Амрита
Шрифт:
– Да-да. Не берите в голову, – поддержала я Лапшу. – Я просто слишком впечатлительная.
– И я! – подал голос Ёшио. – Это потому, что мы брат и сестра.
Он врал, хотя, конечно, это слабое утешение.
И мы все об этом знали. Но никому не хотелось уличать его во лжи. Потому что тогда все это сияющее великолепие вокруг нас исчезло бы в одночасье и вместо него изо всех щелей повылезало бы темное, удручающее прошлое, как в той сказке про царя Мидаса.
Уж лучше считать, что все, сказанное здесь между нами, автоматически становится правдой.
Чтобы
Как же так?
Все опять повторяется?
Я и Ёшио. Нас притягивает в такие места как магнитом. Туда, где солнце. Туда, где океан.
В такие моменты мне кажется, будто я выпала из времени – почему моя встреча с океаном невозможна без присутствия брата? Непостижимым образом он каждый раз оказывается рядом со мной. Я поворачиваюсь и вижу перед собой его лицо.
Как бы далеко мы ни уезжали, всякий раз, когда я оказываюсь на берегу – посреди жары и зноя, – мне становится так хорошо под этим приветливым небом, на этом теплом песке.
Прислушиваться к шороху волн, глядеть на бескрайний океан… провожать глазами сияющее облако, пока оно не спеша плывет по небу…
Наблюдая за странным существом по имени день, когда кажется, что ты сам вот-вот растворишься в воздухе, чтобы превратиться в легкое белое сияние, я так и останусь стоять на этом вечном пляже. Вместе с братом.
Мы всегда будем думать друг о друге…
За окном море и небо. И предчувствие.
Наша сегодняшняя встреча не может повториться. Ни на следующей неделе, ни через неделю. Отсюда наши пути расходятся, как расходятся из – под темного брюха тучи золотые лучи солнца – чем ближе к земле, тем больше удаляясь друг от друга.
Не об этом ли задумывается каждый из нас, когда после очередного взрыва хохота наступает тишина?
День отходил, начинались печальные сумерки, когда каждая деталь пейзажа окаймлена мягким золотым светом – светом закатного солнца.
Мы шли по берегу у самой воды. Тишина и покой. Впереди размытые сумерками фигуры – люди, выгуливают собак. Тягучее предвечернее настроение.
Один щенок напомнил Месмеру дога, который когда-то был у него в Калифорнии. Месмер растрогался и принялся рассказывать мне о своем питомце. Лапша сразу же присоединилась к нашему разговору – отчасти потому, что она, по словам Месмера, тоже любила собак, отчасти из-за кокетства, которое просыпалось в ней каждый раз, стоило мне разговориться с ее бывшим женихом. Мне это жутко нравилось.
Ёшио вдруг заявил, что хочет есть.
– Хочу жаркого! – сказал он.
– Жаркого?
Мы беспомощно переглянулись.
– Саку, ну разве ты не помнишь? Мы ели такую штуку в тот раз, когда ездили в Идзу вместе с мамой. Там была огромная сковородка, и надо было кидать на нее мясо и креветки, и все шипело и скворчало… Не помнишь?
– Кажется, помню. Сковородку, по крайней мере, – улыбнулась я.
– Ну, вот и замечательно, – сказала Лапша. – С ужином мы, похоже, определились.
Как ни хотелось нам хоть ненадолго задержать этот день, он неумолимо уходил. Солнце полностью опустилось за океан, в окнах зданий погасли последние всполохи заката. Кто-то из нас четверых не удержался от печального вздоха.
– В Калифорнии мы с тобой часто прощались с солнцем на берегу. В сумерки. Помнишь? Это было чем-то вроде ритуала, – задумчиво произнесла Лапша.
– Ага, – кивнул Месмер, – не спеша шагая рядом с ней.
– Ведь вечером никогда не бывает грустно, потому что впереди еще вся ночь, и можно веселиться до тех пор, пока просто не начнешь падать с ног от усталости. А усталому человеку обычно не до грусти – ему бы добраться до кровати, повалиться на нее и уснуть. И больше ни о чем он думать не может. Ну а с утра его уже встречает новый день. Вот и получается, что сумерки – лучшее время для прощания. Зазор, тихая передышка, когда тебя вдруг переполняет сострадание ко всему живому…
– Ага, – снова кивнул Месмер.
В отеле на берегу океана обнаружился первоклассный ресторан, в меню которого было то, что мы искали. Месмер сказал, что приглашает нас на ужин в благодарность за подаренный ему прекрасный день.
Нам выделили отдельный кабинет. Мы – все в песке, с мокрыми от океанской воды ногами – чинно расселись вокруг стола. Официант включил огонь под гигантской сковородой и кинул на нее кусок жира. Жир аппетитно зашкворчал. А еще через несколько минут мы уже жарили на сковороде мясо, овощи и нежные креветки. Настроение было отличное. Мы смеялись по поводу и без повода. Пролитый соус, подгорелый лук – все это было таким забавным, что мы не могли удержаться от смеха. Наверное, со стороны мы казались сборищем мелких хулиганов, задумавших какую-то недобрую проказу.
Уже в самом конце ужина Месмер вдруг решил во что бы то ни стало показать Ёшио фирменный прыжок «Робота-полицейского-3».
– Смотри, Ёшио! – сказал он, выбираясь из-за стола. – Сейчас я покажу тебе, что такое настоящий прыжок. – И с этими словами он нелепо подпрыгнул.
Мы снова разразились безудержным хохотом, а Лапша от переизбытка чувств опрокинула на себя баночку с соевым соусом.
Но это уже не имело никакого значения. Нам было просто хорошо вместе.
По дороге обратно мы почти все время молчали.
В какой-то момент Лапша предложила Ёшио немного поспать, пока мы едем. «Поспать я и в интернате могу, – сказал он. – Давайте лучше попьем где-нибудь кофе».
Мне было приятно слушать их разговор.
Мы с Месмером сидели вдвоем на заднем сиденье. Я уже не помню, когда в последний раз мне было так хорошо и легко. Как здорово, что в этом мире существуют люди, благодаря которым хоть изредка, но можно почувствовать себя счастливой. Как я им благодарна! И в тот момент, когда наша машина обогнала разукрашенный разноцветными лампочками огромный скрипучий грузовик с надписью «Падающая звезда» через весь фургон, я произнесла про себя коротенькую молитву: