Анабазис на фоне Северной Анголы
Шрифт:
На что стоящий рядом Старший полковник Накунда, услышав знакомое словосочетание, радостно сообщил, что это он. Тут еще и Самому эта песня понравилась, особенно окончание куплета, и по этому поводу Накунде капнула очередная награда. Так что пронесло, но Аким, все равно получивший выволочку от Барона, затаил к Накунде легкую неприязнь, что и сказалось позже.
После того, как новую цитадель Социализма снабдили (сами понимаете кто), кучей техники, оружия и амуниции, Председатель Ревкома захотел провести масштабные учения. С нашей стороны там командовал генерал, и мы туда не лезли, но Накунда всю дорогу выяснял у Акима частности того, как такие учения проводятся в Советском Союзе, и Аким коварно этим воспользовался. Он рассказал, что при больших учениях применяется имитация взрыва Атомной бомбы и это и полезно для военной учебы и весьма зрелищно вдобавок. Накунда доложил об этом Высокому родственнику, тот пришел в полный восторг, и делать данную имитацию поручили именно Акиму, ибо тот, кто проявляет инициативу, тот и становится исполнителем, ну и чуть позже наказуемым. Стандартного имитатора ядерного взрыва ИУ-59 у нас естественно не было, но была смекалка. Пара бочек соляры, по бочке бензина и мазуты, пуд, другой ТНТ, десяток древо-земляных человекочасов и радиовзрыватель. Вот и все дела. Накунда, конечно, принимал во всем этом бурное участие и лично настоял на праве включения «красной кнопки», заручившись в этом поддержкой самого товарища Саманарапы. И как только Накунда был утвержден, Аким начал рассказывать Старшему полковнику бесконечные истории об опасности данного имитатора, и о том, что очень часто страдают именно те, кто участвует в подрыве, и что даже под воздействием неизвестных физических явлений, при имитации бывает даже радиация, чем довел его до полной дрожи в коленках. Во время подрыва несчастный Накунда, несмотря на то, что он был в блиндаже, одел две каски и Аким дождался своего часа… Когда бабахнул имитатор, Аким от души долбанул по каскам старшего полковника, заготовленной заранее дубинкой, удар не был очень сильным и не принес физических увечий, но увечья моральные были настолько сильны, что Накунда в момент потерял сознание. Когда в штаб пришло сообщение, что Старший полковник Накунда ранен осколком атомной бомбы, там поднялась паника. Одна из машинисток, также ранее обработанная Акимом, стала кричать, что это был настоящий атомный взрыв, и суматоха поднялась еще та. Короче, когда все улеглось, и, потерпевший гордо пересказывал благодарным слушателям, как в блиндаж влетел осколок с ананас величиной, и его оглушил. Аким уважительно заявил:
«Хорошо что ты воюешь за нас, камарад Накунда, а ведь будь ты американским империалистом и участвуй в проекте Манхеттен, мне даже было бы страшно подумать о последствиях».
Старшего полковника Накунду повысили до генерала, и зваться он стал отныне генерал Манхеттен. Как, однако, извилисты жизненные пути.
P.S. А осколок был на самом деле. Его изображал заботливо покрашенный в красный цвет, здоровенный булыжник.
Нештатное использовании мейсенского фарфора, или никогда не груби незнакомым экспедиторам
(Фантазия на тему Африканских снов IXX)
У Акима на горле сидела большая зеленая пупырчатая жаба, она душила его, не отпуская уже второй день. Причиной был танкистский Энфильд* 38-го калибра, найденный Тараканом во время зачистки только что взятого штурмом штаба в комнате, куда Аким поленился зайти первым. Причем начиналось все очень хорошо, Аким обзавелся финским ППС* и выпендривался аж пять минут, но на шестой минуте их нашли целый ящик. И тут у капитана Тараканова такой дивайс, да еще в родной брезентовой кобуре. Поневоле иззавидуешься. Вообще-то, в эти бурные события нас занесло случайно. Местный Батька, загоревшийся идеями Социализма и связанной с ними возможностью халявы, стал для нашего начальства персоной грата. И когда он доложил, что новая столица освобождена от антинародного режима, нас туда послали передать ему подарунки в виде груза и парочки нужных людей. Но когда мы прибыли в пункт назначения, там цвела и пахла не только богатейшая местная флора, но и взрывы, выстрелы и пороховой дым. Среди пальм, акаций и сапеле, за мощной изгородью из колючего молочая, находился последний оплот прислужников мирового капитала, его-то увлеченно и штурмовали бойцы народной гвардии. Предъявив проводника и полномочия, и торжественно представленные ситуайену Президенту, мы сдали все виды грузов и с интересом стали наблюдать за военными действиями. Честно говоря, стадо гиппопотамов, кишевшее в окрестных зарослях, провело бы штурм гораздо грамотнее наших новых союзников. Более-менее грамотно вела себя только группа из двух десятков странных мулатов, разговаривающих между собой по-немецки. Остальные гвардейцы бестолково суетились, так же бестолково стреляли, они то бездарно бросались прямо на огонь противника, то рассасывались по окрестностям. Был у борцов за переход в Социализм из Племенного феодализма, даже целый танк — модернизированный старина Стюарт М3*, модернизация его заключалась в замене орудия на шаровую спарку МГ-34*. Была даже какая то артиллерия, но ситуайен Президент запретил ее применять, дабы не повредить свою будущую резиденцию. Мы должны были покинуть эти веселые пампасы только после ряда официальных церемоний, а так как церемонии должны были произойти во дворце, мы решили ускорить процесс. Получив санкции у местного командования, мы переподчинив себе арийских мулатов, естественно танк, дюжину базук и озаботившись тройкой пулеметов и тройкой снайперок, мы бодро приступили к показу в стиле «вот как это делается». Оборону слуги империализма держали только по фронту и немного с флангов, именно в этих направлениях тупо действовала Народная гвардия, неся при этом неизбежные потери. Мы, что характерно, повели много умнее. Таракан, Борька и Сокол устроили на джипах подвижные пулеметно-снайперские точки. Гвардейцы имитировали атаку по всему фронту, а ребята выявляли и гасили огневые точки. Вообще-то, вместо Сокола должен был остаться Тарасюк, но старшина, применив наиболее жалобное выражение лица (как говорил Аким, — когда у Тарасюка такое лицо, то голодный бультерьер отдаст ему свою кость и бумажник), упросил командира допустить его к участию в штурме дворца:
— «Товаришу капітан, візьміть мене на операцію. Я ж ніколи не бачив, як ці кляті буржуi у своїх палацах пьють кров з трудового народу,» — ныл старшина. А Аким добавил еще более плаксивым тоном:
— «И никогда не участвовал в дворцовых реквизициях».
Короче, группа нанесла удар с тыла, враг дрогнул и запаниковал, и тут по воротам ударил залп из десятка базук. Барон перед этим произнес яркую речь, кишащую сравнениями с Александром Македонским, Наполеоном и Юлием Цезарем, которые всегда выбивали ворота в штурмуемых крепостях. И ситуайен Президент поплыл и дал согласие на залп по воротам. Ворота, естественно, не выдержали напора и пали, и тут же в них ринулся флагман бронечастей молодой республики. Увы, экипаж состоял из племянников руководящих лиц, и внедрить туда кого-либо из наших не сложилось. Ворота были такой ширины, что женщина, несущая лестницу, могла спокойно пройти в них и не задеть, но молодые танкисты со всей дури вмазались левой гусеницей в колонну, заменяющую воротам косяк и лихо сбили гусеницу и раздерибанили звездочку. Но тут по всему фронту начался главный штурм, и мы победили. Впрочем, как всегда. В процессе последующей зачистки все у Таракана и произошло, а Тарасюк разжился двумя столовыми сервизами из Мейсенского фарфора*. По крайней мере, именно на них обратил внимание вновь испеченный комендант дворца и потребовал вернуть как народное имущество, на что Тарасюк сделал вид, что у него только один сервиз и честно его вернул, второй, естественно, заныкав. Но о сервизах продолжение будет потом, ибо им не долго висеть на ковре и они согласно системе Станиславского, обязательно выстрелят… Но позже.
Аким и Таракан были разбужены в шесть утра неприятными звуками. Их издавало задохлое существо в новеньком тропическом сафари, в очках и с чемоданом. Разглядев зрачок Энфильда капитана Тараканова, существо поперхнулось, и перестало орать о том, что его апартаменты кто-то нагло занял,. Поперхнуться ему пришлось дважды, потому что буквально материализовавшийся из воздуха Аким сжал ему шею своим любимым захватом. Он оттащил его в сторону от дверей (которые тут заменяла простая циновка) и, поблестев перед испуганным глазом лезвием ножа, поинтересовался, а кто это тут орет. Таракан в это время проверил коридор, и, вернувшись в комнату, молча приставил ствол своего револьвера к наиболее интимному месту утреннего гостя. Оказалось, что к ним пожаловал столичный мажор — журналист, перепутавший комнату. Фамилия его была Павлов, и это был не псевдоним.
Мы в данном случае обладали статусом, известным узкому кругу лиц, куда данный типус не входил, и жили в гостевом крыле президентского дворца, и туда же, увы, поместили и этого журналиста, который умудрился заблудиться, в чем был сам виноват, в виду легкого подпития. Барон пригласил его утром к себе, и, извинившись за действия подчиненных, предложил мировую, подкрепленную двумя бутылками старого коньяка, одна из которых была уже открыта. Гость охотно выхлебал четверть бутылки, забрал с собой подаренную и сразу же побежал жаловаться. Он пожаловался руководству на наше наглое поведение, заявив, что это мы по пьяни заняли его апартаменты, избили и только его хладнокровие спасло нас мерзавцев от справедливой кары. Кстати, в ту ночь мы его даже пальцем не тронули, а фингал он себе посадил в тот момент, когда уже в своей комнате опрокинул настольную лампу. Плюс ко всему товарищ Павлов требовал, что бы ему отдали апартаменты Барона, ибо, видите ли, его ранговый статус гораздо выше, чем у какого-то бригадира экспедиторов. Ох, зря он это сделал…
Стоит отметить, что дворец представлял собой комплекс одноэтажных зданий, окружавший двухэтажное бунгало, и канализация, как предмет чуждый революции, в нашем крыле не работала. Данная очковая гиена пера кичилась своей причастностью к каким то тайным политическим кухням и секретным интервью, и за завтраком в офицерской столовой весь прямо изнамекался о своей значимости, и звать себя позволял не иначе, как Александр Иванович. Экспедитор Аким с нарочитым восхищением ловил каждый звук из уст столичного гостя. (Гость после ночных стрессов, Акима и Таракана не узнал, все мы были в его глазах простыми экспедиторами, но с определенными полномочиями). По окончании завтрака знатный гость, смущаясь, спросил у своего нового друга Акима, а как тут с удобствами. Аким таинственно оглянулся и сказал, что тут это очень сложный ритуал, на весь дворец только два отхожих места, одно для президента, другое для лиц умеющих скакать на лошади, но для особо важных персон выделяют персональное фарфоровое ночное судно, так что сейчас проще сходить в кустики, благо что дворцовый комплекс был окружен огромным садом, но по местной традиции к вечеру, мажордом решит все интимные вопросы. Услышав выданную Акимом информацию и уловив его подмигивание, экспедитор Таракан, взяв с собой экспедитора Тарасюка, убежал куда-то пошнырять. К вечеру в апартаменты гиены ротационных машин постучался некий типус с рыжими бакенбардами и в шитом золотом камзоле. Он представился мажордомом и вручил роскошное ночное судно (бывшую супницу из Мейсенского сервиза) и на ломаном французском языке объяснил, что уходя утром, оное судно надо оставлять посередине комнаты, чтобы специально обученные выносу и опорожнению люди, быстро могли его найти, причем главный специалист по выносу, до мелочей совпадал с комендантом дворца.
С утра столичный соискатель Гонкуровской премии так и поступил, и ушел заниматься своими важными журналистскими делами, а в кулуарах дворца стала нарастать незаметная для постороннего взгляда напряженность. Комендант дворца Монго, конфисковавший сервиз у старшины, вовсе не собирался возвращать его в дворцовое хозяйство. Он собирался жениться на дочери одного из вождей племени дуала, и традиционный подарок семье невесты как раз должен был составлять данный сервиз. Но главная часть сервиза непонятным образом пропала, а до визита к родителям невесты оставалось всего ничего. Новые друзья коменданта, Аким и Таракан, взялись ему помочь провести расследование, и, следую логике и дедукции, пришли к выводу, что воришка не мог успеть вынести фарфоровые сокровища из дворца и спрятал их, чтобы ночью забрать.
Надо сказать, что тут очень помогла случайность, которая на войне бывает достаточно часто. Идя ночью на операцию, в черных комбинезонах и масках, Аким и Таракан спугнули в коридоре какого то типа с мешком, это был тот самый воришка и дальше все было делом техники.
Холмс Таракан и Ватсон Аким буквально пронюхали весь коридор в районе апартаментов Геноссе коменданта и нашли в примыкающих помещениях часть пропавших тарелок. Комнаты коменданта были забиты всевозможными нужными в большом хозяйстве вещами. Неизвестные преступники очень удачно опрокинули ящик с ООНовской зубной пастой и второпях раздавили несколько тюбиков. Их следы позволяли достаточно четко проследить место, где были заложены все нычки с уворованной посудой. Следственная группа подошла к очередной подозрительной двери…
Честно говоря, столичная штучка подвернулась нам весьма вовремя. После штурма прошло уже две недели, а мы по ряду причин до сих пор не смогли уехать. Для ускорения процесса даже решили в ближайшие сутки отправить Сокола на сопредельную территорию. А священная месть «очковой гиене» как раз могла развеять скуку и скрасить ожидание. При обсуждении экзекуционных мер было много предложений: от подбрасывания в журналюгскую койку дымовой шашки, до запускания в оную же кровать слабо-ядовитой змеи или вообще самки ангвантибо* с двумя озабоченными самцами. Но мудрый Аким сказал, что самое жестокое наказание для изнеженного мажора, это подвергнуться остракизму от обслуживающего персонала, тут змеи и самки лемуров могут отдыхать. Изначально была идея подсунуть нашему молодцу супницу из сервиза Тарасюка, а потом намекнуть коменданту, что в сервизе их было две, но ночная встреча упростила задачу. Соколу накануне отъезда пришлось сыграть роль мажордома. Камзол, парик и накладные усы вместе с супницей пожертвовал Тарасюк. Надо сказать, что старшина, будучи и деловитым и прижимистым типом, всегда работал в первую очередь на нужды группы. И за это его очень ценили. Но вернемся в тот коридор, где проходит следствие. Народу там все прибывало. Заявилась пресс-секретарь Президента мадемуазель Лари, очаровательная блондинка с восхитительным бюстом и пронзительными голубыми озерами, вместо глаз. Ее в качестве почетного эскорта сопровождал Барон. И тут дверь распахнулась, оттуда вышел Столичный гость и, показав в центр своих апартаментов, барственно заявил коменданту: «Ну, наконец -то, вы появились, милейший, уберите все это.»