Амурские версты
Шрифт:
— Грабят их китайцы, ваше высокоблагородие, — говорили солдаты капитану Дьяченко, — так, что и сказать нельзя. Всех соболей берут подчистую. Отдаст охотник соболей, а его все равно лупят палками, думают, что он еще чего-нибудь припрятал. Так гольды теперь приспособились. Отдадут сперва часть соболей, а как их бить начнут, тащат остальных.
— Когда мы начали станицу рубить, — добавлял другой солдат, — так китайцы запретили гольдам к нам приезжать, рыбу нам возить. Те поначалу опасались нас, а теперь, вишь, насовсем сюда переезжают.
В конце августа в Хабаровку заехал Михаил Иванович Венюков.
Почти три месяца пробыл он со своей командой на берегах таежной Уссури, занимаясь съемкою и описанием долины этой реки.
— Ну,
— Еще мало, Яков Васильевич. Только Хабаровка представляет утешительный вид, — сказал Венюков. — Несколько свежих, незаконченных построек есть в станице Невельской, то же я видел в станице номер четыре и в Корсаковой. Казакевичева, правда, растет, имеет вполне приличный вид. Я очень боюсь за станицу номер четыре, как бы ее потом не пришлось переносить на другое место. Очень уж низменный участок для нее выбрали. В большую воду будет топить.
— Таков приказ, ничего не поделаешь. Козловский не мог отойти от плана.
— Говорил он мне, — сказал Венюков. — Но Хабаровка, откровенно скажу, меня обрадовала. После того что я видел тут в первый приезд, сделано много. Работы у вас идут успешно. И знаете, Яков Васильевич, быть здесь городу!
— Доживем ли мы до этого, Михаил Иванович?
— Должны дожить. Вон купцы своим коммерческим чутьем сразу поняли это.
— Да, одна лавка уже есть. А на днях проезжал в Николаевск купец Ланин, тоже обещался открыть у нас свою лавку. Был тут и приказчик Амурской компании, просил выделить ему место для складов. Я ему сказал: селитесь на левом фланге, на склоне под орлиным гнездом.
— Вот видите: быть городу, быть.
Офицеры сидели на палубе, у каюты батальонного командира. Отсюда виден был и Амур, и постройки военного поста.
— Вот вы изволили заметить, — продолжал Дьяченко, — что сделано пока мало. Сделали бы больше, если бы батальон не был так распылен. Одна рота у меня на Уссури, две — здесь, а еще одна устанавливает почтовые станки и строит город Софийск.
— Город? — переспросил Венюков.
Дьяченко улыбнулся:
— Да, представьте себе, сразу город! Так захотелось Николаю Николаевичу. И вот получается, — помолчав, сказал капитан, — что линейные батальоны — это амурские пионеры. Мы появляемся в совершенно ненаселенных местах, закладываем здесь города и села. Несем пограничную службу, а теперь поддерживаем еще и почтовую гоньбу.
Венюкову показалось, что Дьяченко, гордясь своими солдатами, видит в их труде одну только лицевую сторону, не замечая ее изнанки. И он воскликнул с горячностью:
— А жертвы! Вы забываете, капитан, о громадных лишениях, которые падают на головы вверенных вам нижних чинов! Оправданы ли они все-таки?
— Да, жертв много, — согласился Дьяченко. — На днях сообщили мне, что на первом станке утонул солдат, перевернулась лодка. Переносят линейцы голод и холод, цингу и тиф. Зато в лишениях этих выковался совершенно своеобразный тип сибирского линейного солдата. Он бурлак и лоцман на реке, плотник, кузнец и печник на берегу. И не ждет лавров за военные подвиги, потому что их, слава богу, на Амуре нет. Порохом здесь, к счастью, не пахнет.
— Да я не спорю с вами, Яков Васильевич, — сказал Венюков. — Я сам имел случаи убедиться в изобретательности и находчивости линейных солдат.
— Вон, посмотрите на этого богатыря, — показал Дьяченко на Михайлу Лаптя. — Видите, как легко он волочит плаху, которую сам же и отесал. А он у меня еще и печник, и рыбак, и переводчик. Сейчас свободно уже изъясняется с инородцами.
— Это с вашими соседями гольдами? Тихий и добродушный народ, с покорностью судьбе выносит ее удары. Наблюдал я, в каком страхе держат их маньчжуры на Уссури. Но теперь, с нашим прибытием туда, несмотря на угрозы китайцев и маньчжур, они бегут на нашу сторону и ищут защиты у русских солдат и казаков.
В затянувшемся, интересном для обоих разговоре, они опять вернулись к жизни строящегося военного поста.
— Так вы считаете: будет на месте Хабаровки город? — снова спросил капитан Дьяченко.
— Непременно, — ответил Венюков.
— Фима! Ты слышишь, что говорит Михаил Иванович? — окликнул жену капитан.
— Слышу. Но не думай, что только поэтому я сюда приехала, — донесся из каюты голос Афимьи Константиновны.
Молодому офицеру Вячеславу Казимировичу Кукелю путешествия по Амуру казались прямой дорогой к блистательной карьере. В доме его старшего брата в Иркутске, где собирался городской олимп, не раз говорили о примерах головокружительных взлетов по служебной лестнице. Сам брат, часто повторявший: «Лови счастье, пока оно дается», ухитрился получить в один год два чина. За карточными столиками, между пустыми разговорами и анекдотами, серьезно намекали, что уже этой зимой старший Кукель займет место начальника штаба войск Восточной Сибири. А нынешний начальник штаба Николай Васильевич Буссе, полковник в тридцать лет, представлен на производство в генералы. Поговаривали, что вот-вот будет создана Амурская область, военным губернатором которой он и станет. А разве не позавидуешь Михаилу Семеновичу Корсакову, которого Николай Николаевич за десять лет провел от штабс-капитана до генерала, военного губернатора Забайкальской области. Или взять Петра Васильевича Казакевича. В сорок шестом году он был лейтенантом на транспорте «Байкал». В пятьдесят шестом — уже контр-адмирал, военный губернатор Приморской области и командир всех русских портов на Восточном океане.
Сам Вячеслав Казимирович тоже не жалуется на судьбу. По Амуру он плавает второе лето. А уже сотник и чиновник для особых поручений при генерал-губернаторе. Прибыл в прошлом году курьером в Усть-Зейский пост и сразу был замечен Николаем Николаевичем. Генерал, как только сотник представился, направил его осматривать новые постройки в Усть-Зейском посту, а потом в станицу Иннокентьевскую. Правда, тогда произошел казус с проектом Усть-Зейской станицы, к которому он тоже приложил руки. Впрочем, если бы не этот грубиян капитан Дьяченко, проект просто бы забыли, а теперь случай с ним превратился в анекдот. Над проектом потешаются по всему Амуру и даже в Иркутске.
У Кукеля-второго диплом инженера. Но не на поприще возведения военных укреплений, не в строительстве простых казарм и домов надеется он оставить свой след на Амуре. Из всей инженерной науки успешнее всего усвоил Вячеслав Казимирович умение строить церкви. К этому лежит у него душа, в этом он видит средство для продвижения по службе. Высшее начальство уже привыкло к тому, что в Амурском крае одна за другой возникают станицы, и это никого не удивляет, зато когда докладывают, что заложен новый храм, начальство непременно заинтересуется: «Кто руководит строительством?» — «Сотник Кукель», — отвечают чиновники. Недаром старший брат Кукеля сказал: «И на церквях, Вячеслав, можно сделать карьеру!»
Последнее лето оказалось для Кукеля хлопотливым. Еще в конце февраля он выехал из Иркутска в Читу. Затем с генерал-губернатором, как только тронулся лед, отправился на Амур. Там, в Албазине, он достроил начатую еще в прошлом году церковь и получил приказ сопровождать караван переселенцев к устью реки Уссури.
Сплавив казаков до Казакевичевой, сотник вернулся в новую станицу Екатерино-Никольскую, названную так в честь супруги Николая Николаевича. Там выбрал место для церкви и проинспектировал строительство станицы. Надо было съездить в Благовещенск, поторопить с отправкой транспортов с продовольствием для переселенцев, однако сотник, памятуя о том, что придется идти бечевой, кормить комаров и мошку, решил на месте дожидаться барж с продовольствием. Тем более что в Екатерино-Никольской нашлись для него развлечения. Однажды, когда Кукель находился в станице, тигр на виду у всех схватил жеребенка и унес его в лес. Казаки тут же организовали охоту, сотник примкнул к ним. Потом ездили охотиться на уток, потом… Только осенью Кукель узнал, что у привезенных им на Уссури переселенцев начался голод. Хлеб, который казаки привезли с собой, кончился, а казенный так и не подошел.