Амрита
Шрифт:
Здравствуйте, мои дорогие!
После того, что произошло, я долго не решалась написать вам, но, наконец, нашла в себе силы и села за это письмо.
Сейчас мы вместе с дочкой живем у моей мамы.
Обещаю, что все деньги, которые я взяла, вернутся до последней иены.
Мне было хорошо с вами, но не давала покоя мысль, что если можно так замечательно жить даже с неродными людьми, то какое же это, наверное, счастье – жить с родной дочерью.
Теперь я понимаю, что все непросто. Что реальность не всегда соответствует нашему идеалу. Мы с дочкой так долго жили врозь, что иногда я даже не знаю, с какой стороны к ней подойти, как заговорить… И я очень скучаю по вам всем, милые мои Ёшио, Сакуми и Микико.
Как было бы здорово, если бы время вдруг повернулось
Побег был для меня единственным выходом.
Я не надеюсь на ваше понимание, но хочу, чтобы вы знали, что мне было очень плохо.
Может быть, когда-нибудь в мою новую семью (мама, дочка и я) придет то счастье, которое я испытала, живя под одной крышей с вами.
Будьте счастливы, как и прежде!
До встречи!
Будьте сильными, не болейте!
Джюнко
Я редко плачу на людях, а мама еще реже (она вообще придерживается того мнения, что чем больше плачешь, тем хуже становится), но на этот раз ни я, ни она не смогли удержаться от слез. Наверное, именно это и называется «глупые родительские слезы».
Письмо от Джюнко мы получили в тот самый день, когда мой брат наконец-то вернулся домой.
Утро выдалось жарким – солнце, едва встав, уже палило нещадно. Мы с мамой поехали за Ёшио в интернат. Заведующая, увидев нас, приветливо заулыбалась и сказала, что никогда еще у них в интернате не было ученика, которого бы так часто забирали домой. «Ваш сын замечательный мальчик, – сказала она маме напоследок. – Мы будем очень скучать по нему».
Мы вышли в коридор. Ёшио шел нам навстречу, держа в правой руке свой чемодан, а слева от него семенила маленькая девочка, крепко вцепившись в свободную левую руку.
Заведующая, которая вышла в коридор вслед за нами, шепотом объяснила:
– Ёшио первый, с кем эта малышка заговорила. Раньше она все время молчала. Мы даже думали, что она немая.
Из классов один за другим выходили дети, которые тоже хотели попрощаться с Ёшио. Здесь было много таких, кто не умел говорить. Многие, несмотря на неподходящий возраст, были в подгузниках. Истощенные дети, дети страдающие ожирением. Затравленные. С темными кругами под глазами… На это было больно смотреть.
Почти все плакали и не сводили с Ёшио глаз. Они стояли и хныкали, сжав кулачки, не умея по-другому выразить свою грусть. За несколько минут брат оказался в плотном кругу детей. Со всех сторон ему протягивали письма, рисунки и поделки, заранее приготовленные для него в подарок. Брат с благодарностью принимал все подношения.
Он не плакал, а, наоборот, с ласковой улыбкой говорил очередному дарителю: «Спасибо! Я обязательно напишу тебе ответ», или «Я скоро приеду в гости», или «В следующий раз мы пойдем с тобой на рыбалку».
– Ну прямо Иисус Христос, – сказала мама в шутку.
Дети не хотели отпускать Ёшио и все так же стояли вокруг него, плакали, тянули к нему руки. На конец вмешались учителя – они вышли из классов и громко объявили начало занятий. Однако на детей это никак не подействовало.
Глядя на эту картину, я вдруг осознала, как сильно я люблю своего младшего брата.
Все события, которые произошли в интернате за последнее время, вдруг в одно мгновение сконцентрировались в воздухе – не как воспоминания, а как бы в виде светящихся картинок – и заполнили собой все пространство вокруг Ёшио. Эти светящиеся образы были в десятки тысяч раз красноречивее и убедительнее, чем любое воспоминание.
Оттого-то и плакали дети.
В какой-то момент брат тоже не выдержал и заплакал. И пошел к лифту, а вся эта хлюпающая толпа пошла вслед за ним. Они просто хотели быть с ним рядом…
Но в лифт, разумеется, их уже не пустили. Туда вошли только мы втроем: я, мама и Ёшио – с красными, заплаканными глазами.
– Что это было? Ты здесь тайную секту, что ли, основал? – сказала мама таким голосом, будто сама вот-вот расплачется.
– Никакая не секта. Просто друзья. В первый раз в жизни настоящие школьные друзья. Не взрослые, как на Сайпане или как Лапша с Месмером, а дети. Я хочу дружить с ними всегда! Хочу еще больше друзей!
– Я тебя понимаю, – грустно сказала мама. – Друзья – это очень важно.
Даже сейчас я отчетливо могу себе представить эту картину: мама с Джюнко на полночной кухне. Вот они сидят, две подружки, и оживленно что-то обсуждают. Я иду полусонная по коридору, возвращаясь в комнату из туалета, а снизу доносится их сдавленный смех. Вечные школьницы-подружки, которым вместе и горе не беда.
Милая Сакуми!
Всегда считала письма слишком формальным способом общения, а тут вдруг сама пишу письмо. Даже смешно.
Хочу сказать тебе огромное МЕРСИ.
Наша последняя встреча была просто сказочной.
Чудесный, чудесный день. Он один оправдывает всю мою жизнь.
Должна тебе признаться, что раньше у меня тоже были кое-какие «способности», и я гордилась тем, что учусь в Америке и принимаю участие в специальной программе.
Да. Мне хоть и было противно, но где-то в глубине души я все-таки гордилась.
А потом мои «способности» постепенно сошли на нет. В общежитии мне было плохо, да и с Месмером к тому времени у нас уже как-то не ладилось (он все-таки слишком увлечен всеми этими потусторонними штучками), и я задумалась: для чего я вообще живу? зачем я приехала в Америку?
И даже в Японии, уже после того, как мы с ним расстались, я все время думала об этом. А в тот день, когда мы вчетвером поехали на океан…
Этот океан и это небо. И жара. Мне было так хорошо на берегу с бывшим любовником и новыми друзьями. Казалось, что жизнь – это бесконечное счастье и нет никаких проблем. Надо просто научиться жить, не задумываясь ни о чем…
В первый раз я так чувствовала.
В первый раз я чувствовала, что все правильно.
Вот за это я и говорю тебе:
СПАСИБО!
Я вышла на новый, счастливый виток. Жизнь продолжается в окружении замечательных друзей, которых я люблю. С которыми мне хорошо. Но я знаю, что в один прекрасный день все кончится. Я упаду и умру.
Письмо – не самая лучшая форма для подобных откровений, но тем не менее… Рано или поздно это должно произойти.
В конце концов, что уж в этом такого?
Главное, что у меня был этот день на океане!
Единственный в моей жизни.
Первый, но надеюсь, не последний.
Не пропадай.
Канамэ
– Знаешь, у меня такое чувство, что я уже когда-то здесь была, – сказала я Рюичиро.
– Очередное заблудившееся воспоминание? Неужели осталось что-то еще, чего ты не вспомнила?
Возвращаясь домой после покупки книжного шкафа для его холостяцкой берложки, мы с Рюичиро зашли в кафе неподалеку от торгового центра. Кафе располагалось на первом этаже здания, оформленного как большая оранжерея. Обжигающие лучи летнего солнца с трудом, но все же пробивались сюда сквозь густые зеленые заросли. На улице сильный ветер трепал юбки и волосы прохожих, раскачивал ветви растущих вдоль тротуара деревьев.
Я как раз рассказывала Рюичиро про своего брата, что в тот день, когда он уезжал из дома в интернат, тоже дул ужасно сильный ветер, а в тот день, когда мы с мамой приехали забирать его домой, оказалось, что у него столько новых друзей – просто жуть и что это так здорово, потому что теперь он, наконец, поверил в себя… и где-то в середине этой тирады я вдруг поняла, что уже когда-то была в этом кафе.
Открытая терраса, бетонный пол, я сижу за круглым столом, рядом со мной… Кто? Кто сидит рядом со мной? И когда это было? Кажется, очень и очень давно… Я пила сок, а этот кто-то – пиво. Пиво в полдень…
– Слушай, может, это кто-нибудь из твоих бывших? – зевнув, спросил Рюичиро. – Эдакий любитель выпить пива с утра пораньше.
– Глупости… Ну, скажи мне, разве это нормально? Ехать в такую даль, а потом напрочь забыть об этом… Я, кажется, и на станции-то здешней ни разу не была.
– Ну, может быть, ты видела фотографию этого кафе в каком-нибудь журнале или в путеводителе. Это довольно известное место, и о нем много где писали.
– Все!! Вспомнила!! – воскликнула я.
Память встрепенулась. Шаг за шагом, фрагмент к фрагменту в моей голове сложился цельный образ. Отец. Папа. Я вижу его улыбку.