Анатомия рассеянной души. Древо познания
Шрифт:
Жил он в переулочке, отделявшем Сан Карлос от клинической больницы. Через переулочек этот были перекинуты две застекленные галерейки, и под одной из них, той, что была ближе к улице Аточа, находилась каморка брата Хуана. В этой каморке он жил с маленькой собачкой, разделявшей его уединение.
В котором бы часу ни приходили звать брата Хуана, всегда в каморке его был свет, и всегда его заставали на ногах. По словам одних, он проводил все время за чтением скабрезных книг, по словам же других — в молитве. Один из интернов уверял, будто видел, как он делал замётки в английских и французских трудах о половых извращениях.
Раз ночью,
— Пойдем к брату Хуану и попросим у него чего-нибудь поесть и выпить.
Все отправились в переулочек, где находилось убежище брата Хуана. Каморка была освещена, они подошли к окну, желая подсмотреть, что делает таинственный брат милосердия, но не нашли просвета, в который можно было бы заглянуть. Тогда они окликнули его, и у окна тотчас же появился брат в своей вечной черной блузе.
— Мы дежурим, брат Хуан, — сказал один интерн, — и пришли спросить, не найдется ли у вас чего-нибудь перекусить.
— Ах, бедняжки, бедняжки! — воскликнул тот. — Вы пришли как раз тогда, когда у меня самого не густо. Но я все же посмотрю, нет ли у меня чего-нибудь. — Он исчез за дверью, тщательно притворив ее за собою, и, немного погодя, появился с пакетиком кофе, сахара и печенья.
Студенты вернулись в дежурную комнату, съели печенье, выпили кофе и стали рассуждать о брате Хуане. Но не пришли к соглашению: одни думали, что он человек из общества, другие же, что он бывший лакей; одни считали его святым, другие — половым извращенцем или вроде того. Брат Хуан считался в больнице чудаком. Когда он получал деньги, — неизвестно откуда, — он устраивал обеды для выздоравливающих и дарил больным вещи, в которых те нуждались.
Несмотря на свою благотворительность и добрые дела, брат Хуан был почему-то противен Андресу и производил на него неприятное впечатление, чисто физическое.
В нем, несомненно, было что-то ненормальное. Для человека так логично, так естественно избегать страдания, болезней, печали. Для него же страдание, горе и грязь, должно быть, имели привлекательность.
Андрес скорее понял бы другую крайность, когда человек бежит от чужой скорби, как от чего-то ужасного и отвратительного, доходя даже до низости, до жестокости; он понимал, что можно избегать даже самого представления о страдании вокруг себя; но сознательно идти искать грязь, печаль, уныние для того, чтобы жить среди них, казалось ему чудовищным. Поэтому, при виде брата Хуана, он испытывал чувства настороженности, как при виде какого-нибудь чудовища.
Часть вторая
Препараторы
Хулио Арасиль и Андрес стали большими приятелями. Общая жизнь в Сан-Карлосе и в больнице сделала похожими их привычки, но ни их взгляды или вкусы. Со своей жестокой философией, в которой единственной ценностью был успех, Хулио начал питать гораздо большее уважение к Уртадо, чем к Монтанеру.
Андрес попал в интерны, как и сам Хулио, Монтанер же не только провалился на этом экзамене, но и остался на второй год на том же курсе а затем, окончательно махнув на себя рукой, перестал ходить на лекции и завел роман с молоденькой девушкой, своей соседкой.
Хулио Арасиль постепенно проникался к своему бывшему другу презрением и едва ли не желал ему неудач во всем.
На маленькое жалованье, получаемое в больнице, Хулио проделывал прямо чудеса; он умудрялся даже играть на бирже,
Хулио хотелось, чтобы Андрес был свидетелем его успехов в свете.
— Я познакомлю тебя с Мингланильясами, — сказал он однажды со смехом.
— Кто это такие? — спросил Андрес.
— Две девушки, мои приятельницы.
— Это их фамилия?
— Нет. Но я их прозвал так, потому что они, в особенности мать, ужасно похожи на одну героиню Табоады [308] .
— А кто они?
— Дочери одной вдовы, живущей на пенсию, Нини и Лулу. Я устроился с Нини, старшей. А ты можешь столковаться с младшей.
— В каком же смысле ты с ней устроился?
— Да во всех. Мы с ней ходим в один уголок на улице Сервантеса, который я отыскал и который могу порекомендовать тебе в случае надобности.
308
они, в особенности мать, ужасно похожи на одну героиню Табоады Луис Табоада (1848–1906), испанский писатель.
— Что же, ты на ней женишься?
— Господь с тобой! Этого еще недоставало!
— Но ведь ты же обесчестил девушку.
— Я? Какая чепуха!
— Да ведь она твоя возлюбленная!
— А кто про это знает? И потом, кому до этого какое дело?
— Однако…
— Ну, эти глупости пора бросить. Надо пользоваться, чем можно. И если у тебя появится возможность поступить так же, и ты этого не сделаешь, то будешь дураком.
Уртадо не нравился такой эгоизм. Но ему было любопытно познакомиться с этой семьей, и в следующий же раз он отправился вместе с Хулио.
Вдова и обе дочери жили на улице Фукар, в мрачном доме, в котором не было внутреннего двора, а множество дверей выходили в крытые галереи. Всё в квартире носило явные следы бедности; все три женщины были одеты в старенькие, много раз перешитые платья; мебель — самая жалкая, хотя кое-какие вещи и намекали на былое великолепие; стулья и кресла совсем протерлись, а об дыры в циновке можно было зацепиться ногой.
Мать, донья Леонарда, не внушала особой симпатии; у нее было желтое, цвета спелой айвы, лицо с жестким выражением, замаскированным притворной любезностью, горбатый нос, несколько бородавок на подбородке, и натянутая улыбка. Почтенная сеньора встретила их смешными аристократическими ужимками и стала вспоминать о временах, когда муж ее служил помощником секретаря в каком-то ведомстве, и семья проводила лето в Сан-Хуан де Лус.
Девушек звали Нини и Лулу, потому что первая няня их была француженка.
Мысленно переживая вновь эти блаженные времена, донья Леонарда помахивала сложенным веером, словно дирижерской палочкой, закатывала глаза и томно вздыхала.
Хулио сейчас же удалился в сторонку с Нини, и Андресу пришлось поддерживать беседу с Лулу и ее матерью.
Лулу была грациозная девушка, но не красавица, темно-зеленые ее глаза, казались еще темнее от черных ресниц. Андресу эти глаза показались очень мягкими и добрыми. Расстояние между носом и подбородком было у нее слишком велико, и это делало ее несколько похожей на обезьяну; низкий лоб, тонкие губы с улыбкой не то горькой, не то иронической, острые белые зубы, чуть-чуть вздернутый нос и бледный, болезненный цвет лица.