Анафем
Шрифт:
— Там, внизу, с наступлением весны я намерен реконструировать битву при Трантеях.
— Минус тысяча четыреста семьдесят второй год, — произнёс я роботоподобным голосом; это одна из тех дат, которую вбивают в голову фидам. — Думаю, мне ты отвёл роль гоплита, получившего в ухо сарфянскую стрелу? Ну уж нет, спасибо.
Лио терпеливо покачал головой.
— Не с людьми. С растениями.
— Что?!
— Мысль пришла мне во время аперта, когда я увидел, как сорная трава и даже деревья захватывают город. Отнимают его у людей настолько постепенно, что те и не замечают. Луг будет плодородной Франийской равниной,
— Можем ли мы считать владение Шуфа одним из них?
— Как хочешь. Это не важно. Главное, что холодной зимой минус тысяча четыреста семьдесят третьего степняки, предводительствуемые племенем сарфян, переходят замёрзшую реку и закрепляются на Франийском берегу. К весне, когда можно начинать боевые действия, у них здесь уже три армии. Базский полководец Оксас устраивает военный переворот, низлагает императора и выступает из города. Он клянётся утопить сарфян в реке, как крыс. После многонедельных манёвров легионы Оксаса встречаются наконец с сарфянами на равнинном месте неподалёку от Трантей. Сарфяне предпринимают ложное отступление, Оксас, как последний болван, поддаётся на их уловку и попадает в клещи. Его окружают…
— А через три месяца Баз был сожжён дотла. И как ты хочешь проделать всё это с сорняками?
— Мы позволим видам-агрессорам с реки пробиться в клевер. Плети звездоцвета распространяются по земле с поразительной скоростью, как лёгкая кавалерия. Буряника медленнее, но закрепляется надёжнее — как пехота. Последними приходят деревья и остаются на века. Если аккуратно полоть и подрезать, можно сделать так, чтобы всё развивалось, как при Трантеях, только на битву понадобится месяцев шесть.
— Ничего бредовей я в жизни не слышал. Всё-таки ты чокнутый.
— Тебе что больше по душе — помогать мне или учить салаг держать ноту?
— Это такая хитрость, чтобы заставить меня полоть сорняки?
— Нет. Мы же, наоборот, позволим им разрастись.
— И что будет, когда они победят? Мы не можем поджечь клуатр. Разве что разграбить пасеку и выпить весь мёд.
— Кто-то это уже сделал во время аперта, — мрачно напомнил Лио. — Нет, наверное, потом нам придётся всё выполоть. Хотя если остальным понравится, можно оставить как есть и позволить деревьям вырасти на завоёванной территории.
— Я вижу в твоём плане один плюс: летом я смогу смотреть, как за Арсибальтом гоняются разъярённые пчёлы.
Лио рассмеялся. Про себя я подумал, что у его затеи есть и другое достоинство: полнейший идиотизм. До сих пор, присматривая за Барбом или уча новичков пению, я пробовал разумные, полезные дела — типичное поведение инака, который готовится отпасть. Провести всё лето за нелепейшим занятием — всё равно что громко объявить об отсутствии у меня такого намерения. Пусть мои недоброжелатели смотрят и злятся!
— Ладно, — сказал я. — Только нам придётся подождать ещё недели три, пока что-нибудь пойдёт в рост.
— Ты ведь хорошо рисуешь? — спросил Лио.
— Лучше тебя, но это ничего не значит. Технические иллюстрации делать могу. Барб потрясающе рисует. А что?
— Я думаю, нам надо будет документировать процесс. Зарисовывать
— Спросить Барба, не захочет ли он?
Лио скривился — толи потому, что Барб бывает таким несносным, то ли потому, что младшим фидам не положено самоделья.
— Ладно, я сам, — сказал я.
— Отлично! — воскликнул Лио. — Когда начинаем?
В следующие недели мы с Лио читали описания битвы при Трантеях и вбивали колышки, отмечая места основных событий, например, то, где Оксас, пронзённый восемью стрелами, бросился на меч. Я соорудил прямоугольную рамку размером с поднос и натянул на неё куски бечёвки, чтобы получилась квадратная сетка. Рамку я установил на парапет и, рисуя, смотрел в неё, как в окно, чтобы последовательные рисунки можно было сопоставить. Мы мечтали, что развесим их в ряд, и люди, идя вдоль стены, будут наблюдать войну сорняков, как в спиле.
Лио подолгу рыскал в зарослях у реки, выискивая особо агрессивные разновидности различных сорняков. Жёлтый звездоцвет должен был стать сарфянской конницей, белый и красный — их союзниками.
Мы оба ждали, когда нам устроят головомойку.
Недели через две после начала проекта я за ужином поднял голову и увидел, что в трапезную входит фраа Спеликон с иерархиней из инспектората. Разговоры на мгновение стихли, как когда электрическое напряжение падает и в комнате воцаряется полумрак. Спеликон оглядел трапезную и нашёл меня, потом взял поднос и потребовал еды. Иерархи могут есть с нами, но редко этим правом пользуются. Они вынуждены так сосредотачиваться на том, чтобы не выболтать никакой мирской информации, что еда становится не в радость.
Все заметили, как Спеликон на меня смотрел, так что, когда затемнение прошло, некоторое время раздавался весёлый гул — очевидно, шутили на мой счёт. Я, вопреки обыкновению, ничуть не волновался. В чём меня можно обвинить? В тайном сговоре с целью позволить сорнякам разрастись? Может, нас с Лио вообще неправильно поняли. Я видел одну сложность: как объяснить наш замысел человеку вроде Спеликона.
Иерархиня — Рота — быстро поела и вышла из трапезной, обнимая толстую папку с листами, которая колыхалась при движениях её бедёр. Спеликон кушал основательно, однако от пива и вина отказался. Через несколько минут он отодвинулся от стола, вытер губы, встал и подошёл ко мне.
— Ты мог бы зайти для короткого разговора в калькорий светительницы Зенлы?
— Конечно. — Я взглянул на Лио, который ужинал за другим столом. — Фраа Лио тоже пригласить или…
— В этом нет надобности, — ответил Спеликон. Я удивился и даже ощутил первые симптомы тревоги — по пути через клуатр в калькорий светительницы Зенлы сердце у меня колотилось, а ладони стали липкими от пота.
Это был один из самых маленьких и древних калькориев — обычно лишь самые чтимые эдхарианские теоры собирались в нём для бесед между собой или со старшими учениками. Я бывал здесь раз или два в жизни, и уж точно не посмел бы так запросто сюда припереться. В калькории был один маленький стол, за которым еле-еле поместились бы четыре инака на сферах. Рота уже разложила на нём созвездие светоносов: голубоватые отблески падали на стопку чистых листьев и какие-то рукописи. Рядом с открытой чернильницей аккуратным рядком лежали несколько перьев.