Анархия и Порядок
Шрифт:
Что особенно отдаляет крестьян от городских рабочих – это некоторый умственный аристократизм, очень плохо, впрочем, обоснованный, который рабочие часто выставляют напоказ перед ними. Конечно, рабочие более начитанны, их ум, их знания, их идеи лучше развиты. Во имя этого-то маленького научного превосходства им случается порою свысока обращаться с крестьянами, выказывать им свое пренебрежение. И, как я уже заметил в другом произведении [101] , рабочие весьма не правы, ибо по этим же самым соображениям и с гораздо большим основанием буржуа, которые гораздо ученее и развитее рабочих, имели бы еще больше права презирать этих по – следних. И, как известно, они не упускают случая подчеркнуть свое превосходство.
101
Письма
Позвольте мне, дорогой друг, повторить здесь несколько страниц из моей только что упомянутой работы. «Крестьяне, – сказал я в этой брошюре, – рассматривают городских рабочих, как дольщиков, и боятся, как бы социалисты не явились конфисковать их земли, которые они любят больше всего в мире.
– Что же должны сделать рабочие, чтобы победить это недоверие и эту враждебность к ним крестьян? Прежде всего, перестать выражать им свое презрение, перестать презирать их. Это необходимо для спасения революции, ибо ненависть крестьян представляет из себя громадную опасность. Если бы не было этого недоверия и ненависти, революция давно уже была бы совершена, ибо враждебность, которая, к сожалению, существует в деревнях против городов, является не только во Франции, но во всех странах основой и главной силой реакции. Итак, в интересах революции, которая должна освободить их, рабочие должны перестать возможно скорее выказывать это презрение к крестьянам. Они должны сделать это по справедливости, ибо, право же, у них нет никакого основания презирать и ненавидеть крестьян. Крестьяне не тунеядцы, они суровые труженики, как и сами рабочие, только они трудятся в различных условиях. Вот и все. Перед лицом буржуа-эксплуататора рабочий должен чувствовать себя братом крестьянина.
Крестьяне пойдут вместе с городскими рабочими на спасение отечества, как только они убедятся, что городские рабочие не собираются навязать им свою волю, ни какой бы то ни было политический и социальный порядок, изобретенный городами для вящего благополучия деревень, как только они получат уверенность, что рабочие отнюдь не имеют намерения отобрать у них их землю.
Ну, так самое необходимое теперь, чтобы рабочие действительно отказались от этой претензии и от этого намерения и отказались так, чтобы крестьяне узнали и действительно убедились в этом. Рабочие должны от этого отказаться, ибо даже если бы подобные притязания были осуществимы, они были бы в высшей степени несправедливы и реакционны; и теперь, когда их осуществление сделалось абсолютно невозможным, они представляют собой лишь преступное безумие.
По какому праву рабочие навязали бы крестьянам какую бы то ни было форму правительства или организации? По праву революции, говорят. Но революция перестает быть революцией, когда вместо того, чтобы вызывать свободные проявления масс, она возбуждает реакцию в их недрах. Средство и условие, если не сказать, главная цель революции – это уничтожение принципа власти во всех его возможных проявлениях, это полное уничтожение политического и юридического Государства, потому что Государство, младший брат Церкви, как это прекрасно доказал Прудон, есть историческое освящение всех деспотизмов и всех привилегий, политическое основание всех экономических и социальных порабощений, самая сущность и центр всякой реакции. Когда во имя революции хотят создать Государство, будь это даже лишь временное государство, творят реакцию и работают для деспотизма, а не для свободы, для учреждения привилегий и против равенства.
Это ясно как день. Но социалистические рабочие Франции, воспитанные на политических традициях якобинцев, никогда не хотели этого понять. Теперь они вынуждены будут понять это, к счастью для революции и их собственного. Откуда явилось у них это столь же смешное, как и наглое, столь же несправедливое, как пагубное, притязание навязать свой политический и социальный идеал десяти миллионам крестьян, не желающим его? Очевидно, это буржуазное наследие, политический завет буржуазного революционаризма. Каково же обоснование, объяснение, какова теория этого притязания? Мнимое или действительное превосходство
Это, говорят они, победа цивилизации над варварством. Берегитесь! Немцы начинают замечать также, что протестантская, германская цивилизация гораздо выше цивилизации католической, представленной главным образом народами латинской расы, и в частности цивилизации французской. Берегитесь, чтобы они не вообразили в скором времени, что их миссия – цивилизовать вас и сделать вас счастливыми, совершенно так же, как вы воображаете, что ваша миссия цивилизовать и освобождать ваших же земляков, ваших братьев, крестьян Франции. По-моему, и то и другое притязание одинаково постыдны, и я объявляю вам, что как в международных отношениях, так и в отношениях одного класса к другому я всегда буду на стороне тех, кого захотят цивилизовать подобным способом. Я восстану вместе с ними против всех этих наглых цивилизаторов, как бы они ни назывались – рабочими или немцами, и, восстав против них, я послужу революции против реакции.
Но в таком случае, скажут мне, нужно, по-вашему, предоставить невежественных и суеверных крестьян всяким влияниям и всем интригам реакции? Отнюдь нет. Следует раздавить реакцию и в деревнях, и в городах; но нужно для этого поразить ее на деле, а не вести с ней войну при помощи декретов. Я уже сказал, что ничего нельзя искоренить декретами. Напротив, декреты и всяческие акты власти укрепляют то, что они хотели бы разрушить.
Вместо того, чтобы хотеть отобрать у крестьян земли, которыми они сейчас владеют, предоставьте им следовать их естественному инстинкту. Знаете ли, что тогда произойдет? Крестьянин хочет, чтобы вся земля принадлежала ему. Он считает чужаками и узурпаторами знатного вельможу и богатого буржуа, чьи обширные владения, возделанные наемными руками, уменьшают его поля. Революция 1789 г. дала крестьянам церковные земли; они захотят воспользоваться другой революцией, чтобы овладеть землями дворянства и буржуазии.
Но если бы это случилось, если бы крестьяне наложили свою руку на всякую частицу земли, еще не принадлежащей им, не укрепился ли бы от этого досадным образом принцип индивидуальной собственности и не оказались ли бы крестьяне более чем когда-либо враждебными социалистическим рабочим городов?
Совсем нет, ибо, раз Государство уничтожено, юридическое и политическое освящение, гарантия собственности Государством будет отсутствовать. Собственность не будет уже правом, она будет низведена до простого факта.
Тогда настанет гражданская война, скажете вы. Раз частная собственность не будет более гарантирована никакой высшей политической властью, но лишь защищаема усилиями владельца, каждый захочет овладеть имуществом другого и более сильные ограбят слабых.
Конечно, вначале не все пойдет совершенно мирным путем, ведь это борьба. Общественный порядок, эта высшая святыня буржуа, будет нарушен, и первые явления, вытекающие из подобного положения вещей, могут представить из себя то, что принято называть гражданской войной. Но предпочтете ли вы вместо того отдать Францию пруссакам?
Впрочем, не бойтесь, что крестьяне пожрут друг друга. Если бы они даже и захотели сделать это вначале, они не замедлили бы убедиться в материальной невозможности упорствовать на этом пути, и тогда можно быть уверенным, что они постараются согласиться между собою, договориться и сорганизоваться. Потребность питаться и питать свою семью и, следовательно, необходимость продолжать полевые работы, необходимость охранять свои дома, свои семьи и самую жизнь их от непредвиденных нападений – все это, несомненно, вынудит их скоро вступить на путь взаимных сделок.