Амулет Паскаля
Шрифт:
— Правда? А как называется?
Пауза. Мы выпили.
— Это не окончательное название, но пока что — «Игра в Бога»…
Мы надолго замолчали. Я уверена, что мы думали об одном и том же.
Об амулете мсье Паскаля. Об этом проклятом шарике, ожидающем Ивана-Джона рано или поздно. А скорее всего — совсем скоро. Если не появятся новички и мсье не вбросит в стеклянный аквариум горстку новых шариков…
— Ты веришь, что это — честная игра? — спросила я. — Что все происходит так, как он говорит? Порой мне кажется, что он — просто
— Даже если это так, все равно здесь происходит много интересного. Такого, с чем ты будешь жить после. Возможно, до конца дней. Он, этот старый чудак, знает, что делает: моделирует будущее для тех, кто… потерял прошлое. Или себя в этом прошлом.
— Ты тоже это чувствуешь? — Я так громко вскрикнула, что на нас обернулись едва ли не все завсегдатаи бистро и закивали головами, миротворчески поднимая свои бокалы.
— Они думают, что мы уже начали ссориться… — улыбнулся он.
— Когда ты уедешь отсюда, — добавила я, — представляю, сколько сочувственных взглядов я поймаю на себе. Бр-р-р…
— Ты уверена, что я уеду один?
— Я уверена в том, что иначе быть не может. Я это ЗНАЮ. И думаю, что играть надо честно, раз уж согласился. Не надо разочаровывать старика. К тому же, между нами большая разница: в отличие от тебя, у меня здесь контракт, обязательства. И… я не участвую в игре. То есть не знаю своего будущего. В отличие от всех вас.
— Неужели ты думаешь, что эта игра в будущее серьезна?! Не бери все на веру! Господи, если бы тебя здесь не было, я бы не задумался, насколько далеко зашли шутки мсье Паскаля! Поедем со мной! Хоть сейчас!
— Знаешь, лучше недопить, чем перепить… — сказала я. — Тогда жажда, которую мы будем чувствовать отныне везде и всегда, не даст нам забыть друг друга…
— Эта теория не для мужчин… — улыбнулся он.
— Но — для тех, кто пишет романы, — улыбнулась в ответ я. — И должен пережить еще много других приключений… Других романов…
— Кто тебя сделал такой мудрой? Этот старик?
— Я совсем не мудрая. Я просто это откуда-то знаю…
— Я… — начал он, глядя так, что я опустила глаза, — я…
— Пузыри… — резко прервала его я. — Резиновые пузыри! Плотные и пустые!!!
И он больше ничего не сказал.
4
Домой вернулась поздно. Чертовы письма валялись на кровати. Они не исчезли, не растворились в воздухе. Я должна была работать — заниматься неизвестно чем и зачем. А какой смысл в том, что я разливаю вино, развлекаюсь разговорами с матушкой Же-Же и выпиваю в деревянном бистро? Кстати, вдруг подумала я, а сколько все это будет продолжаться? Разбросала вещи, порылась в чемодане и на дне его нашла копию контракта: сколько?! Я точно знала, что сроки и дата указаны в конце! Но их не было! Только — печать и моя подпись. Как я могла так вляпаться — угодить в ловушку?
Более того — в зависимость. Именно так. Я чувствовала зависимость от всего, что окружало
От этого ядовито-свежего воздуха.
Ночных видений.
Живописных садов.
Своего огромного окна с видом на горы.
Стриженых газонов.
Колоколов на колокольне.
Китайских колокольчиков в моей голове.
Лукового супа матушки Же-Же и ее кофе.
Картин и кресел.
Лестницы, сокращающей время и расстояние.
Девяноста пар белых носков (десяток я уже сносила).
Своих сладко-незавершенных мыслей…
Всего, что называлось одним именем.
Мсье Паскаль…
Лишь бы он не услышал! Я закрыла лицо подушкой и завыла, как волчица.
…Минуты через три выть стало приятно. А через четыре — прогудев еще два-три такта, я почувствовала облегчение. Так, наверное, ревут дети с истинным наслаждением.
Дети! Я вытащила снизу один из конвертов. И еще всхлипывая, распечатала его. И была растрогана круглым детским почерком с кучей ошибок.
«Привет!
Вчера я с мамой прокатился в метро. Это такая подземная железная дорога в большом городе. Мы поехали в центр купить мне новые брюки, потому что из тех, синих, я уже вырос. В метро я смотрел телевизор. Телевизор висел под потолком и показывал рекламу, а еще — остановки. Мама сказала, что я — толстый, как американец.
Она сказала, что я толстый и белый. Сказала, что все американцы — толстые и рыхлые. Я сказал — не все! Мама сказала — все, все! И ты такой, как они.
Я смотрел телевизор. Все посмотрели на меня, и я сделал вид, что мне все равно. У меня под мышками были мокрые пятна от жары. Мама сказала, что не надо было надевать новую футболку, потому что я сильно потею. Как свинья. Все свиньи сильно потеют, сказала мама. Не все — сказал я. Мама сказала, что я упрямый и ей со мной трудно.
Моя мама очень красивая. Она не толстая. Она ходит в джинсах…
Сейчас вечер, и я думаю: не знаешь ли ты, кто придумал метро?»
Ну и сука эта безымянная мамашка в джинсах, рассвирепела я. Обидно, что меня там не было, я бы ей сказала парочку ласковых слов! Вообще не выношу, когда обижают детей и животных. Я этого видеть не могу! Подлые взрослые колотят своих малышей прямо на улицах, без конца делают замечания — то не делай, туда не ходи, скажи «золотое слово», молчи, не крутись, иди прямо, иди рядом, не проси, не клянчи, не реви… Сейчас я бы с большим удовольствием засела за письмо этой мамашке! Возможно, это было бы неплохим тренажером для моего нынешнего раздражения. А вот что написать мальчику? Ведь он не спрашивал — как свести с белого света родную мамочку. Даже мысли такой у него не было!