Анафема в десятый круг
Шрифт:
– Откуда ты знаешь?
– Отец твой рассказал.
– ответил Раф, - Он сам на днях только узнал, не смотри так на меня, это не ты его убила. Всё? Ты в порядке?
– он подцепил мою гитару за гриф, и протянул мне, - Держи, не надо плакать, лучше пролей это по грифу.
Я заперебирала струны, не подсоединённой гитары и она пела болезненно в моих руках. Раф поменялся в лице, вслушиваясь и следя за моими порхающими пальцами.
– Где он похоронен, Костя знает?
– Ну он сказал в Цюрихе.
– пробормотал Раф, не отрываясь от моих рук, он словно был поражен. Я замерла и он посмотрел в мои глаза.
– Он жил в Швейцарии?
– удивилась я. Раф пожал плечами и прикурил сигарету.
– Видимо.
– И умер там?
– Ну наверное, раз его там похоронили
Я снова принялась терзать струны, звучащие металлически из-за того что не подключены к усилителю. Раф долго молчал и я посмотрела на него. Он что-то писал, быстро чёркая на листе. Стряхнув пепел, он снова начал черкать по листу,
– Что?
– забеспокоилась я, - Что ты так смотришь на меня?
Он отстукивал карандашом по поверхности барной стойки. Это был чёткий ритм, и он преобразовывал его. Я поняла, что это тот ритм, в котором я перебирали струны. Раф заинтересованно стал листать мой блокнот.
– Эй! Так не честно! Мы же договорились!
Я хотела отобрать его, но он не позволил. Ничего не просматривая более, он тут же нашёл последнюю запись. Покопавшись в своих записях, он достал один лист и принялся что-то переписывать и исправлять.
– Ты что делаешь?
Он промолчал. Сосредоточенный, Раф, быстро делал записи, то списывая с моего блокнота, то откуда-то из своих листов. Это выглядело очень странно, но я могла догадаться и сама - он что-то создавал из всех этих кусочков, словно пазл собирал. И двадцати минут не прошло, как он отложил мой блокнот в сторону, и сгрёб всю макулатуру с барной стойки.
– Можешь выкинуть, это больше не потребуется.
– сказал он девушке за баром. Он оставил лишь пару нотных листов и соскочила из-за бара.
– Давай мышка, пошли опробуем это.
– Прямо сейчас?
– усомнилась я, - Я не могу так.
Я пошла за ним в сторону сцены. Я решительно не понимала, что он задумал. Этот материал не просто не отрепетирован, но и вообще написанный меньше чем за полчаса.
– Можешь, Миша вступит, а ты продолжишь.
– заявил он, взбираясь на сцену. Он отдал один лист Сашке, другой Мише и мне. Я была поражена…
Раф, просто что-то чуть ли не на пальцах объяснял Ярэку. У того чуть палочки из рук не выпали. Он то и дело хмурился, но я толком и не слышала их разговора. Но создавалось впечатление, что Ярэк, пытался в чём-то переубедить Рафа, но тот был непреклонен.
В конце концов я поняла, что происходит. Если Раф нашёл последние записи сделанные в кафе, когда я дожидалась Солу, то в связи с последними всплывшими событиями дней минувших, я знаю, что это будет. Раф на некоторое мгновение исчез с поля моего зрения, и я лишь мельком заметила его с парой парней из технической команды. Спустя пару секунд свет изменился и Раф появился на сцене уже с гитарой. Стало значительно темнее, бар погрузился в полумрак, и лишь два перекрёстных софита синего оттенка освещали сцену. Под эти лучи попадали только две стойки с микрофонами. Таким образом на свету окажемся только мы с Рафом, остальные участники будут затенены, и они вне сомнений будут выглядеть словно призраки на нашем фоне. Я заметила туман простирающийся под ногами, он стал гуще и постепенно стал краснеть равномерно подсвеченный боковыми красными огнями. Это было очень похоже на сцену, из моей картины. Это был мой ангел в терниях.
Миша перебрал струны своей гитары, и спустя мгновение, я крадучись вступила в мелодию, преломляя звучание. Подступив к микрофону, Раф осторожно оповестил аудиторию,
– Посвящается всем тем, кто отважно сражался за свои идеалы, чью либо жизнь и собственную, но был повержен.
– он взглянул на меня, и не оставил мне выбора.
– Всем тем, кто больше не с нами, «Реквием по фениксу.»
По бару прошла волна. Люди поднялись со своих мест, забывая о своей трапезе и напитках. Многие зажгли зажигалки, вскидывая руки над головами. Это было потрясающе. У меня дыхание перехватило от этого, и горло болезненно сжалось. Раф мелодично запел в микрофон, бархатным вкрадчивым голосом, но скоро это изменится и боль ворвётся в композицию, чтобы на поражение пронзить тысячью острых спиц.
(Р: – По крыше, считая капли дождя, Как лезвием тупого ножа, Я поражён, слыша все оттенки зла и краски. В чёрно-белом, ты умело питаешь пожар. Он пожирал, В пляске смерти, срывая маски. Я не хочу видеть тебя, в плене огня, В камертоне, мелодии драмы! В затмении сна, В лунный час без меня бродя, бередя Ударами клавиш, старые шрамы. Вот она - пропасть! Какого-то чёрта, разверзлась, В эпизоде, ночного концерта. Одиноким прекрасным спектром, Изящным ужасом смерти… Так танцует ворона, над пропастью Сакраменто… (Синхронно с яркой красной вспышкой освещения, я мощно ударила по струнам, заставляя пространство пошатнутся…) (В:Резко взведя руку по струнам вдоль грифа, я поранилась, жестоко срываясь в ярком, до дрожи восхитительном сочетании нот. Над нами вспыхнули белые огни. Маленькая молния прошла сквозь меня, и всё изменило форму и смысл. Я могла подумать, что это был абсолютный катарсис. Боль обжигала, мои пальцы в отчаянном рыдании струн, но я не остановилась… Пространство взорвалось под натиском соло моей гитары. Я ни чувствовала боли, хотя моя рука на грифе была окровавлена. Я не чувствовала боли внутри. Положив кульминацию бурной баллады, словно мощный водоворот, вытягивающий все мои силы, я уронила руки, оставляя гитару свободно висеть на ремне.
Я была опустошена и наполнена одновременно. Я уронила голову. Слёзы падали вниз.
Кровь с моей руки капала прямо на тёмное покрытие сцены.
Моё дыхание было тяжёлым.
Я видела ликование, срыв оваций и десятки огней от зажигалок.
Вот оно - признание. Самая ценная валюта творца. Не слава и не бабло, - ничего не заменит этот экстаз от осознания, что ты принят и понят теми, кому открыл свою покалеченную душу. Это подобно вакцине, это лечит и это наполняет меня. Но даже этого едва ли будет достаточно, чтобы спасти меня. Это сильный коллапс выстроенный на противоречии моих чувств. Я не исцелилась вспомнив всё, но больше не чувствую этой кирпичной стены - и потому я опустошена. Док оказался прав, дышать мне и вправду стало легче.
Раф осторожно взял меля за раненые пальцы, оборачивая их в белый платок. Я не могла отвести завороженного взора от людей. Это был… фурор. Абсолютный пик.
– Вик… ты понимаешь, что ты сделала?
– его голос немного хрипел и дрожал, ведь мгновение назад он пел на пределе своих возможностей, - Ты написала чёртов хит.
– Мы, Рафаэль. Мы его написали.
– ответила я, не в силах побороть оцепенение мышц. Я зацепилась взглядом за стойку бара. Там был Костя. Мой отец здесь был! И он переговаривался с дядей Вовой. Он встретился со мной глазами и просто подмигнул мне улыбнувшись. Он вне сомнений, прилетел совсем недавно. Он был небритый и растрёпанный. И он был похож на рокера сейчас. Ладно он всегда на рокера похож. Он и есть рокер, в самых лучших традициях. И ещё глаза у него ясные и он слушал Вову в пол уха, глядя на меня. Смотрел, и я знала, что он слышал каждое слово и каждый звук. И он понял кому мы посвятили это. Он не знает, что ошибается, никто тогда и не подозревал на самом-то деле что будет значить эта композиция. Даже я.