Анахорет

Сейтимбетов Самат Айдосович

Причем выполненные так, чтобы напоминать опалубку, необходимую для заливки бетона. Полое пространство внутри, можно залезать и прятаться, можно увеличивать расстояние между собой и нежитью, чтобы не дотянулись. Одна беда, подобные конструкции из местного сырого дерева - какой богатырь смог бы поднять и утащить хотя бы одну секцию? Да, каждый из воинов мог нести с собой кол или два, но из этого ограждение было не сделать.

— Тар?
– раздался голос Кассаха.
– Рассудите наш спор!

— Я не слушал, - честно ответил Олег.
– Будут следы или нет, нежить все равно придет, весь вопрос в том, как мы их будем встречать и будем ли.

Уходить, да, бежать прочь, к городам, армиям, храмовникам, плыть за море. Чтобы вся толпа убралась прочь, а он остался один и смог уйти куда-то. Или пересидел бы в пещере нежить и ее истребление. Такой выход не нравился Олегу, сидеть в пещере и ждать, пока кто-то решит проблему? А если не решит?

— Мы дадим им отпор!
– заявил воинственно Кассах, но тут же сдулся под взглядом Олега.

Да, мысленно скривился Олег, надо звать на помощь и все же идти к людям. Причем делать это сейчас, пока еще не кончилась зима и не началась та самая распутица. Хотя, в лесах и скалах должно быть проще, наверное? В общем, потом будет уже поздно, и гонцы могут не дойти, стало быть, идти сейчас, потому что время и еще раз время: туда и обратно.

И вовсе не факт, что там дадут помощь, а не возьмут в рабство или просто не убьют "за все хорошее". Олег сидел и молча мрачно смотрел на Кассаха, думая о том, что жизнь почему-то всегда предлагала ему выбор из разных сортов дерьма, вместо сладких тортиков и радуги.

— Мы пошлем за помощью, - неохотно изрек Олег и снова замолчал.

Глава 40

На экране звездолеты крушили друг друга, таранили, швырялись силами крови, воплощенными в человеческих снарядах (один выстрел - один человек), а Олег поймал себя на мысли, что такой звездолет пригодился бы здесь. Пролететь, отутюжить армию мертвых... и забрать его самого прочь, на безлюдный астероид.

— Проклятье!
– поднялся он.

Прошелся и остановился у окна, но смотреть на дома внизу не хотелось. Битва продолжалась, так как Олег не ставил воспроизведение на паузу. Термальная электростанция справлялась, но увы, даже чудеса электроэнергии не могли заманить людей под скалу.

— Проклятье, - повторил Олег, возвращаясь к креслу.

Накал дел спал, подготовкой к походу занимались другие, и у него появилось свободное время. Но вместо отдыха и расслабления, Олег только зря раздражался, никак не мог сосредоточиться на чем-то одном. Все думал о делах, вспоминал о людях и как он от них устал, раздражался, думал о том, что делает все для людей, иначе не было смысла, и так повторялось раз за разом.

Олег даже знал причину, он опять не мог выбрать из двух сортов дерьма. Неведомым образом сбежать тайно, в одиночестве, унося на горбу синтезатор, и обрекая людей, спасенных ранее на гибель. Или остаться и страдать от них, в то же время получая удовольствие от работы и помощи, восхищения окружающих его могучими руками и умной головой.

Да и быть таром ему тоже нравилось, в той части, где его слова действительно слушали и слышали.

— Что за нахуй?
– вопросил он стену и экран.
– Стоило ли бежать в другой мир, чтобы там начинать старую песню снова?

— У них больше человекоснарядов, но мы не сдадимся!
– провозгласил с экрана командор Пиркс.

Олег дернул щекой и хотел выключить показ, затем поставил на паузу. "Зов неба" не зря считался классикой, и сам Олег неоднократно с удовольствием смотрел его, и даже встречал в сети фанатские переделки. Но сейчас все это раздражало и вызывало неуместные мысли, желание ударить по экрану молотком.

— У них больше зомби, но мы не сдадимся, - мрачно хмыкнул он, опять вскакивая.

— Олег, тебе нужно успокоиться, - ласково пропела Имма.

— Сама успокойся!

— Не могу, я же часть тебя, и поэтому я тоже взволнована.

В ушах Олега раздался шум тяжелого женского дыхания. В другой раз он даже сказал бы "страстного", но сейчас перед глазами стояло совсем другое. Тяжело дышащие люди, удирающие от нежити из последних сил. Умирающие на бегу и неспособные даже попросить о помощи.

— Хватит!
– гаркнул он и Имма остановилась.

Пещеру он дополнительно изолировал, сделал звуконепроницаемой, но даже если бы снаружи услышали, то что с того? Он же тар! Владетель земель, лесов, реки и ежиков! А также людей, черти с бадрасами бы их побрали!

— По правилам жанра надо что-то сломать, напиться и проявить свою власть, - подсказала Имма.

— Какого жанра?

— Родовой литературы.

Олег засопел недовольно. Да, подобной литературы было столько, что сократи ее раз в десять и никто не заметил бы разницы. Сладкие мечты о вседозволенности и силах крови, войне с соседями и королем (который зачастую был лишь компромиссной фигурой и если открывал рот против родов, то быстро умирал), задирание юбок служанкам и гаремы, абсолютная власть в пределах Рода. Плохие стороны замалчивались, "сладкие" выпячивались, возросшее население Земли яростно строчило все новые тексты, благо многое брали на себя импланты. Надиктовывай да публикуй, делов-то!

— Ты думаешь, я хотел этой власти?
– спросил Олег.

Он не хотел ее, но и не думал отказываться. Ах-ах, не залез на Иринию, раздвинувшую ноги, никого не тащил в свою постель, ну вы только гляньте, что за благородный к нам пожаловал! Олег издевался над собой в мыслях, но не мог отрицать, что ему нравилась власть.

Жаль только, что к ней обязательно прилагались люди.

— Я просто не смог оставить людей в беде!

— Так я тебя ни в чем и не обвиняю, дорогой, - отозвалась Имма.
– Ты прав, все сделал верно, просто твое поведение слишком уж подходило под один из шаблонов родовой литературы.

Олег снова сердито засопел. Ну да, напиши про аморальность родовичей, носителей силы крови, и как они обычных людей за скот считали и вообще не стеснялись, так публика сразу возмутится и читать не будет, не говоря уже обо всем остальном. Поэтому "совестливый аристократ" прочно прописался в родовой литературе, где зачастую шли простейшим путем и вписывали любовь к какой-нибудь крестьянке. Конфликт с сородичами, презрение окружающих, страдания и нежелание брать любовь силой, непонимание со стороны крестьянки, все это могло длиться сотни и тысячи страниц.