравате!…
Услышав это имя, рабочий вздрогнул и уставился на Нонга:
– И что же?
– Сукраваты нет дома. Соседка сказала, что он арестован. А больше я никого тут не знаю.
– Кто тебя послал?
– Салул и Гейс. Ты, может быть, их не знаешь. Они захватили оружие…
Но рабочий все знал, знал даже больше, чем сам Нонг. И когда выслушал Нонга, когда уверился, что тот говорит правду, положил ему руку на плечо и сказал:
– Хорошо, что ты встретил меня, а то мог бы и сам пропасть, и беды наделать. Остерегайся называть имена: услышат – каленым железом выпытают все тайны. У нас тут очень тревожно… Несколько сот товарищей арестованы, в том числе все вожаки, такие, как Сукравата. Особенно навредил взрыв во дворце генерал-губернатора. Начались обыски, репрессии, – всем досталось, кто прав, кто виноват… А потом еще вести дошли, что на юге что-то происходит… В связи с арестами каждый день можно ожидать серьезных событий. Гнев рабочих невозможно сдержать, молодежь требует немедленно выступить и в первую очередь освободить
Нонг жадно слушал все это и удивлялся, что вокруг так спокойно и обычно. Весь день он шатался по городу и нигде ничего не заметил. Спешит народ по своим делам, стоят на своих местах полицейские, ездят в автомобилях белые господа, торгуют лавочники, бегают разносчики, трудятся рабочие.
А между тем где-то что-то делается…
Где-то в глубине накапливается гнев и возмущение сотен лет. Накапливается незаметно, сдержанно, как было у отца Нонга, и, может быть, скоро выльется в один большой «амок»! Нонга охватило волнение, захотелось стать еще ближе к этим таинственным делам!
– А нельзя ли попасть на какое-нибудь собрание? – спросил он.
– Теперь крупных собраний не бывает. Собираются на совещания только небольшие группы представителей. Даже не все из нас знают, когда и где это происходит. Общее настроение, конечно, известно, и соответственно этому принимаются меры. Но знают о них немногие. Я, например, могу лишь сочувствовать и ждать, когда наступит время до конца выполнить свой долг.
Рабочий тяжело закашлялся, встал, прошел вдоль очереди и вернулся с четырьмя товарищами. Они быстро разобрали из корзины прокламации и тут же исчезли в темноте.
– За ночь прокламации окажутся во всех уголках Приорка и Батавии, – пообещал рабочий и устало опустился на свое место.
– Сколько ты заработаешь за завтрашний день? – спросил Нонг.
– Полгульдена, не больше. Если, конечно, меня наймут.
Нонгу очень хотелось помочь этому больному человеку, да и денег у него было порядочно после недавнего расчета с мингером Пипом. Но примет ли рабочий денежную помощь, не обидится ли? И юноша решил поступить иначе.
– Слушай, – сказал он, – приюти меня в своем доме, и я заплачу тебе полгульдена за день. И мне будет хорошо, и ты отдохнешь.
Рабочий удивленно посмотрел на неожиданного благодетеля.
– Вот так богач! – усмехнулся он. – Заплатишь! – А что, если мое жилище окажется неподходящим? Да и откуда ты возьмешь деньги?
Нонг начал подробно рассказывать о себе, об отце, о службе у мингера Пипа. Объяснил, что мешает ему искать сейчас работу, и в заключение сказал, что будет очень рад помочь больному товарищу.
Искренний рассказ юноши растрогал больного.
– Вижу, что ты честный парень, – сказал он. – Пойдем!
Дан, так звали рабочего, жил на отшибе, приблизительно на полпути между Приорком и Батавией. Долго шли они по темным переулкам. Кое-где светились огоньки, из раскрытых дверей доносились пьяные крики, песни, дикая музыка, женский смех. Там веселились подонки, потерявшие человеческий облик… В нездоровом болотистом месте, где нельзя было строить городские здания, ютились бедняцкие хижинки деревенского типа. Болото, смрад и пышная растительность оберегали их от людского глаза.
В хижине Дана кроме него самого жили жена и трое детей от двух до восьми лет.