Андерманир штук
Шрифт:
У двери она неосторожно протянула ему руку и, ощутив его прикосновение, поняла, что это прикосновение – самое сильное испытание сегодняшнего дня. Или всей ее жизни? Леночка почти выдернула свою руку из его и, кивнув, заперла дверь изнутри.
Забыв про лифт, Ратнер пешком спускался по лестнице и понимал: эта женщина принадлежит ему, что бы ни случилось. Но откуда он так хорошо знал ее глаза – совершенно какие-то… да, ренессансные глаза? Когда-то раньше они смотрели на него: так же преданно и вопросительно, как только что.
Но вот насчет института…
Он верил ей безоговорочно, однако не понимал, какая опасность может исходить оттуда. Исчезают люди, сказала она. Какие люди? На его, Ратнера, веку не исчез еще никто. «Сломался Крутицкий», – услышал он вдруг памятью голос Коли Петрова. И вспомнил, что именно с этого момента Крутицкий как раз и исчез – куда, Коля Петров не
Ратнер встретился с Колей на следующий день: в академии, в пять, когда Коля закончил со своей «основной работой» и пришел на «второстепенную», хоть в это время суток он никому уже был здесь, как правило, не нужен. Но сегодня он был нужен Ратнеру: тот уже с утра начал ждать Колю – ну, наконец-то, здравствуй-садись! За полтора года совместной работы они встречались не так часто. И совсем редко – по просьбе Ратнера.
– Коля, – сказал он, почти отпихнув к тому плескавшуюся во все стороны чашку кофе, – Крутицкого, что, никогда уже не починят?
Коля Петров ожидал любого вопроса, кроме этого: Крутицкий… – с какой вдруг стати, столько времени спустя?
– Откуда я знаю?
– Ты знал, что он сломался! Значит, можешь знать и… починят ли.
– Таких не чинят, – вздохнул Коля Петров. – У него с мозгами чего-то случилось… необычное.
– У него у первого?
– Что значит – «у первого»?
– Коля, ты… кофе пей. И вопросом на вопрос – не отвечай. Ты привел меня в НИИЧР – тебе и знать, почему там люди у вас… ломаются. Я все знаю, Коль.
– А знаешь – так чего ж спрашивать? – И голос – совсем ледяной. – Не все выдерживают, особенно из пожилых.
– Так и мы с тобой скоро пожилыми будем. Совсем уже скоро. Мы тоже не выдержим?
Колю Петрова смутило это «мы»: он привык считать, что они с Ратнером в разных командах. Выпив полчашки кофе залпом, Коля Петров сказал:
– При чем тут – «мы»? А потом, Крутицкого не я в институт привел… Знаю только, что он по другой части, да и ты ведь знаешь? Странствия в духе и все такое. Человеку семьдесят с лишним тогда уже стукнуло… перегрузил мозг, чего ты хочешь! И институт здесь ни при чем – там просто исследуют измененные состояния сознания и делают замеры… ты, получается, с Алешей никогда с глазу на глаз не говорил? Он же ведет тебя, должен был объяснить, что от замеров – мышечного напряжения, там, концентрации лактата в плазме – да от снятия ЭЭГ с человеком ничего не случается, подозрительный ты наш. А до перегрузок люди – испытуемые, то есть, – сами себя доводят. Вот и Крутицкий… у него, знаешь, сколько раз эпилептические припадки случались? Ему бы остановиться в свое время…
– Я останавливаюсь, Коля. Меня-то уж, во всяком случае, ты в институт привел – тебя я и ставлю в известность: я останавливаюсь.
– А Иван Иванович…
– А Ивана Ивановича, – не дал ему продолжать Ратнер, – в известность об этом поставишь ты. Скажи ему, что у меня здоровье плохое стало – и что ты мне остановиться посоветовал… сославшись на печальный опыт Крутицкого.
Уж что-что, а обращать речевые просчеты собеседника в свою пользу Ратнер умел. Об этом Коля Петров немножко забыл – и сейчас сидел дурак дураком с полчашкой кофе. Разумеется, в один прекрасный день Ратнер должен был его предать – Коля Петров знал это всегда… не знал он только, что один прекрасный день будет датирован сегодняшним числом.
Впрочем, Коля Петров был силен вычислением ситуаций – и на сей раз тоже вычислил все молниеносно. Конечно, Мордвинову не понравится, что Ратнер ускользнул – и не потому, что Ратнер – это тот самый Ратнер или так дорог Мордвинову, но потому, что из НИИЧР ничего ускользать не должно. Но есть и более неприятный момент: Коля Петров объективно оказывался виноватым еще в двух вещах посерьезнее: в объединении нескольких кондукторов в общем пространстве, что запрещалось правилами института, и в утечке информации о причинах прекращения сотрудничества с одним из них в среду кондукторов, что исключалось данной им подпиской о неразглашении… Этих двух моментов хватало, чтобы потерять все – включая свободу.
Так что единственным правильным шагом со стороны Коли Петрова в этой ситуации было договориться с Ратнером, так сказать, полюбовно – что он и сделал. Коля Петров пообещал в красках изобразить внезапно пошатнувшееся здоровье Ратнера, а Ратнер взял на себя обязательство ни при каких обстоятельствах не проговориться ни о сотрудничающих с академией кондукторах, ни о своих подозрениях по поводу Крутицкого.
В общем, расстались друзьями.
КАК УДАЛЯТЬ КУПОЛ ЦИРКА
Пусть по вашему знаку ассистент вынесет на арену четыре легких складных ширмы. Каждая ширма, высотой чуть больше вашего роста, представляет собой «раскладушку», способную открываться, как книга, причем плоскости ширмы при максимальном их развертывании образуют по отношению друг к другу прямой угол.
Установив эти ширмы вокруг себя так, чтобы со всех четырех сторон образовалось замкнутое по углам квадратное пространство, разделяемое лишь равновеликими просветами, станьте строго в центр этого пространства и осмотритесь, как бы проверяя правильность расстановки ширм.
Когда погаснет свет и освещенными останутся только огороженное ширмами пространство и вы посередине, поднимите руки над головой и начните – сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее – кружиться внутри квадрата. После этого резко остановитесь и замрите на месте, разводя руки в стороны, ладонями вверх, и глядя под купол цирка. Если представление дневное, то при внезапном солнечном свете, если вечернее, то при свете звезд зрители, следя за направлением вашего взгляда, обнаружат, что над их головами больше нет купола и что они находятся в цирке под открытым небом.
Теперь раскланяйтесь и вслед за ассистентом, уносящим ширмы, покиньте манеж.
Несмотря на свою загадочность, данный весьма традиционный трюк фактически не требует от его исполнителя ничего, кроме хорошо отработанного навыка ментальной проекции.
Разумеется, вы не удаляете купол цирка усилием воли. Делая вид, что исполняете своего рода шаманский танец, и все быстрее кружась на одном месте, просто осуществите ментальную проекцию неба непосредственно в подкупольное пространство цирка, поменяв таким образом местами купол, который перемещается чуть выше, и небесный свод, опускающийся чуть ниже, на место купола.
Теперь вместо купола зрители видят небо, не догадываясь о том, что никуда не исчезнувший купол цирка всего-навсего находится на втором плане и фактически загорожен небесным сводом.
Смысл четырех ширм, вынесенных ассистентом на арену в самом начале демонстрации фокуса, в том, чтобы осуществляемая вами ментальная проекция неба была направлена исключительно вверх, под купол цирка, иначе – в случае с неогороженным пространством – вы можете неосторожно удалить из поля зрения публики и стены цирка. От этого у зрителей возникнет неприятное ощущение подвешенности в пространстве, а это способно привести к панике.
Дополнительным эффектом может служить непогода – дождь или снег – на улице: спроецированные вами в подкупольное пространство, они окончательно разрушат представления публики о том, где находится цирк (искусство), где – окружающая действительность (жизнь), и полностью сотрут разницу между ними.
48. НО КЛЮЧ ПОКА У МЕНЯ
– Ну-ну…
Ничего другого по поводу Ратнера дед Антонио обычно не говорил.
Да Лев старался и не обсуждать с ним Ратнера – особенно теперь, когда Ратнер для Льва был уже не только грозным образом его последетства и растаявшим в воздухе духом с телевидения, не только кумиром Лизы, много лет назад загадочно возникшим в ее спальне и предсказавшим ей всю дальнейшую жизнь – в том числе и встречу со Львом, но и, видимо… другом.
«Позвольте мне быть Вашим другом», – так Ратнер сказал сам, просидев несколько часов со Львом и Лизой на Усиевича, и установив, что – вопреки опасениям Леночки – никакого паралича желаний и всего такого у Льва не наблюдается, а что глаза красные, это пройдет. Лев сначала сильно было рассердился на Леночку за вызов «психиатра», но потом в сердце своем даже поблагодарил ее: без Леночки эта встреча никогда бы не состоялась. Да и Ратнер сказал вдруг от всей души: «У Вас прекрасная мама, Лев. Вы уж поверьте мне».
Не поверить ему Лев не мог.
А в их с Лизой жизни после прихода Ратнера изменилось все.
Еще совсем недавно они сидели на кухне и пытались сообразить, как – хотя бы одному из них – заработать сколько-нибудь денег. Расформирование библиотеки лишило Льва пусть и постоянно менявшегося, но изредка все-таки вполне приемлемого заработка, перспектив найти что-нибудь похожее не было вообще: страна, как сумасшедшая, торговала и отказывалась содержать тех, кто не умел ничего продавать. Лиза в отчаянии решила было продавать свои картинки на Арбате, но Сэм объяснил ей, что так просто на Арбат с картинками не выйдешь, ибо «на Арбате все схвачено». Деньги у родителей Лиза, понятное дело, если и брала, то исключительно по крайней необходимости и считая, что скрывает это ото Льва. Хитрости ее были шиты ослепительно белыми нитками – и Лев все время жмурился…