Аналогичный мир - 4
Шрифт:
— Игорь Александрович, а как же там было? В Сопротивлении?
Все лица обращены теперь к нему: он единственный знает и может рассказать. Бурлаков медленно кивнул. Да, это надо, но…
— Даже не знаю, с чего начать, — и улыбнулся, заметив понимающую усмешку Строкова. — Спрашивайте.
Они смущённо переглядывались, как-то не то что неловко, но…
— Игорь Александрович, — Галя смотрит на него, до предела распахнув свои обычно узкие, словно прищуренные глаза. — Ведь это уже не тайна? Всё уже известно?
— В истории всегда известно только что-то, — негромко, как про себя, говорит Строков.
— Да, — кивает Бурлаков. — Абсолютно полное знание
Стол взрывается согласным многоголосием.
— Но, Игорь Александрович, ведь «врёт как очевидец».
— И неужели ничего материально?!
— А имперские архивы?!
— Ничего бесследного нет!
— Хоть что-то, но должно же было уцелеть!
Бурлаков слушал этот взволнованный гомон, соглашался, спорил и пояснял. Да, в архивах СБ кое-что уцелело, там можно искать и кое-что найти. А у кого сейчас хватит сил читать протоколы допросов с отстранённым вниманием историка? С архивами СБ и вообще имперскими сейчас работают. Но не историки и с другими целями. Да, вы правы, исследование начинается с вопроса, результат ответ получают в результате поиска, а не ищут подтверждения уже готовой гипотезе. Да, цель не оправдывает средства, она их определяет и замена средств меняет и цель. И многое уничтожалось вполне сознательно и целенаправленно. По отсутствию источника можно реконструировать, какие именно вопросы не хотели услышать. А расспрашивать людей? Как это делают фольклористы и этнографы? Да, каждое высказывание субъективно, но если опросы массовые, то можно вычленить статистическими методами. Но ведь и уцелевших немного. Для статистики маловато будет. Все дружно смеются, услышав давно ставшую крылатой фразу из какого-то старого, но всеми любимого фильма. А разговор продолжается. И как вы планируете эти расспросы? Расскажите, как у вас на глазах пытали вашего друга, а вы изображали, что видите этого человека впервые и вообще всей душой за Империю и рабство? Так? И что вам ответят?
— И не забывайте. Навыки конспирации въедливы. Будут отказываться и молчать просто по привычке.
— Точно, — кивнул один из студентов в гимнастёрке с нашивками зща ранения и следами от погон. — Военная тайна! И всё тут.
Многие закивали, соглашаясь.
— Да…
— Кто служил, тот знает.
— А раз знает, то лишнего не скажет.
— Да, — кивает Строков. — О революционном движении до сих пор нет объективного исследования.
— Но тех ветеранов всех опросили. Ещё когда!
— И результаты опросов положили в архив!
— Там же до сих пор архивы закрыты! — возмущается кто-то. — И зачем?! Столько лет прошло!
— Видимо, — усмехнулся Бурлаков, — Это ещё современность.
— А о войне…
— О войне ещё рано писать, — студент в гимнастёрке даже ладонью по столу прихлопнул. — Какая это история, когда боль живая.
— Так что?! Ещё сто лет ждать?! — возмущается Галя.
— Мы раньше вымрем, — отмахнулся он от неё. — Тогда и пишите. Что хотите. Из могилы не поспоришь.
На секунду ошеломлённое молчание и тут же возмущённый взрыв. Что считать историей? А что истиной? И возможна ли истинная история? Бурлаков с наслаждением окунулся в этот кипящий бестолковый и упоительно безоглядный спор, изредка переглядываясь со столь же наслаждающимся Строковым.
Спорили, болтали и пели уже у традиционного костра и засиделись бы ждо рассвета, но в раскоп надо идти выспавшись, а то ещё череп с
Вернувшись в свою палатку, Бурлаков ещё немного посидел над своими записями. Вот от чего он совершенно отвык, так это от дневников. Отвыкал мучительно, вернее, приучал себя вести дневник только мысленно, без записей. И вот… опять можно писать. Даже странно. Да, и маше письмо. Почта… через два дня. Почтальон оставит письма и заберёт готовые к отправке. Ждать, пока прочтут и напишут ответы, не будет, ну, часок его за чаем продержат, но не дольше. Так что, пишем сейчас, а тогда только приписочку в конце по обстоятельствам. Вот так. И не думать о прошлом, как это ни трудно. Не думать. Когда-то ты умел держать себя в руках. Вот и держи. Вот и молодец.
После гроз всё будто с новой силой пошло в рост. Саймон гордо показывал Джонатану сад.
— Так что, масса Джонатан, совсем оправилась, — он ласково погладил ствол яблони, — это хорошая яблоня, масса, её обожгло тогда, а теперь выздоровела. Она даст много яблок, масса.
— Хорошо, Саймон, — Джонатан с улыбкой оглядывал усыпанные начавшими созревать плодами деревья, — а груши как?
— Две очень хорошие, масса, остальные ещё болеют. Одну вырубить надо, масса, — Саймон горестно вздохнул. — Умерла, масса.
Вздохнул и Джонатан.
— Тогда руби, конечно. Остальное ещё раньше расчистили.
— Да, масса, остальное в порядке, масса.
Да, как Сайморн взялся за сад и огород, так и стало в порядке. Всё растёт и плодоносит, как ему и положено.
— Мелюзга не шкодничает? — улыбнулся Джонатан, заметив в кустах мордашку Тома.
— Как можно, масса?! — выкатил в притворном ужасе белки Саймон и уже серьёзно: — Зачем шкодничать, если по правилам можно.
Джонатан кивнул. Порядок здесь завёлся как-то сам собой, как и с молоком. Зачем тайком из ведра хлебать, если тебе за столом полную кружку наливают, и масло ещё, и творог всегда не всегда, но частенько. И с ягодами так же. А падалицу Роб собирает и тащит на компостную яму, а прополотое на скотную. В саду сорняк, а скотине приварок.
— А здесь, может, цветов, масса? — неуверенно предложил Саймон.
Они стояли на лужайке у бывшей террасы Большого Дома. Джонатан задумчиво покачал головой.
— Не думаю, Саймон. Дом доламывать будем.
— А там и новый строить, — понимающе закивал Саймон. — Какие уж цветы на стройке. Понятненько, масса, так что лужком оставить. Трава-то уж здесь ничего, я её подкошу, масса.
— И на скотную, — вылез появившийся как из-под земли Роб.
— А если подумать? — Чуть насмешливо посмотрел на него Джонатан.
Роб растерянно приоткрыл рот.
— Ага-а, — сообразил Саймон. — Полыни же много, масса, молоко загорчит.
— Лошадям скошенное, — распорядился Джонатан.
— Ага, ага, масса, — закивал Саймон. — Сделаем, масса.
И вдруг лай, визг, детские и женские вопли, щёлкнул… Выстрел?!
Когда Джонатан влетел на двор, всё уже было кончено.
Вьюн и Лохматка дотрёпывали уже мёртвую крысу, а столпившиеся вокруг Мамми, Дилли, Эрси, Молли и Гвен наперебой рассказывали друг другу, где они были, да как испугались, да куда бежали, Роланд выяснял у Молли, не слишком ли она испугалась, Дик и Билли хвастали, что в заваруху они таких крыс дюжинами давили и ели, визжали что-то совсем невразумительное Том, Джерри и Джой, сосем забывшая, что ей уже десять и она большая, гудел совсем по-шмелиному Сэмми, успокаивая Дилли, Эйб объяснял, что ни Монти, ни коровы, ну, ничуточки не испугались.