Анатомия страха
Шрифт:
– Класс! За это разговаривай по трубке. Заберу вместе с машиной.
– Да я же тебя разорю!
– радостно пообещал Лисицын и отключился.
Ну вот теперь точно все. Почти.
Дима разделся до трусов, набросил халат - Ксюшины ядовитые духи не выветрились даже после стирки - и пошлепал босиком на кухню. Трехэтажный холодильник был неприлично пуст. Сморщенный пучок салата, кусок задубевшего сыра, два яйца и позавчерашняя жареная картошка в хлопьях застывшего жира. Даже смотреть на продукты было страшно, но он все-таки заставил себя соорудить твердокаменный бутерброд с сыром и запихнуть
Ему приснился Сергей. Не мальчиком, но и не взрослым. Примерно таким, каким был на первом курсе. Он зачем-то оделся в длинный маскарадный плащ с капюшоном. Сергей подошел поближе, откинул капюшон, и Дима увидел, что на нем огромная зубастая маска муравья. Сергей снял маску вместе с головой и зажал ее под мышкой. Это было не страшно, а даже забавно. Дима засмеялся. Сергей вытянул руку и сказал на ненавидимой когда-то латыни: «Domine! Mea culpa!» [6] 1. Голос звучал со всех сторон, снова и снова возвращаясь эхом. Рука Сергея начала удлиняться, Дима бросился бежать, но рука настигала, вот холодные пальцы коснулись шеи… Он закричал и проснулся.
6
1 Господи! Я виноват! (лат)
Ему вторил телефон. Проклиная весь свет от самого его сотворения, Дима снял трубку.
– Дмитрий Иванович, майор Логунов беспокоит, уголовный розыск. Как бы нам с вами встретиться?
– Срочно?
– буркнул Дима.
– По возможности.
«Видно, не судьба, видно, не судьба, видно, нет любви…»
– Я дома.
– Вы не против, если я приеду минут через сорок?
– Приезжайте.
Отчаянно чертыхаясь, Дима натянул спортивный костюм и отправился на кухню варить кофе по-дьявольски: с перцем и гвоздикой.
Вот только опера нам для полного счастья и не хватало!
Логунов опоздал минут на десять. Дима, не зная, к чему бы для начала придраться, мысленно поставил ему это в вину. Он провел майора на кухню и вежливо предложил кофе, но тот отказался. Отказ тоже был занесен в меморандум.
– Вы плохо себя чувствуете?
– внимательно посмотрев на Диму, поинтересовался майор.
– Я, извините, после вчерашнего, - развязно ответил Дима.
Неизвестно почему ему во что бы то ни стало хотелось вывести Логунова из себя. Своей отстраненностью, направленностью вглубь собственной персоны майор действовал на нервы - и одновременно притягивал, словно Дима смотрелся в зеркало.
Логунов никак не отреагировал на его реплику, казалось, он ее даже не услышал.
– Дмитрий Иванович, если мы правильно поняли, вы ведете собственное расследование?
– спросил он.
– А разве это запрещено? У агентства есть лицензия, в которой наш, так сказать, жанр не указан. Если я буду ждать, пока вы сами найдете убийцу, то рискую однажды утром проснуться на нарах.
– А что вы скажете, если я предложу вам сотрудничество?
Майор упорно игнорировал Димины склочные выпады, и ему стало неловко.
– Из этого следует, что вы меня больше не подозреваете?
Майор пожал плечами и попросил разрешения закурить. Дима молча пододвинул пепельницу.
– Если честно, то сомнения еще есть. Но вблизи их рассматривать удобнее.
– Значит, удобнее… В принципе я не против, но только на взаимовыгодных началах, - сварливо сказал Дима, делая вид, что не замечает предложенных Логуновым сигарет, и вытаскивая свою пачку.
– То есть?
– удивился майор.
– А вы думали как? Я вам все, что знаю, а вы мне «спасибо, гражданин Сиверцев»?
– А как насчет тайны следствия?
– В таком случае желаю удачи. Судя по тому, что вам удалось выйти на Тищенко, вы идете той же дорогой. Только неизвестно, какие делаете выводы.
– Дмитрий Иванович, - Логунов говорил спокойно и терпеливо, как с неполноценным ребенком.
– Если вы знаете что-то, что может помочь следствию, вы обязаны дать показания.
– Пожалуйста, повесткой к следователю. А с вами я вообще не хочу разговаривать.
– Почему?
– просто спросил Логунов, и Дима запнулся.
– Почему?
– переспросил он.
– Да потому, что я всю жизнь был на вашем месте, уговаривал и заставлял всяких баранов дать показания. А теперь я вынужден чувствовать себя идиотом и доказывать, что я - хороший! Белый, блин, и пушистый!
– Но я-то чем виноват?
– чуть повысил голос Логунов.
– По-вашему, виноват я?
– Дима уже почти кричал, сатанея от обиды и чудовищной головной боли.
– Эти трое ублюдков убили женщину, которую я любил. Я уверен в этом! Их никто не наказал, потому что, видите ли, доказать их вину было невозможно. Проходит двадцать с лишним лет, кто-то начинает их гасить, и я ищу этого парня, но не для того, чтобы пожать ему руку, нет. Для того, чтобы торжественно вручить его вам. Нате, дяденьки менты, ешьте мерзавца с какашками, а меня оставьте в покое. Это вы, черт вас побери, можете понять?
Логунов, помрачнев, смотрел на окурок своей сигареты. Казалось, ему вспомнилось что-то очень болезненное.
– Это я понять могу, - сказал он тихо.
– Извините, Дмитрий Иванович. До свидания.
Щелкнул замок, входная дверь захлопнулась. Не ожидавший подобного, Дима опешил. И тут снова взревел телефон. Подавив желание швырнуть его об пол и долго пинать по всей комнате, он снял трубку.
– Слушаю!
Тишина. Живая, дышащая тишина.
– Говорите, черт возьми!
Но трубка молчала.
– Оля, это ты?
– сам не зная почему, тихо спросил Дима.
В ухо тонкими иголками забились, запульсировали короткие гудки.
– Так и сказал?
– изумился Калистратов.
– Ну ни черта себе хрена! Повестку, значит, хочет? Будет ему повестка, будет ему три дня на полном пансионе. Самолично прослежу, чтобы в самой злобной камере. И шепну кому надо, что бывший мент. Посмотрим, что он тогда запоет. Если сможет.
– Да будет вам, Андрей Ильич, - поморщился Логунов.
– Сами же понимаете, Сиверцев тут ни при чем.