Анахрон (полное издание)
Шрифт:
Однако план оказался гениален и прост. Правда, Виктория обвиняла Аську в нарушении авторских прав — мол, это ее, Викин, план. А Аська вела себя как распоследняя дура.
Главный расчет плана был в том, что все окружающие — законченные микроцефалы.
— А что, — сказал Сигизмунд вяло, выслушав план до конца, — может, и сработает.
* * *
Начальник ментовки. где томился плененный раб, был Аське хорошо знаком.
— Ты не гляди, Морж, что морда у него красная и орет страшно, он мужик не вредный.
Невредный мент в чине капитана мутно смотрел на трех взволнованных
— Времена, между прочим, изменились, товарищ капитан, теперь уже зверства не в чести. Да и в этом отделении никогда зазря не били, я же помню, товарищ капитан, у вас все всегда тип–топыч было, гуманно… Да разве так можно, это же зверство какое–то… Гопоту всякую покрываете, да? Отпускаете, да? Вы хоть знаете, кого задержали?
— Гражданочка, — мягко прервал Аську невредный мент, — поймите: у него нет ни одного документа.
— А откуда им быть, документам–то, когда все они сгорели, понимаете, сго–ре–ли! Он беженец, натуральный беженец, — въедалась в мента Аська. — Семью убили! Убили на глазах! Представляете? Нет, они жили в Приднестровье, в Дубоссарах! Они драматурги. Семья драматургов. Отец, и мать — все драматурги, я в их пьесах играла, знаете? Про чайку. Нет, про чайку — это другая пьеса. Ну вот, и он тоже драматург, албанец. Понимаете? Они албанцы. И жили в Дубоссарах. А в Тиране жить не могли. Там же красный террор был, помните? Закрытая страна! Какая там драматургия! Там этот… Али–баба какой–то правил. Террорист. А эти в Дубоссарах жили. Понимаете? Они драматурги. А пьесы их тайком в Албанию пересылали, и вся Тирана рыдала! Они же были как наш Высоцкий! Этот же, кого вы задержали, он же еще и поет… Дидис, спой!
Дидис, сидящий тут же рядом в загончике возле мирно спящего пьяницы, растерянно моргал.
— Пой! — крикнула Аська и, растопырив пальцы, завопила: — Ну! А–а–а!.. Понимаешь? Пой!
Дидис понял. Налил глаза бешенством. Возвел их к низкому грязноватому потолку. И завопил на своем древнем и страшном языке, пробудив пьяницу. Тот заворчал, сильно осуждая Дидиса за нарушение тишины.
Перекрикивая пение Дидиса, Аська визгливо погнала дальше:
— Ну вот! И поехали они в Тирану! Когда коммунисты слетели! Сразу взяли и поехали! И погибли! Вся семья! Только приехали — а там сразу беспорядки начались! Там беспорядки начались, помните? У нас по телевизору показывали! А они погибли! Вся семья драматургов! Все–все! А они прописаться не успели! У них дубоссарская прописка! Они туда тайно поехали! И все погибли! На его глазах погибли! Его тут пять психоаналитиков откачивали! Талантище!
— А по–русски почему не говорит? — спросил мент устало.
— Я же говорю, товарищ капитан! Албанец он! А в Дубоссарах тоже война! И националисты! Там линия фронта через их дом прошла! Все сгорело! Все бумаги!
Дидис прекратил орать так же неожиданно, как и начал.
— А я в его пьесе «Фетяска» играю! — продолжала Аська. — Все, Вика, бери бумагу, пишем заявление! Три заявления пишем! Мы все его знаем! И родителей его знаем! И подтверждаем! Мы всем литературным объединением к нему в Дубоссары ездили! Поклониться! Мэтру! Отцу его, в смысле! За него Балканский фонд при ЮНЕСКО
— Гражданка. Как я его отпущу? У него ни документов, ни объяснений никаких. Кто он такой? — раздельно проговорил невредный мент.
— Так я же вам объяс…
— Все, гражданка. До свидания. Разберемся, отпустим, зря держать не будем.
— Напрасно вы так! — со слезой выкрикнула Аська. — Но все равно, вы заявления обязаны принять! И завизировать! Пойдем, Вика!
Они вылетели из ментовки.
Мент помолчал. Перевел взгляд на Сигизмунда.
Сигизмунд достал из–под куртки бутылку хорошей водки и сказал спокойно:
— Мы вас очень просим.
Мент бутылку взял. Спросил:
— Он что, правда драматург?
— Правда. И очень серьезный.
— Дела, — хмыкнул мент. — Да ладно. На мужике, вроде, не висит ничего, кроме мелкого хулиганства… Штраф придется заплатить…
* * *
Узнав о том, что виру за жлобское поведение Дидиса внес Сигизмунд, Вавила разволновался. Попытался компенсировать ущерб. Даже Дидиса ему всучить попробовал. Объяснял через Вику, что Дидис даром что скалкс — очень хорошего рода.
История приобретения Вавилой Вандаловичем гражданина Дидиса, албано–дубоссарского драматурга, раба и поэта, выглядела исключительно странной и дикой.
Как понял из сбивчивого перевода Вики Сигизмунд, разразилась как–то раз в Вандалии какая–то война. Точнее, интервенция. Вторглась огроменная рать неведомых Сигизмунду людей — гепидов. Видать, особая разновидность дикарей, из Петербурга от вандалов не отличимая.
И была между ними великая сеча. И жестокая. В ходе той сечи и вышло так, что продали гепиды Дидиса Вавиле–воину за мешок жратвы. Плохо у них со жратвой в ту пору обстояло. А Дидис был у гепидов на подхвате. Уже тогда рабствовал. Тот же человек, который продал, страшный и свирепый (по утверждению Вавилы), между двумя взмахами боевого топора успел поведать, клянясь и божась, что откуда этот Дидис — то неведомо, но рода, по всему видно, очень хорошего.
Дидис, сидевший рядом, отсвечивая битой мордой конокрада, согласно кивал. Мол, да — хорошего он рода. Весьма хорошего.
— Мутная история, — сказал Сигизмунд. — Слушай, Вика, спроси его: когда это я их в гости приглашал?
Вика перевела вопрос. Вавила изумился, вытаращив голубые глаза, а потом пришел в неистовое веселье. Начал бить кулаком по колену, хохотать и подпрыгивать. Ну ты, махта–харья, и даешь! Экий все–таки ты шутник! А в овраге кто стоял? И жесты зазывающие делал?
— Какие жесты… — простонал Сигизмунд. — Вика, спроси у него… Пусть покажет, что ли.
Вавила с готовностью вскочил. Встал, отклячив зад, будто живот у него схватило. Сделал умильное лицо. Рот разинул. Глаза выпучил. И начал двигать руками в замедленном темпе, будто загребал под себя что–то. Затем за горло ладонями схватился, будто блевать наладился.
Дидис что–то сказал. Вика перевела, злорадствуя:
— Половина села вас, Сигизмунд Борисович, в таком виде наблюдать изволила.
— И прошипела: — Свинья пьяная!
Сигизмунд задумался. Смутно забрезжила какая–то разгадка. Овраг. Овраг…