Андердог
Шрифт:
Состояние, в которое я впал, когда пытался убежать подальше от падающего небоскрёба… что это было? Я помню лишь моменты…
Человек повернулся на меня, и зациклился на мне своим пустым взглядом…даже это, уже устрашает.
Небоскрёб упал, и поднялось огромное облако, из-за которого я больше не видел неба перед собой.
Мужчина, который пялился на меня, что-то сказал и после этого ему оторвало голову куском арматуры.
Я побежал.
Что происходит со мной… сейчас я не знаю, что хуже, бояться всего, что со мной происходит или стать таким же овощем, как и прочипованные люди? Нет, ответ я знаю. Страх намного лучше, чем отупевший взгляд и отсутствие желания жить».
Выйдя из душа, парень был «разбит» эмоционально настолько сильно, что даже не понимал, где он сейчас находится. Он с трудом натянул
Перед лицом возникали образы людей, которые просто стояли и смотрели, как в них с бешенной скоростью летят камни, железки, бруски…как эти люди «распадались на части». Тут же вспомнилось мимолётное мгновение, когда Джонатан поворачивал голову в сторону небоскрёба, и мельком заметил, как огромный булыжник врезается в женщину, а затем вместе с ней летит в стену, и проламывает её. А на месте, где стояла женщина, осталась лежать только её туфля. Единственным, чему радовался Джонатан, это то, что он не видел детских смертей. Иначе он мог не выдержать этого напряжения, которое сейчас навалилось на него. Он был уверен, что дети погибли в том происшествии, но он старался не представлять их, иначе его рассудок мог помутиться.
– Я не хочу больше видеть это… - прошептал Джонатан, лёжа на кровати. – Я не хочу больше вас видеть! – заорал он. – Мне не нужны эти образы, я хочу просто уснуть…
Поднявшись, он нашёл свой телефон, который по случайности оставил дома и наушники, которые лежали рядом, а затем лёг обратно, на постель, и надел наушники, в надежде, что его любимая музыка сможет отбросить все плохие мысли.
Полчаса мучений прошли настолько медленно, что Джонатан уже мог поверить в то, что целый год уже прошёл, но, в итоге, парень уснул, и смог отвлечься от тяжёлых мыслей хотя бы во сне.
«Тюремный дневник. День тринадцатый.
Сегодня я весь думал о маме, и думаю, что пора написать хотя бы страничку о ней. Конечно же, в будущем я буду часто о ней писать, ведь о ней у меня лишь хорошие воспоминания, а именно они и нужны мне в это нелёгкое время.
Её звали Мира. Мира Уайт. Отец обожал её имя, и всегда с улыбкой произносил его. Конечно, я маму никогда по имени не называл, но мне оно очень нравилось. Для меня она была самым светлым и добрым человеком, как я уже и писал раньше, а вторым, после неё, был отец. Доброта её не заключалась в щедрости или в том, что она мне ничего не запрещала, как ребёнку, а в том, что она всегда проявляла ко мне очень много внимания, всегда брала меня с собой, мы гуляли постоянно. Если честно, то глупое объяснение получилось, ведь она была хорошей во всём. Хоть я и не люблю всякие религиозные сравнения, и вообще к ней я отношусь негативно, но не заявляю при этом каждому встречному. Не люблю, вот и всё. Но сейчас я хочу сравнить маму с ангелом, ведь судя по различным описаниям, она именно ангел, который всегда меня оберегал, любил и не предавал. С того самого момента, как я стал более менее сознательным человеком, то есть, лет с четырёх, я сразу же понял, что моя мама самая лучшая.
Со здоровьем у неё всегда были проблемы, но я не всегда это понимал, и за это сейчас виню себя. В принципе, я был ребёнком, и как всем, мне был присущ в этом возрасте эгоизм. У неё всегда было затруднено дыхание, и она часто кашляла, бывали моменты, когда она не успевала скрыть после кашля свой платок, который был запачкан кровью. Но настолько плохо всё стало лишь на последнем году её жизни. Как мне потом рассказал отец, её лёгкие не выдерживали и постепенно подвергались саморазрушению, и это не могли вылечить… Смешно, прогресс идёт, технологии развиваются, придумали чипы, а лечить людей так и не научились. Умеем контролировать, но не умеем присматривать за «питомцами». Терпеть не могу наш мир за такое лицемерие. Сколько же раз мне говорили: «Сходи с отцом, помолись!». Но мы никогда не ходили в церковь. Кстати, моя точка зрения по отношению к религии досталась мне именно от родителей, и мой отец ни за что не повёл бы меня в церковь. Думаю, что если вдруг я бы стал верующим, он бы и слова плохого мне не сказал, но всё получилось именно так, как есть сейчас, и в этой реальности я атеист. Самое интересное, что когда мама больше не смогла держаться и умерла, нам начали говорить, что это всё, потому что мы не ходили в церковь и не верили в Бога. Опять же, смешно. Люди, которые верят в Бога и спасение в будущем, сами же и толкали нас в пропасть отчаяния, раз за разом, пытаясь доказать, что это именно наша вина в том, что мама не смогла вылечиться. По правде сказать, мы не злились на них, так как практически всегда ходили в наушниках, и даже не слушали их бредни.
Вернусь к хорошим воспоминаниям, а то забрёл не в ту степь…
Мама, не смотря на своё состояние, всегда ходила со мной гулять, не пропускала рабочие дни, следила за домом. Словом, она была примерной матерью и женой, мечтой для любого. Её кожа была белой, а волосы тёмными, скорее даже черноватыми. Глаза тёмно-карие, тоже практически чёрные, как и волосы. Бледновато-розовые тонкие губы. Небольшой прямой нос. Она всегда ухаживала за своей внешностью, но не увлекалась. Макияжа на ней не было много, она не любила краситься. В этом и было счастье для них обоих. Ей не приходилось тратить время каждый день на эту рутину, и от этого она была довольна. Отцу нравилась её естественная красота, и поэтому он мог в любой момент взглянуть на неё, и обрадоваться. Ну, чем же не счастье? Ресницы у неё от природы были длинные и красивые, а взгляд мягкий.
Помню, как лёгкими прикосновениями своих ладоней, она обхватывала моё лицо и нежно целовала в лоб…это ощущение незабываемое, и даже сейчас вызывает мурашки по всему моему телу. Её прохладные пальцы практически мгновенно становились тёплыми, когда она прикасалась к моему лицу, поэтому ощущения были ещё более яркими и приятными.
Мира…всё же, я понимаю, почему отец всё время улыбался, произнося её имя. Иметь любимого человека, до такой степени, что даже имя доставляет тебе удовольствие – это прекрасно. Отец всегда шёл слегка впереди нас, но всегда оборачивался, и улыбался, после чего подходил, обнимал маму, иногда даже целовал, и, кстати, меня это никогда не заставляло невольно отворачиваться и кривить лицо, как это показано во многих фильмах, а наоборот, так я понимал, что мои родители нужны друг другу.
Она была небольшого роста, на голову ниже отца, кстати, сейчас я был бы примерно на голову выше своего отца, думаю, что она была бы рада меня увидеть таким большим…и отец тоже…
Её улыбка всегда грела моё сердце. Пусть я тогда её был маленьким мальчиком, который толком ничего не понимал, но даже в том возрасте это заставляло меня улыбаться ей в ответ. Улыбка родителя даёт ребёнку понять, что он любит его, не злится ни на что, что он в хорошем настроении, и готов поболтать, погулять или что-то ещё. Это даёт уверенность и спокойствие.
Жаль, что я больше никогда не увижу их улыбки…»
– И чего это он мне не звонит? – недовольно пробубнил Грин, глядя на огромный экран. – Ещё двое, кроме нас, выполнили задачи, и один получил чуть больше баллов, чем мы. И ещё трое выбыли из игры. Даже не знаю, пройдёт ли этот этап хотя бы половина? Нет, ну идея «Взорвать военную базу» - это самое последнее, что я мог себе представить. Тупее уже некуда. Видимо, решили с самого первого задания показать себя лучшими, и наложили огроменную кучу себе же в штаны. А вот обрушить часть Жуньянского моста – это сильно…готовились явно не один день, как мы, да и вложились в это дело хорошенько. Тем не менее, обогнали нас лишь на пять сотен баллов, а это не так страшно. Позвонил бы сейчас Джонатану, он ведь не знает ещё, что мы с феноменальным успехом проходим дальше, в то время как многие претенденты уже на том свете бегают. Эх, как же я рад, что ещё немного пожить смогу. Всё же, позвонить надо, а то уже четыре часа дня, а он даже не обедал.
Как только Грин взял телефон в руку, раздался звонок.
– Алё, Грин, небось уже подумал, что я забыл о своём диком желании убить тебя? – усмехнулся Джонатан.
– Не кипятитесь, мистер Уайт. Давайте-ка, я вам сообщу очень хорошую новость. Скорее, это даже девять хороших новостей.
– Валяй, всё равно нежилец уже.
– Хватит уже повторять одно и то же.
– Пока не извинишься, я не перестану угрожать тебе, – хмыкнул Джонатан.
– Мы в детском садике играемся что ли? Ну, случилась парочка промашек, но и Вы не без греха, мистер Уайт, так что завязывайте уже с этим цирком.