Ампир «В»
Шрифт:
– А как слово может быть зеркалом? Что в нем отражается?
– То, что оно обозначает. Когда ты ставишь слово перед умом «А», слово отражается в уме, а ум отражается в слове, и возникает бесконечный коридор – ум «Б». В этом бесконечном коридоре появляется не только весь мир, но и тот, кто его видит. Другими словами, в уме «Б» идет непрерывная реакция наподобие распада атома, только на гораздо более фундаментальном уровне. Происходит расщепление абсолюта на субъект и объект с выделением баблоса в виде агрегата «М-5». По сути мы, вампиры, сосем не красную жидкость, а абсолют.
– Расщепление абсолюта, – повторил я. – Это что, такая метафора, или это настоящая реакция?
– Это мать всех реакций. Подумай сам. Слово может существовать только как объект ума. А объекту всегда необходим воспринимающий его субъект. Они существуют только парой – появление объекта ведет к появлению субъекта, и наоборот. Чтобы появилась купюра в сто долларов, должен появиться и тот, кто на нее смотрит. Это как лифт и противовес. Поэтому при производстве баблоса в зеркалах денежной сиськи неизбежно наводится иллюзия личности, которая этот баблос производит. А отсюда до «Войны и Мира» уже рукой подать.
– Вы бы попроще, – попросил я. – Где находятся эти зеркала? В сознании?
– Да. Но система из двух зеркал не висит там постоянно, а заново возникает при каждой мысли. Ум «Б» сделан из слов, и если для чего-то нет слова, то для ума «Б» этого не существует. Поэтому в начале всего, что знают люди, всегда находится слово. Именно слова создают предметы, а не наоборот.
– А что, для животных нет предметов?
– Конечно нет, – ответил Озирис. – Кошке не придет в голову выделять из того, что вокруг нее, например, кирпич. До тех пор, пока кирпич в нее не бросят. Но и тогда это будет не кирпич, а просто «мяу!» Понимаешь?
– Допустим.
– Хорошо, – сказал Озирис. – Теперь можно объяснить, что за непредвиденный эффект возник в уме «Б». Этот ум оказался отражением нашей вселенной. Но это только полбеды. Вселенная, в которой мы очутились после этого великого эксперимента, тоже стала отражением ума «Б». И с тех пор никто не может отделить одно от другого, потому что теперь это одно и то же. Нельзя сказать: вот ум, а вот вселенная. Все сделано из слов.
– А почему ум «Б» – это модель вселенной?
– Любые два зеркала, стоящие напротив друг друга, создают дурную бесконечность. Это и есть наш мир. Халдеи носят на поясе двустороннее зеркало, которое символизирует этот механизм.
Я с сомнением посмотрел на керосиновую лампу с двумя зеркалами, стоящую на столе. Она никак не тянула на модель вселенной. Мне пришло в голову, что это устройство может сойти в лучшем случае за первый российский лазер, сконструированный самородком Кулибиным в Самаре в 1883 году. Но тут же я понял, что с таким пиаром этот прибор действительно станет моделью вселенной, где я родился. Озирис был прав.
– Точно так же, как Великая Мышь, – продолжал Озирис, – человек встал перед вопросом – кто он и за что сюда сослан. Люди начали искать смысл жизни. И, что самое замечательное, они стали делать это, не отвлекаясь от основной функции, ради которой их вывели. Скажем прямо, человечество не нашло смысла творения, который устроил бы Великую Мышь. Но зато оно пришло к
– Бога можно как-нибудь ощутить?
– Он недоступен уму и чувствам. Во всяком случае, человеческим. Но некоторые вампиры верят, что мы приближаемся к нему во время приема баблоса. Поэтому раньше говорили, что баблос делает нас богами.
Он посмотрел на часы.
– Но лучше один раз попробовать, чем сто раз услышать.
Красная церемония
Три следующих дня моей жизни бесследно исчезли в хамлете – канули в серую мглу, как справедливо заметил граф Дракула. А утром на четвертый день позвонил Энлиль Маратович.
– Ну вот, Рама, – сказал он, – поздравляю.
– А что случилось?
– Сегодня красная церемония. Тебе дадут попробовать баблос. Важный день в твоей жизни.
Я молчал.
– За тобой должен был заехать Митра, – продолжал Энлиль Маратович, – но его не могут найти. Я бы сам за тобой съездил, но занят. Можешь приехать на дачу к Ваалу?
– Куда?
– К Ваалу Петровичу. Это мой сосед. Твой шофер знает.
– Наверно, могу, – ответил я. – Если шофер знает. А когда там надо быть?
– Поезжай не спеша. Без тебя не начнут. Гера тоже там будет.
– А как одеться?
– Как угодно. Только ничего не ешь. Баблос принимают на голодный желудок. Ну все, жму.
Через двадцать минут я был в машине.
– Ваал Петрович? – спросил Иван. – Знаю. «Сосновка-38». Торопимся?
– Да, – ответил я. – Очень важное дело.
Я так нервничал, что впал в транс. Шоссе, по которому мы ехали, казалось мне рекой, которая несет меня к пропасти. В голове была полная сумятица. Я не знал, чего мне хочется больше – как можно быстрее оказаться у Ваала Петровича или, наоборот, поехать в Домодедово, купить билет и улетучиться в какую-нибудь страну, куда не нужна виза. Впрочем, улетучиться я не мог, потому что не взял с собой документов.
Машин было мало, и мы добрались до места назначения быстро, как редко бывает в Москве. Проехав через похожий на блок-пост КПП в утыканном телекамерами заборе, Иван затормозил на пустой парковке возле дома.
Дом Ваала Петровича напоминал нечто среднее между зародышем Ленинской библиотеки и недоношенной Рейхсканцелярией. Само здание было не так уж велико, но широкие лестницы и ряды квадратных колонн из темно-желтого камня делали его монументальным и величественным. Это было подходящее место для инициации. Или какой-нибудь зловещей магической процедуры.
– Вон ее новая, – сказал Иван.
– Что – «ее новая»?
– Машина Геры Владимировны. Которая «Бентли».
Я посмотрел по сторонам, но ничего не увидел.
– Где?
– Да вон под деревом.
Иван ткнул пальцем в сторону кустов, росших по краю парковки, и я заметил большую зеленую машину, в которой было нечто от буржуазного комода, достойно ответившего на вызов времени. Комод стоял в траве далеко за краем асфальтовой площадки, и был наполовину скрыт кустами, поэтому я не разглядел его сразу.