Анаконда

Кирога Орасио

— Так дальше продолжаться не может, — наконец сказал себе Суберкасо. — Любой ценой я должен найти служанку.

Но как? Еще когда он был женат, прислуга составляла одну из его постоянных забот. Как мы говорили, девушки приходили и уходили, не объясняя почему, и это в ту пору, когда в доме была хозяйка. Тогда Суберкасо забрасывал все свои дела и по три дня не слезал с лошади. В поисках какой-нибудь завалящей девчонки, которая согласилась бы пеленки стирать, он объездил все тропинки от Апарисиосуе до Сан-Игнасио. И вот как-то в полдень Суберкасо выехал из лесу, окруженный живым ореолом слепней. С головы его лошади струйками стекала кровь, но чувствовал

он себя победителем. Девушка явилась на следующий день: она сидела на лошади, позади отца, держа в руке узелок. Однако ровно через месяц она ушла — с тем же узлом в руках, только на этот раз пешком. А Суберкасо снова отложил мачете и мотыгу и пошел за лошадью, которая, не шевелясь, потела на солнце.

Эти проклятые путешествия оставили после себя горькие воспоминания, и вот теперь они предстоят снова. Но до каких же это пор будет он ездить?

По ночам, не в силах уснуть, Суберкасо слушал, как ливень с треском и грохотом обрушивается на деревья. Весна в Мисьонес, как правило, сухая, зато зима — очень дождливая. Но бывает, что привычный порядок вещей меняется. От капризного климата Мисьонес всего можно ожидать. И тогда за каких-нибудь три месяца облака спешно выливают на землю целый метр воды — из полутора метров осадков, которые должны выпасть за год.

Они чувствовали себя словно в осаде. Через Оркету, которая перерезала дорогу к берегу Параны, тогда еще не было моста. Перейти ее можно было только вброд — в том месте, где вода, пенясь, стремительно катилась по круглым скользящим камням. Лошади ступали на них, дрожа от страха. Это в обычное время, а когда речонка вбирала в себя всю воду, выпавшую за семь дождливых дней, брод на четыре метра заливало водой, которая неслась бешеным потоком и неожиданно свивалась спиралью, образуя водовороты. Верхом на лошадях перед затопленным жнивьем жители Ябебири смотрели, как мимо, поворачиваясь вокруг себя, проплывали трупы оленей. И так продолжалось десять — пятнадцать дней.

Когда Суберкасо решил поехать на поиски служанки, через Оркету еще можно было перейти. Но в таком состоянии он не рискнул бы отправиться на лошади в дальний путь. Да и найдет ли он кого-нибудь, если доберется до реки Касадор?

Тут он вспомнил об одном пареньке, который когда- то у него работал. Был он умный, ловкий и работяга, каких мало. В первый же день, чистя на полу сковороду, паренек со смехом объявил Суберкасо, что раз он очень нужен хозяину, то останется у него на месяц — но ни одним днем больше, потому что работа эта — не мужская. Он жил у истока Ябебири, против острова Торо; значит, дорога предстояла не близкая. А если Ябебири, играя, вздымает и опускает волны, то у человека не хватит сил грести восемь часов подряд.

Тем не менее Суберкасо решился. Несмотря на то, что погода вызывала опасения, он дошел с ребятами до берега реки. Настроение у него было хорошее, как у человека, который увидел наконец ясное небо. Детишки все время целовали руки отца, это они делали всегда, когда были чем-нибудь очень довольны. Суберкасо чувствовал себя плохо, болела нога, но ради детей он сохранял присутствие духа. А для тех было настоящим праздником идти со своим папочкой через полный неожиданностей лес и, выйдя на берег Ябебири, шлепать босыми ногами по теплой и упругой грязи.

Все вышло, как они предполагали: каноэ было полно воды. Пришлось ее вычерпывать обычным черпаком и горшками для кипячения матэ, которые ребята несли на ремне. Они всегда брали их с собой, когда отправлялись в лес.

Надежда Суберкасо была так велика, что он не слишком

обеспокоился при виде подозрительно мутной речной воды, которая в обычное время настолько чистая, что ясно видно ее дно, расположенное на двухметровой глубине.

«Пока дул юго-восточный ветер, — подумал Суберкасо, — дождей выпало не так-то уж много… Разлив задержится на день-другой».

Они продолжали работать. Стоя в воде по обе стороны от каноэ, они упорно вычерпывали воду. Вначале Суберкасо не решался снять сапоги, которые увязали в глубокой тине, потому что попытки вытянуть распухшую ногу причиняли ему острую боль. Наконец он разулся, погрузив босые ноги в вонючую грязь, и за каких-нибудь два часа лихорадочной работы выгреб из лодки всю воду, затем перевернул ее и вычистил дно.

Когда все было готово, они тронулись в путь. В течение часа каноэ скользило быстрее, чем хотел гребец. Он греб кое-как, опираясь всей тяжестью на одну ногу и босой пяткой больной ноги едва касаясь дна, чтобы не потерять равновесия. Но лодка сама летела вперед, потому что стремительно быстрым стало течение Ябебири. На поверхности, вокруг заводи, вздувались и лопались воздушные пузырьки. Усики пахи {24} вплотную прижались к корневищу. И Суберкасо понял наконец, что произойдет, если он немедленно не повернет к пристани.

24

Паха — съедобный латиноамериканский злак.

Слуга-мальчишка, долгожданный отдых!.. — снова рушились его надежды. Он греб, то и дело взмахивая веслом. Уровень воды понизился в течение часа. Разреженным воздухом невозможно было дышать. А Суберкасо, измученный тревогой и усталостью, все плыл вверх по реке. На обратную дорогу ушло четыре часа, и он один знал, что это были за часы! Когда они подплыли к пристани, река, бурля и пенясь, на два метра вышла из берегов. По каналу спускались сухие ветки, наполовину уйдя под воду и покачивая верхушками, которые то выглядывали на поверхность, то погружались в воду.

Путники подплыли к бунгало, когда почти стемнело, хотя еще не было и четырех часов. Как раз в это время небо, до самой реки озаренное одинокой вспышкой, обрушило на землю свои безмерные запасы воды. Суберкасо и малыши тотчас поужинали и измученные легли спать — под шум ливня, который всю ночь неумолимо стучал по цинковой крыше.

На рассвете хозяин дома проснулся от сильного озноба. До этого он спал тяжелым сном. Против обычного, нога, беспокоившая его все время с тех пор как нарвал палец, теперь почти не болела, несмотря на события прошедшего дня. Он укутался висевшим на спинке кровати плащом и снова попытался уснуть.

Напрасно. Холод пробирал его до костей. Он шел изнутри, проникая во все поры кожи, которые ощетинились иголками, больно коловшими при малейшем прикосновении к белью. Скрючившись от этого нестерпимого холода, который волнами пробегал по всему телу, больной в течение нескольких часов не мог согреться. Дети, к счастью, еще спали.

— В моем состоянии не следовало совершать глупостей, вроде вчерашней, — повторял он. — Вот они последствия…

Словно о давней мечте, словно о неоценимом и небывалом счастье, которым и он владел когда-то, думал Суберкасо о возможности целый день провести в постели — согреться и отдохнуть наконец, прислушиваясь к звону чашек, в которые служанка — это первая великая служанка — наливает кофе с молоком и подает его детям…