Аналогичный мир
Шрифт:
— Да, и не скрываю этого. Глупо мечтать о прошлом. Его не вернуть и не изменить, — Джонатан заговорил горячо, как говорят о глубоко личном.
— Что ж, я отвечу вашим же любимым словом. Резонно.
Спокойный тон Старцева охладил Джонатана.
— Да. С вами приятно общаться, капитан. И… и ещё раз благодарю за карту.
— Не стоит благодарности. Это было не сложно и не обременительно. Карта даже не трофейная, во многом устаревшая, — Старцев усмехнулся. — Так что никаких военных тайн я не выдал и должностных инструкций не нарушал.
Сделав пару
— Вы долго пробудете здесь?
— В Бифпите? Это, к сожалению, решаю не я. А что?
— Октябрь и ноябрь — время аукционов. Это не менее азартно, чем олимпиада. А вы, — Джонатан подмигнул, — любите наблюдать за людьми в игре.
— Я слышал об этом, — кивнул Старцев. — Признаться, на аукционах я не бывал. Интересно. С удовольствием посмотрю. И на какой аукцион вы собираетесь?
— Я ещё не видел программ. Но сезон должен стать интересным.
— Аукционы специализированны?
— Да. Например, аукцион Парра — недвижимость. Крокус — скот, в основном, молочный, но могут быть и мясные породы, и свиньи. Королевский аукцион — лошади. Сойнби — антиквариат, камни и золото в изделиях и тому подобное. Аукцион Эрнста — техника, в основном, сельскохозяйственная. У Корнби — мебель, картины, скульптуры…
— Да, действительно, — улыбнулся Старцев, — разнообразно. На все вкусы. Хотя определённая закономерность есть. Все аукционы связаны с имениями, их функционированием и обустройством, только… как вы сказали его, да, Сойнби выбивается из этого ряда. Хотя… антиквариат, ювелирный в том числе, тоже можно рассматривать как помещение капитала. Не так ли?
Прикусив изнутри губу, но сохраняя улыбку, Джонатан кивнул.
— Это ведь традиционный набор… интересов?.
— Да, капитан.
— Да, недаром каждое имение имело свой сейф. Интересно. Я обратил на это внимание ещё зимой, когда мы составляли реестр брошенных имений. Но… — Старцев улыбнулся, — наш разговор слишком серьёзен для бала. Продолжим в другое время, Бредли?
— С удовольствием, капитан. Вы правы, на балу надо веселиться.
Они, улыбаясь, кивнули друг другу, встали и разошлись в пёстрой гомонящей и хохочущей толпе.
Четыре больших яблока и плитку шоколада Эркин рассовал по карманам куртки. Он хотел сразу отдать всё ей, но она развела руками:
— Куда их мне, смотри.
Да, на ней была сборчатая красная юбка и белая кофта, тоже собранная у шеи на шнурок. Как рабские, только не чёрные. Карманов нет. Ладно.
— Ладно. Пошли?
— Пошли.
Когда они выбрались из толпы, она очень ловко подсунулась к нему так, что его рука обхватила её за плечи, а её рука обняла его за талию. Эркин уже замечал, что здесь так ходило большинство парочек, и правая рука у мужчины обязательно свободна. Под оружие. Музыка и голоса людей сливались за их спинами в ровный неразборчивый гул, перед ними двигались, постепенно сливаясь с темнотой, их тени. И они были одни. Ночь только начиналась, и все удовольствия впереди.
— Ты как выскочила?
— А просто. На выезде была. Ну, он и оставил у себя. А потом
— И на сборный не пошла?
— А на хрена он мне? Ещё бы опознали.
Эркин кивнул. Она положила голову ему на плечо, и даже через ткань он ощутил, какая у неё тёплая и мягкая рука.
— А ты как?
— В имении был.
— Хозяйский, значит. И не замордовали тебя?
— Отбился.
Она усмехнулась.
— Повезло тебе. Щёку тогда развалило?
— Да, — Эркин решил не вдаваться в подробности. С чего он будет выворачиваться перед ней?
Она на ходу тёрлась щекой о его плечо, гладила по боку, мягко, вкрадчиво. Эркин знал эти приёмы. И сам сдвинул руку так, что его пальцы легли на её грудь, погладил, нащупывая через ткань сосок. У неё была плотная упругая грудь, хорошо державшая форму и напрягшаяся от его прикосновения.
Она вздохнула и замедлила шаг. Мягко повернулась к нему, заставив остановиться.
— Я тебя сама выбрала. Понял? Ты мой.
Она целовала его рот в рот, играла языком, то присасываясь, то резкими отрывистыми толчками. Эркин принял игру, отвечая ей, прижимая к себе, гладил по спине и ягодицам. Наконец, она оторвалась, отстранила лицо, упираясь ему в плечи ладонями и прижимаясь животом.
— Пошли дальше?
Её глаза блестели, и только по этому блеску угадывалось лицо.
— Пошли, — кивнул Эркин.
Пока они дошли до её дома, таких остановок с поцелуями, трениями и поглаживаниями было несколько. Делала она это умело, горячила ровно, без ненужной спешки: не под забор же ложиться. Значит, самый жар впереди. Эркин охотно помогал ей, но сам не лез. Всё-таки интересно: не он работает, а с ним. Впервые, пожалуй, такое. Ладно, а потом уже и он сам попробует. Пусть тоже… отдохнёт.
— Ну, вот и пришли. Сейчас, — она мягко высвободила руки, — ключ только достану.
Ключ у неё висел на шее на длинном шнурке.
— Весь дом твой?
— Нет, комната, но вход отдельный. Я плачу, и всё. Сама по себе живу.
— Хорошо.
— Ещё бы. Входи.
Нагнув голову, Эркин вошёл в непроницаемую темноту, ориентируясь на её шаги.
— Сейчас окно проверю и свет зажгу. Постой пока.
Когда под потолком вспыхнул ослепительно-белый шар, Эркин вздрогнул и даже зажмурился.
— Ты чего такой свет устроила?
— Ничего, сейчас привыкнешь.
Эркин открыл глаза и огляделся. Да, это действительно после улицы ему так ярко показалось, нет, нормально, обычная лампа. Широкая кровать у стены, маленький стол напротив у окна. Окно наглухо закрыто плотной тёмной шторой, да, светомаскировка называется, сквозь неё ни при каком свете наружу ничего не видно. Понятно зачем, наверняка про ночные скачки слышала. У двери на гвоздях рабская куртка и какое-то цветастое шмотьё, внизу стоят рабские сапоги. Да под стол задвинуты две табуретки, а на столе чашка, тарелка… Эркин выложил на стол яблоки и шоколад и потянул с плеч куртку.