Анастасия, ты прекрасна!
Шрифт:
— Какая же она дура.
Я посмотрел на девушку и покачал головой.
— Оставь! Ей уже крепко досталось.
— Так и расскажи.
— Нет, Насть, тебе лучше не знать этого. Крепче спать будешь.
— А что, если бы я помылась этим бальзамом? — раз в третий за вечер, произнесла она.
— Страшно представить. Твои волосы надо беречь.
Комплемент отвлёк её от гневных мыслей и дабы удержать, я снова заговорил:
— Ты ведь ещё и умная, помимо того, что крайне симпатичная. Посмотри на эту ситуацию не как участник, а сверху. Почему Каролина ничего не подливает тебе в бальзам?
Её бровки сдвинулись друг к дружке.
— Не знаю… может мы разной комплекции и…
Я подождал.
— Она же вообще другой человек! — несколько раздражённо выпалила Настя.
— Именно. Другой. Но важно понять, что это самое «другое» не толкает её на подлости. А вот Аню толкает.
— И чего мне теперь, простить её? — взъерошилась моя ненаглядная. — Понять и простить?
— Просто оставь и двигайся дальше. Ты в любом случае победила, понимаешь? Так теперь что, топтать её, наказывать? Проявить благородство — это тоже трудная задача. Всегда проще быть на поводу у эмоций.
Мы синхронно пригубили чая.
— А разве не получится так, что если ты спускаешь злодеяния, то по сути потакаешь им?
Я кивнул и с наметившейся улыбкой отвечаю:
— Весьма меткое замечание. И, верное, по сути, просто знаешь… — я задумчиво пожевал губы, подвигал ими, замирая на миг в очередной гримасе. Может мозгу так проще вытащить из глубин расплывчатые образы мыслей и собрать в чёткие конструкции? Как почеркушки на тетрадных полях. — Ты не всегда можешь наказать человека так, как его проучит сама Жизнь. Это тоже не универсальное правило, но в отношении Ани работает на сто процентов. В её жизни хватает горя и страданий.
— Ой, ну и пусть тогда идёт… на все четыре стороны. С этим, как там говорят?..
— С Богом?
— Да, с ним самым!
Смех стал завершением дурного дня.
Фрагмент 16
Пусть наша традиция и дала сбой, но ни пока засыпал, ни на утро я не ощутил кого-либо огорчения. Слишком уже экстремально минул предыдущий день. Как и с любой примитивной потребностью, стоит жизненным обстоятельствам набрать крутости, так сразу же забываешь о всяком поесть-поспать.
В то же время я замечаю за собой перемены. Может быть лишь кажется, но раньше бы случившееся не смогло так разволновать. Глупость, дурость и беспечность породили в жизни Ани позор и поругание. Опять же, опираясь на эти недостатки, она не смогла перевоспитаться и снова вляпалась в неприятности. Последние ли? Как вчера сказала Диля, она не из трепетных. А что если всё настолько плохо, что Аня — это уже бесперспективная попытка природы создать человека?
Раньше бы я не переживал на эту тему: своя жизнь была в шаге от конца; меня рвала боль, что бросил мать в больнице, пусть она и лежала там в состоянии овоща; жгли чувства несправедливости и обиды из-за предательства друга. Случай с Аней просто бы прошёл мимо. Но не сейчас. Видимо я таки справился с собой и готов к новой жизни.
День начался и потёк обычным темпом. К обеду набежали тучи и знатно полоскали лагерь почти до вечера. А потом нас накрыл багровый, цветастый закат, что залил светом, едва вынырнувший из-под мрака туч, мир — редко, но бывает когда уже слабое закатное солнце подсвечивает белые брюшки облаков и становится очень светло.
Пусть и хотелось тоже провести день как ни в чём ни бывало, но долг обязывает. Да и Кристина со Звонарём порядком надоели с вопросами — почему-то они думают, что я должен знать, какая именно кошка пробежала между ребятами. Почему Валька пуще прежнего морозится, а остальные хлеще былого его игнорят… Аня вдруг отпросилась с занятий и вообще её что-то не видно… Шепчутся все о чём-то…
И всё же, к ужину, я оказался в приподнятом настроении. Пояс пока непривычно оттягивает ремень с инструментами, воздух полон влажной свежести, а весь живой мир активничающий вечером спешит заявить о себе криком, пением или мелодичным скрипом.
Иду к фонарю, чей плафон разбило обломившейся веткой. Надо посмотреть уцелела ли лампа и всё проверить на замыкание. Затем включу освещение.
За учебным корпусом ждала яркая и смущающая картина — попой ко мне, с корточек поднимается Диля, что, видимо, сходила тут в туалет. Я попытался столь же тихо, как вынырнул из-за угла, скрыться обратно, но зацепился кроссовком о кроссовок.
— Прошу прощения!
— Кхм! — послышалось сзади. — Неловко получилось.
— Я ничего не видел.
— Так уж и ничего? — сладким голосом пропела она, подходя.
Обернувшись, я ответил полуулыбкой.
— Разве что серебристый узор на твоём белье. Ещё раз прошу простить.
— Это моя вина, — спокойно сообщила она. — Совершенно дурацкая прихоть ходить, как говорят в народе, до ветру. Должна попросить у вас прощения за случившееся. Видеть такое неприятно.
— Хм-м… — отозвался я, прогоняя поток мыслей по теме. — Давай сойдёмся на условном варианте: я видел прекрасный вид, а ты мне его показывала? Никаких «до ветру» и прочего.
Я умышленно предложил вариант, понимая, как трепетно относится Диля к моему впечатлению от её попы.
Диляра впилась своими чёрными глазами в мои. Повисла коротка пауза. Я понял, что она нервничает или волнуется.
— Александр… — выдохнула она, но была вынуждена прерваться из-за пропавшего голоса, — а вы рады тому, что увидели?
— Понимаешь, Диля, некоторая часть из того, что я вижу или хотел бы видеть, лежит за линией, которую нельзя переступать. Однако, если укоротить ответ, то да. Я рад.
Она немного расслабилась и снова я ощутил опасную уверенность от восточной красавицы.
— Как дочери адвоката, мне известно много таких линий. А ещё я знаю где можно и когда можно их переходить. Прошу мне доверять.
Я тоже не стал торопиться и промолчал. Далее последовала пара вдохов-выдохов, дабы сбить излишнее возбуждение.
— Ну, раз уж нас свела судьба, пусть и на короткий срок, то я доверюсь вашим познаниям. Может быть семена этого доверия и успеют взойти до момента, когда нам будет нужно прощаться.