Аналогичный мир
Шрифт:
— Женя…
— Что, милый? — она быстро отложила гребёнку, встряхнула головой, рассыпая волосы.
— Женя, знаешь, я… я вспомнил сейчас, послушай. Только… я это только петь могу. Вот…:
Когда в раздоре с миром и судьбой, Припомнив годы, полные невзгод, Тревожу я бесплодною мольбой Глухой и равнодушный небосводОн пел еле слышно, почти шёпотом, глядя перед собой расширенными глазами.
И, жалуясь на горестный удел, ГотовЗакончив, Эркин посмотрел на Женю.
— Вот, я, может, не всё понимаю, но это про меня, точно. Не сейчас, а раньше. До Свободы. Сейчас что, а тогда… Я выжил, потому что тебя помнил, правда, Женя. Ты… ты веришь мне?
Женя молча, чувствуя, что скажет что-то обязательно не то, обняла его и поцеловала в щёку. Он, как-то всхлипнув, ткнулся лицом в её волосы.
— Женя, — и как когда-то по слогам: — Ми-ла-йа… Джен-нийа…
Она гладила его плечи, спину. Не горячила его, не распаляла себя, нет, он же всё это знает, почувствовал бы, нет, это другое, совсем другое. И опять… опять эта же горячая волна, туман перед глазами, и только Женя… Всё тает, расплывается, и только руки Жени на его теле, только глаза Жени, и тело Жени под его руками, а больше ничего нет, и не надо ему ничего… не надо… не надо…
…Они лежали рядом под мягким тёплым одеялом, и такая же тёплая мягкая темнота окружала их. А когда ж это он лампу погасил? Не помнит. Ничего не помнит. Только то, что ему было хорошо, и сейчас хорошо. Женя спит, обхватив его обеими руками и положив голову на его плечо. Надо встать, уйти к себе, в кладовку. Ему нельзя привыкать спать здесь, нельзя. Он не может вспомнить почему, просто знает. Но не то что встать, шевельнуться нельзя: разбудит Женю. А ей надо выспаться. Завтра у неё две работы. Двойная смена. Это тяжело — двойная смена, он помнит… Надо встать и уйти, пусть Женя спит, отдыхает. Но глаза сами закрываются, и он опять уплывает в сон, мягкий и тёплый, пахнущий Женей… Нет, Жене надо выспаться. Ну же, давай, аккуратненько. Только бы не разбудить её.
Эркин мягко вывернулся из рук Жени и соскользнул с кровати. И застыл, прислушиваясь. Нет, спит. Где-то тут его штаны должны быть. И шлёпанцы. Да, вроде он их бросил на пол, рядом… да вот же они. А тенниску… Тенниску Женя куда-то положила. Ладно, а то ещё громыхнет чем, разбудит.
Прижимая к груди штаны и шлёпанцы, Эркин бесшумно выбрался из комнаты в кухню и прикрыл за собой дверь. Здесь вроде посветлее… и похолоднее. По-прежнему на ощупь он вошёл в кладовку, вытащил и развернул постель. Обтереться бы надо, но ладно. А то зазвякает, забулькает — точно разбудит. Обойдётся-переколотится. Эркин лёг, завернулся в одеяло. Поёрзал щекой по подушке. Чего-то шрам чешется. Ладно. Хорошо как было, а ничего не помнит. Завтра… пятница завтра. А там суббота и воскресенье. Завтра к бельмастому за досками… на четыре ступеньки две доски взять? Обрезки останутся, ну, придумаю, куда их, а хоть на лучину. Деньги взять надо. Из тех, летних ещё. Ну, не больше пятёрки доска. А если больше… взять двадцатку, тогда точно хватит… Но он уже спал, не успев додумать.
Лабиринт из зелёных кустов, подстриженных на высоту человеческого роста, тянулся вдоль всего Каскада, образуя маленькие беседки. В каждой стол и четыре скамьи, соединённые в квадрат. Всё закреплено намертво. Множество птиц, заглушающих любой не слишком громкий разговор, расторопные безупречно вышколенные официанты, всё видавшие и предпочитающие обо всём молчать. Место конфиденциальных бесед и ещё многого другого.
Фредди сидел в дальней кабинке на самом конце Каскада и пил пиво. Его здесь знали, но показали это только тем, что сразу, как только он сел, подбежали, поставили перед ним жестянку его обычного пива и исчезли. Было без пяти пять. В пять ноль две пришли парни. Все трое. Вернее, четверо. С ними был тот метис, Крис, так его вроде, но в кабинку Крис не зашёл, а сразу как-то исчез из виду. Ушёл по своим делам или встал на стрёме где-то рядом? Не существенно.
Фредди молча кивнул парням, и они сели напротив, теснясь втроём на скамье, рассчитанной максимум на двоих. И старший — Роберт — заговорил сам быстрым тихим шёпотом.
— У нас всё в порядке, сэр. Выходим свободно, когда хотим.
Фредди кивнул.
— Когда экзамен?
— Значит, так, сэр. Завтра нас ещё смотрят, потом день на подготовку, потом экзамен.
— В субботу?
— Д-да.
— Да, сэр, — кивнул Метьюз. — Нам так и сказали. В субботу. А в понедельник выдадут документы.
— Там у них, — вступил Найджел, — ещё учатся. Переквалификация, — с трудом выговорил он непривычное слово. — У них тоже экзамены. В пятницу и субботу. А в понедельник всем дипломы выдавать будут. И им… и нам.
— С десяти утра в конференц-зале, — улыбнулся Роберт. — Мы запомнили уже даже.
— Вы… — Найджел осторожно улыбнулся. — Вы придёте, сэр?
— Приду, — сразу кивнул Фредди и так же сразу решил, что если приедет Джонни, то тоже придёт, никуда не денется.
Парни заулыбались, даже сели посвободнее, не так зажато.
— Я здесь каждый день в это время, не в этой кабинке, так в другой. Если всё в порядке, проходите мимо. Я должен знать, как у вас, — они кивнули. — Если случилось что, или, — Фредди усмехнулся, — рассказать что захотите, подсаживайтесь.
— Обязательно всем приходить, сэр? — спросил Роберт.
— Как хотите. Экзамен сложный?
— В два захода, сэр. Мы должны рассказать, что знаем, на разные вопросы ответить, а потом показать, как делаем.
«Серьёзно тут однако, — хмыкнул про себя Фредди, — и теория, и практика».
— Справитесь?
— Остальные все сдали, сэр.
Фредди невольно присвистнул, и они стали наперебой объяснять:
— Они, ну, остальные парни, кто работает здесь, тоже сдавали.
— На санитара экзамена не было.
— А на массажиста у них у всех дипломы.
— Они… вольнонаёмные, сэр.
— Да, на зарплате.
— Только не на контракте, а у русских по-другому как-то называется.
— А кто хочет, ещё учится.
— Да, сэр, им всем разрешили грамоте учиться.
— Русские этого не запрещают.
— А закончат, тоже экзамены и будут этими…
— Не санитар, а повыше.
— Медбратьями, вот, сэр.
Фредди кивнул. Ишь как разобрало парней. Действительно… серьёзно поставлено. С размахом. И без булды и туфты.
И тут далёкий еле слышный свист сорвал парней с места. Удивительно ловким бесшумным движением они вывернулись из-за стола и выстроились у лиственной стены. Тупое покорное выражение на лицах, ставшие сразу нескладными мешковатыми фигуры. Не будь у Фредди нынешнего выпаса с перегоном, не связал бы он тот свист, больше похожий на птичий голос, и поведение парней. Но Эркин с Андреем многому научили. И сейчас он слегка подвинулся, освобождая полы пиджака и руки.