Аналогичный мир - 2
Шрифт:
Женя кивнула, достала из книги и раскрыла буклет. На том самом месте, где на фотографии…
— Вот, смотри.
Эркин удивлённо посмотрел на фотографию и, явно не узнавая себя, поднял на неё глаза.
— Женя, это кто?
— Это ты, — совсем тихо ответила Женя и, так как Эркин продолжал смотреть на неё, сказала: — Вот внизу… подписан… твой номер.
Он опустил глаза, потом повернул правую руку номером вверх и сравнил. Лицо его отвердело и потемнело. Не глядя уже на Женю, он медленно перелистал буклет и книгу, тщательно очень внимательно рассматривая фотографии.
— Да, — его голос звучал глухо. — Это так. Это… — он оборвал себя. — И… и что там написано?
Женя судорожно вздохнула и снова открыла книгу. Читать всё подряд или заботливо отмеченные Расселом места?
— Читай всё, — по-прежнему глухо сказал Эркин.
Не попросил, приказал. И Женя подчинилась.
Она читала, а он слушал. Не шевелясь, не меняя позы, глядя прямо перед собой в никуда широко раскрытыми глазами. У Жени перехватывало горло, она сбивалась, замолкала, но он ждал, и она снова читала. Сдерживая слёзы бессильного гнева. «…болевое воздействие как оптимальное регулирование сексуальных реакций… формирование и автоматизация навыков совокупления… использование племенного материала из резерваций… целенаправленная селекция в сочетании с жёстким отбором…». Переводя дыхание, она смотрела на Эркина, но его лицо окаменело и ничего не выражало, а лежащие на столе руки спокойны, он даже кулаки не сжал. «… представленные на смотр особи позволили сделать вывод о направленном разведении в лучших питомниках. Особо выделяется племенной питомник Исследовательского Центра. Проверка рабочих качеств, проводившаяся по единой программе, выявила определённые недостатки в дрессировочной работе…» Да… он что, не понимает, что так спокоен?! А может, и впрямь не понимает?
— Ты… ты понимаешь?
Эркин молча кивнул, И Женя стала читать дальше.
Когда она закончила и закрыла книгу, Эркин тихо и как-то равнодушно сказал:
— Теперь всё.
— Что всё? — не поняла Женя.
— Я не человек, значит, — Эркин с трудом выталкивал слова. — Кукла. Заводная кукла.
— Что ты говоришь? Опомнись!
Он по-прежнему глядел перед собой.
— Я думал: они так просто… куражатся над нами. От злобы. Все мы так думали. А они… книжки писали. Придумывали всё это, — у него задрожали губы, но он справился с ними. — Женя. Мне… мне уйти, да? Тебе… тебе неприятно будет… со мной… после этого…
— Замолол! — нешуточно рассердилась Женя.
Она резко встала, почти бросила обе книжки на комод, обернулась. Эркин по-прежнему сидел за столом, глядя в пустоту. Женя подошла, встала у него за спиной, положила руки ему на плечи. И впервые не ощутила его ответного мягкого движения.
— Кто-то что-то наврал, а ты…
— Это всё правда, — перебил он её. — Всё это с нами, со мной сделали. Всё так.
— Перестань, — она тряхнула его за плечи, вернее, попробовала встряхнуть, но он был как каменный.
— Я работал, Женя. Мне велели, я шёл и работал.
— Перестань! Со мной тогда, там, ты тоже работал?!
Женя сама не ожидала, что это вырвется. Они оба, не сговариваясь, ни разу за эти месяцы, с весны, не упомянули вслух об их первой встрече. Клиентки
— Ну же, отвечай, — Женя говорила теперь таким же жёстким приказным тоном, как и он, когда требовал, чтобы она читала всё подряд без пропусков. — Не мне. Я ответ знаю. Себе отвечай. Ты на меня, нет, на Алису смотришь, о чём думаешь? Ну?
— Не надо, — глухо простонал он.
— Ну же, Эркин, — не отступала Женя. — Ну же, посмотри на меня. Ты тот, кем себя считаешь, понял? Ты не кукла, ты — человек.
Она отпустила его. Ей хотелось погладить эти взъерошенные торчащие иглами пряди, но она удержалась. Сейчас этого нельзя. И… и надо поесть.
Женя ушла на кухню и поставила на плиту чайник. Плита была ещё тёплой, но чая на такой не вскипятишь. Она открыла топку и стала на углях разводить огонь, подкладывая лучинки. И когда за её спиной раздались лёгкие шаги — она не услышала, а как-то ощутила их — она не обернулась.
Эркин мягко потеснил её у плиты, забрал лучины. Женя кивнула и встала. Пока он налаживал огонь, она принесла из комнаты их чашки, вылила в лохань остывший чай, ополоснула чашки и ушла в комнату. Что у неё… у них есть? Хлеб, масло? Нет, масла мало. А печенье ещё есть? Да, немного, но им хватит.
Она заново накрыла на стол и вернулась на кухню к Эркину.
Он по-прежнему сидел на корточках у плиты, неотрывно глядя в открытую топку.
— Я не доливала, — сказала Женя. — Подогреется и ладно.
— Я долил, — голос у Эркина хриплый, натужный, как не его.
Женя кивнула.
— Ты… — она вздрогнула, так неожиданно он заговорил. — Ты простишь меня?
— За что? — ответила она вопросом и не дала ему ответить. — Ты ни в чём, понимаешь, ни в чём не виноват. И что бы ты ни говорил, но они… эти книжки врут.
— Это всё правда.
— Не вся, — возразила она. — А полуправда — тоже ложь.
Чайник тоненько свистнул, и Эркин закрыл дверцу топки и встал. Подошёл к Жене и остановился перед ней. Она требовательно смотрела ему в лицо. И увидела, как оно медленно меняется, как из-под жёсткой корки проступают знакомые черты.
— Да, — его голос тоже стал прежним. — Это не вся правда.
У чайника задребезжала крышка, и он повернулся к плите, взял чайник и понёс в комнату. Женя посторонилась, пропуская его, и вошла следом.
Они снова сели за стол. Женя налила чай и аккуратно, чтобы треском обёртки не разбудить Алису, вскрыла пакетик с ореховым печеньем. Эркин взял печенье, хрустнул им, отпил чаю и… наконец улыбнулся. Женя перевела дыхание и взялась за свою чашку.
— Женя, — голос Эркина ровен и мягок. Как всегда. — Я ведь помню, как нас снимали, ну, фотографировали. Понимаешь, нам велели принять нужную позу и снимали, — он вдруг улыбнулся. — Я помню. Было трудно.
Женя кивнула, улыбнулась. Не его словам, а тому, что он становится прежним. Пусть говорит. Пусть говорит, что хочет, о чём хочет…