Амулет смерти
Шрифт:
Ну, давай, сын. С днем рождения!
– Да это скорее ваш праздник, чем мой, – ответил Борис, поднимая фужер. – Вы же с мамой позаботились, чтоб я появился. Поэтому с днем рождения вас!
– С двадцатилетием! – почти без ошибок произнес длинное русское слово житель далекого Бенина.
Борис выпил сладкую, едва приправленную алкоголем газировку и потянулся к салату оливье, чтобы поухаживать за гостем. Тут только он сообразил, что за столом очень даже кого-то не хватает. Этот «кто-то» лучше его мог бы заведовать
– Мама, а где сестра? Где эта Катька, паразитка?
– Боренька, я забыла тебе сказать: она уже звонила, что едет. Просила без нее начинать.
Борис с набитым ртом произнес:
– Ну вот мы и начали… Кофи, давай я тебе шпроты положу. В Западной Африке водятся такие шпроты?
Хозяйка дома ощутила вдруг беспокойство. Господи, как тяжело, когда взрослая дочь не замужем!
Кондратьев-старший снова стал наливать.
– Кофи, Кофи, – сказал он. – Это имя на слуху. Я все пытаюсь вспомнить, почему оно мне знакомо. Что-то из политических новостей…
– Кофи Анан, – пояснил молодой бенинец, – генеральный секретарь ООН. Он тоже из Западной Африки. У нас Кофи, как у вас Иван.
– Как у американцев Джон! – подхватил Борис.
– Как у французов Жак, – пробормотал Кондратьев-старший, задумчиво глядя в лопающиеся на поверхности вина пузырьки.
25
Катя выбежала из больницы и заспешила на остановку. Раскачивались в такт шагам бедра. Взлетали рыжие волосы. Далеко назад, как у манекенщицы, отмахивала рука.
– Ой, – вскрикнула она и остановилась посреди дороги. – Я же не купила Борьке подарок!
Резко развернувшись, она бросилась в другую сторону. Забежала в магазин и стала обследовать витрину. Часы, которые она присмотрела два месяца назад, лежали на том же месте. То ли поступила большая партия, то ли часы данной марки не пользевались спросом. Это не имело значения.
Катя отсчитала деньги, протянула продавцу с угристым лицом и, впихнув часы в сумочку, понеслась на остановку. Угристый труженик прилавка даже не успел рассмотреть ее ноги, в чем редко себе отказывал.
К остановке как раз подходил автобус.
Девушка ускорила бег и в самый последний момент успела в закрывающуюся дверь.
Ее немедленно стиснули со всех сторон потные июньские ленинградцы, которых язык не поворачивается называть петербуржцами.
«Как жалко, что в нашей стране не делают резиновых автобусов», – только и подумала Катя.
Она отчаянно пыталась уберечь правую руку от перелома, а позвоночник от смещения.
К счастью, она преуспела в этом нелегком занятии и выбралась из аттракциона целой и невредимой. В родной подъезд Катя ворвалась почти бегом.
Лестничная клетка наполнилась грохотом ее каблуков. Дружных бабушек на лавочке окутало облако утренних духов и автобусного пота.
– Во, шалопутка, – сказала одна из пенсионерок, обращаясь к другой. – Зазналась, даже не здоровается. А Борька, брат ее, видали, сегодня какой важный? На такси, да еще с каким-то негром!
– Небось негр – Катькин хахаль, вот что я думаю! Ох, не доведет такое знакомство до добра…
Эти бабушки сидели на этой лавочке всегда. Когда первые люди въезжали в новый дом – было это лет тридцать назад, – пенсионерки уже сидели и хорошо знали, какой новосел сколько и каким способом зарабатывает. Знали количество любовниц или любовников, кто и в чем успел провиниться за прошедший день.
Жильцы постарше утверждали, что за тридцать лет ни одна из бабушек видимым образом не изменилась. Скамеечницы не старели и не молодели. Просто тихонечко сжигали воздух и нервы жильцов.
Сами бабушки давно уже забыли свой возраст и настоящие имена, остались только Пуня, Ганя, Фоня или что-то в этом роде. Умирать они категорически не собирались.
За долгие годы Божьи одуванчики стали скамеечным умом, честью и совестью всего дома. Да и что за дом без скамеечного ума, скамеечной чести и скамеечной совести?
Катя отперла дверь, переступила порог и сразу попала в объятия брата. Чмокнув Бориса в щеку, она достала из сумки коробочку и протянула:
– Борька, с днем рождения тебя я поздравляю. Счастья в личной жизни тебе желаю. Да женись поскорей, нарожай мне детей. Хочу, чтоб у меня было много-много племянников!
Кондратьев-младший сделал взгляд утомленным. Ну сколько можно об одном и том же. Промямлил:
– Э, опять ты за свое. Прям озабоченная. Не дождешься.
Он раскрыл коробочку. Часы! Борис повесил подарок на руку, поцеловал сестру и втолкнул в гостиную.
– Познакомься, Катя. Вот это мой друг Кофи, о котором я тебе рассказывал.
Гражданин Бенина смотрел на Катю.
Ни-че-го се-бе! Здоровенная белая девка.
Во Борька дает. Вот это друг. Вот это бедра. Ресницы словно пальмовые листья…
Кофи вспомнил узкобедрых голых красавиц Западной Африки. Никакого сравнения. Он вскочил и поклонился:
– Здравствуйте.
Кондратьев-старший вздрогнул. В подвалах памяти будто рванула мина замедленного действия. Он тоже кое-что вспомнил.
Центральный проспект Порто-Ново.
Медленно ползущий французский джип.
Замершие в поклонах черные на тротуарах.
И счастливые победители. Сверхсекретные бойцы спецназа, о существовании которых четверть века назад в СССР никто не подозревал.
– Если хотите, можем на «ты», – сказала Катя и уселась рядом с Кофи.
– Конечно, на «ты», – согласился тот и добавил: – Хотя на одной из стадий изучения русского мне стало приятно использовать обе формы… В большинстве африканских языков только «ты», как в английском.