Амур-батюшка (др. изд.)
Шрифт:
– Ты, может, думаешь, я шучу? Нет, я и палку нашел, которой ты наказывал людей.
Иван вытащил из-под полога длинную палку с иероглифами, которую Синдан узнал сразу: на ней была печать общества.
– Я хотел и Юкану повесить за то, что он продался тебе, но пожалел старика. Вот, гляди, твоя палка!.. Кто у Суокина убил сына этой палкой?
Синдан приподнялся, глаза его засверкали, согнутое тело как бы приготовилось к прыжку.
– Вот когда ты стал самим собой, теперь я тебя узнаю. Здорово, паря!
Гримаса злобы и жестокости исказила грубое лицо
– Так признаешь свою палку? Вот на ней написано: «Бить до костей», грамотный я по вашему. А говорят, у всякой палки два конца.
Иван размахнулся и ударил Синдана кулаком в зубы.
Нож сверкнул в руке Синдана. Он зверем кинулся на Ивана. Бердышов нанес ему удар кулаком в грудь. И тут же палкой с иероглифами еще раз по голове, да так, что треснула палка. Торговец покатился по траве, но тут же вскочил, мотая головой: видно, оглушенный. Обезумев, он снова бросился вперед. Новый удар встретил его. Синдан взмахнул руками, оступился, подмытый песок обвалился, и торгаш слетел с обрыва в реку.
Иван выхватил револьвер.
Между тем Савоська, глядя на лодки с товаром, живо сообразил, что можно в один миг разорить Синдана. Он подбежал к берегу и с силой оттолкнул груженую лодку. Подскочил Илья и стал помогать ему рьяно. Огромные плоскодонные лодки одна за другой закачались на бурной реке. Их быстро потащило вниз, поворачивая к берегу то кормой, то носом. Лодки, убыстряя ход, понеслись к перекату.
Приказчик с криками забегал по берегу. Передняя лодка ударилась о камни. Другую тащило по мелководью, било о гребни подводных скал. С разбегу она ударялась о коряги. Нос лодки погружался в воду, и волна захлестнула товары. Могучее течение покатило по всему перекату мешки с мукой и крупой. Мешки рвались, и белые пятна расползались по голубой воде. Третья лодка громыхала по перекату.
Синдан поднялся и, тупо озираясь по сторонам, стоял под берегом по колено в воде.
– Другой раз никогда на меня не бросайся! А теперь иди лови лодки и ступай с Горюна навсегда. Эта речка моя!
– Суд надо, – прохрипел Синдан.
– Ты и по-русски говорить сразу научился! Зачем мне суд? Вот тебе суд, – показал он револьвер. – Я сам могу с тобой управиться… Смотри: если хоть одного моего должника тронешь пальцем, я тебя разрежу на тысячу кусков, как сказано в вашем же уставе. А палку возьму себе. Кто войдет к торговцам в общество, – сказал Иван, обращаясь к гольдам, – того сразу повешу. Я теперь тут хозяин.
– С твоим уставом я не согласен! – озираясь на Ивана, говорил Юкану поверженному торгашу.
– Что ты с ним вежливо разговариваешь? Плюнь на него! – подскочил Савоська.
Гольды выловили на перекате одну из лодок, подвели ее к берегу поодаль от стана. Синдан пошел туда, ни слова не говоря, быстро сел в лодку и проворно отъехал.
Гольды качали головами, сожалея о гибели великого богатства. За эту муку сколько надо было бы отдать мехов…
Бердышов остался ночевать на мысу.
На другой день неслись по течению вниз. Поднимались до этого мыса пять дней, а вниз весь путь предполагали пройти за день. Гольды рассказывали, что Синдан вчера ездил, искал на берегах и на отмелях остатки своих товаров и, собирая их, плакал. А утром ушел вниз. Приказчик его ушел по берегу пешком вверх. У него была в Ноане жена гольдка.
– Ну, Васька, теперь отдохнем! – говорил Бердышов, сидя на дне лодки, когда караван шел уже в низовьях и близка была заветная Тамбовка.
Вот-вот над дальними полосами леса на пойме и на острове должны открыться деревянные серые крыши Тамбовки. Виден будет дом Спирьки Шишкина.
Мимо проносились последние скалы. Над блекнущими прибрежными рощами высились одинокие рыжие каменные пики. Зелень тускнела и желтела от такой жары.
Хотя Ваське драка здорово понравилась, но он теперь как-то побаивался Ивана и ничего не ответил. Вообще он первый раз в жизни видел, что так ловко и смело бьют и кулаком и палкой, и себя ударить не подпускают, и не жалеют чужой головы. Это и страшило и восхищало Ваську. При случае хотелось бы так же самому попробовать.
– Вон и Амур видно! – вдруг радостно сказал Иван.
Он с утра чисто выбрился, стал гладкий и веселый. Не боится, видно, что Синдан пойдет жаловаться.
За множеством островов что-то блестело.
– Отсюда кажется – узкая протока, а это самый Амур и есть. Сейчас на левой стороне будет Тамбовка… Гляди, вон крыша!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Давно не бывал Васька в настоящей русской деревне. После скитаний по дикому Горюну вид ее обрадовал мальчика. Ему казалось, что он уже видел эти бревенчатые избы, высокие крыши, ворота одностворчатые и двустворчатые с шатрами сверху, и был тогда такой же тихий вечер, так же девушки пели песни на краю села. Верилось, что люди живут здесь хорошо, дружно, что все они свои и примут их приветливо. Васька с нетерпением ожидал встречи со своей тамбовской родней.
«А где я-то был!» – подумал он и вспомнил зеленую воду, бьющую сквозь груды бревен, коряги над водой, скалы, стволы, перевернутые иссохшими корнями вверх, вспомнил, как ели медвежатину и шаманили, как нашли золото и как тосковал он на озере, что далеко уехал.
«А зря я тосковал! – подумал Васька. – Не так все страшно. Даже стыдно себе признаться, что струсил тогда».
Темные фигуры тамбовцев брели по берегу. Здешние мужики любопытствовали, кто приехал.
– Эй, Иван Карпыч, здравствуешь! – забрел в ичигах в воду великан Санька Овчинников. – Ты куда собрался, че везешь?
– На Горюн! – ответил Бердышов.
Чуть смеркалось.
«Большое село», – подумал Васька, видя, что домов много и чем дальше идет лодка, тем больше изб появляется вдоль реки.
– Почему с той-то стороны едешь? – спросил Котяй Овчинников, брат Саньки.
В американской шляпе и в болотных сапогах, с револьвером за поясом, Иван вышел на берег.
– Эй, дикий барин! – крикнул маленький вятич Ломов. – Теперь бы тебе клетчатые штаны. Винчестер да шляпа!