Анахрон (полное издание)
Шрифт:
— стояла на пороге и смотрела на кран расширенными глазами.
Сигизмунд втолкнул непонятливую дуру в ванную, набросил ей на плечо полотенце и прикрыл дверь. Сочтя долг гостеприимства выполненным, пошел на кухню и с облегчением закурил.
Из задумчивости его вывел характерный плеск переливающейся через край воды. Сигизмунд выругался, торопливо затушил сигарету и рванулся разбираться и карать.
Чертова идиотка стояла на прежнем месте. Даже позу не переменила. Только ужаса на ее лице прибавилось. Через край ванной бодро
С «сукой!..» на устах ринулся Сигизмунд выключать воду, заранее смирившись с тем, что придется промочить тапки. Выдернул из ванны затычку и принялся собирать тряпкой воду с пола. Девка тем временем тихой сапой куда–то канула.
Зато явился кобель, который живо заинтересовался происходящим, но ловким ударом мокрой тряпки был укрощен и гнан.
Покончив с делом, Сигизмунд ополоснул руки и отправился на кухню, где снова закурил. Его трясло от холодного бешенства. Вот навязалась. А сам, дурак, виноват.
В квартире было тихо. Только слышно было, как под вешалкой шумно искался укрощенный кобель. Блохи его одолевали. В этом году на диво лютые блохи уродились. Собачники стонут все как один. Говорят, в этом году солнце так действует.
Сигизмунд смотрел в одну точку. Яростно затягивался. Как быть с девкой — решительно непонятно. Сколько дурь будет действовать — неизвестно. Либо грязной ее укладывать, либо силком к цивилизации возвращать. И спросить не у кого.
Так ничего и не решив, пошел на поиски «княжны Таракановой». Та обнаружилась на прежнем месте, на тахте. Сидела, поджав ноги, ревела и тряслась.
— Ты что, совсем дура? — задал риторический вопрос Сигизмунд.
Он видел, что она нешуточно перепугана. Только вот чем?
— Чего боишься–то? Хоть на пальцах покажи, пойму.
Он потряс ее за плечо. Девка подняла к нему зареванную рожу и разразилась длинной слезливой тирадой. В тираде Сигизмунд обнаружил, к своему удивлению, чисто питерское слово «Охта». Что–то у девки, видать, с Охтой связано. Топили ее в Охте, что ли?
Или держали взаперти где–нибудь на Охте? А держа, в ванне пользовали. Извращенно.
Фу ты, глупости какие в голову лезут… А может, и не глупости. Как бы то ни было, Охта — это, может быть, зацепка. Ну да и с этим со временем разберемся.
— Ладно, мать, не бойся. Тут тебе не Охта–река. Тут канал. Великого русского писателя имени. Небось, и не слыхала о таком. Он «Горе от ума» написал. Пьесу. — И прокричал: — «Карету мне, карету!» Поняла?
Похоже, что–то поняла. Успокаивающе воркуя: «Не ссы, тут не Охта, тут центр, цивилизация — тут не обидят», поволок обратно в ванну. Девка обреченно тащилась за ним.
У самой двери снова начала упираться. Головой мотала, приседала, руку вырвать норовила. Но Сигизмунд строго по имени к ней воззвал:
— Двала!
Как ни странно, подействовало. Покорилась.
Сигизмунд
Кобеля призвал и в ванну его засунул. Полил из душа. Кобель мыться любил. Потом, как мытье закончилось, выскочил, отряхнулся под вешалкой и понесся по квартире, гавкая и обтираясь на ходу об обои.
— Видишь, — сказал Сигизмунд, разворачивая дурковатую девку лицом к кобелю,
— собака, животное — и то не боится. Стыдно, барышня.
Он окатил ванну после кобеля и стал набирать воду. Добавил шампуня, чтобы пена поднялась. За пеной воды не видно. Все не так боязно.
А девка устрашаться перестала, дивиться начала. Палец под кран сунула, под струей подержала. Потом в кране пошуровала. Забрызгалась.
Сигизмунд показал ей, как переключать воду на душ. Заставил пару раз переключить — показать, что поняла. Еще раз на полотенце показал и на мыло. Шампунь выдал — хороший. Потом в нее пальцем ткнул и на ванну показал. Девка замотала головой.
Может, стесняется? Может, и так.
Погрозив ей для вящей убедительности кулаком, Сигизмунд вышел. Закрыл за собой дверь. Пусть теперь сама думает.
Снова засев на кухне, Сигизмунд погрузился в раздумья. На работу он сегодня, конечно, не пойдет. Какая тут, к черту, работа. Выспаться бы. Если удастся. Ладно, в «Морену» он утром позвонит, предупредит, чтобы сегодня не ждали.
Теперь касательно пленницы. Рассказывать о ней пока что никому не стоит. То, что девка с Охты, может, в принципе, менять дело. Не сразу ее здесь найдут. Сперва по городу побегают.
Однако же объявления расклеить надо. Для отмазки. Только не во дворе. Чуть в стороне. Часика через два пойти и наклеить — часов до десяти провисят. Потом все равно сорвут.
А девку после горячей ванны в сон, глядишь, потянет. Уложить да дверь на швабру закрыть.
Господи, дурак–то какой! Притащил грязную полоумную девку, накормил, теперь вот ванну ей предоставил…
Сигизмунд пошел в ту комнату, где стояла тахта. Потянул носом. Вздохнул неодобрительно. Полез форточку открывать. Застелил тахту бельем и спохватился: забыл девке халат выдать. Не хватало еще, чтобы она снова свои грязные тряпки после ванны нацепила да на чистое завалилась. С этой полоумной станется.
Закрыл форточку и направился к ванной. Остановился. Слышно было, как шумит вода и поплескивает девка. Освоилась. Сигизмунд приоткрыл дверь и увидел, что она задернула занавеску. Сказал, чтобы не пугалась: «Это я» и повесил халат на крючок. Брезгливо собрал с пола ее грязные шмотки и сунул в полиэтиленовый мешок, где держал вещи на стирку. Девка замерла и маячила за полиэтиленовой занавеской тихо–тихо. Сигизмунд подбодрил ее:
— Давай, Двала, отмывайся.
И зачем–то на цыпочках вышел.